74. Литературные страсти
Настало время, когда Неруда, отстраненный от дипломатической службы, сумел проявить свой незаурядный организаторский дар. Вместе с перуанским поэтом Сесаром Вальехо он основывает в Париже «Испаноамериканскую группу в помощь Испании». К Неруде обращаются с просьбой французские писатели: сделать все возможное для того, чтобы в работе предстоящего конгресса, который состоится в Испании, приняли участие литераторы латиноамериканского континента. Неруда охотно берется за дело. Ему назначают скромное жалованье. Работа кропотливая, нелегкая. Надо продумать список имен, подготовить приглашения. Он, конечно, лучше многих разбирается в том, кто есть кто в латиноамериканской литературе. Но все же… Пришлось написать гору писем. Ведь в ту пору буквально все крупные художники слова были на стороне сражающейся Испании. Второй международный конгресс писателей начал свою работу в июле 1937 года. Он проходил в Мадриде и в Валенсии. Среди его многочисленных участников — Андре Мальро, Луи Арагон, Илья Эренбург, Уолдо Фрэнк, Эрнест Хемингуэй. Немало писателей приехало из Латинской Америки… Николас Гильен и Хуан Маринельо с Кубы, Октавио Пас из Мексики, Альберто Ромеро и Висенте Уйдобро из Чили.
Перед отъездом Висенте Уйдобро сказал, обращаясь к своим соотечественникам, что под наэлектризованным небосводом Испании взорвалась бомба. Целая орда предателей и отъявленных негодяев взялась за оружие, чтоб заступить дорогу побеждающей демократии, чтоб остановить закономерный ход исторического развития страны и воздвигнуть стену ружейного огня перед человеком, идущим к великой цели.
Слова чилийского поэта шли от самого сердца.
«Мы, — сказал он, — с огромным волнением следим за героической борьбой испанцев и испытываем чувство горечи, оттого что нас нет рядом с ними, когда они отстаивают светлое будущее всего человечества».
Пока Уйдобро был настроен оптимистически.
«Испанский народ нельзя сломить, — утверждал он. — Нельзя воспрепятствовать незримому ходу истории. Само время — за республиканскую Испанию. И, стало быть, оно — за нас!»
По желанию Уйдобро его слова были опубликованы в печати 12 октября 1937 года, «в годовщину великой эпопеи, чьи отзвуки прокатывались по просторам всех континентов и океанов». Заключительный абзац статьи звучит особенно торжественно и вместе с тем лирично.
«Как твой кровный сын, как сын земель, с которых ты сдернула покров тайны, я всем сердцем приветствую тебя, моя страдающая и высокая духом Испания, которая никогда не встанет на колени!»
Уйдобро отправился в Испанию, как только получил приглашение. Он знал, что снова увидит и Францию, Париж, встретится со своей второй родиной, вернее — с первой. Но, увы, все сложится не так, как ему мечталось.
Поэт, писавший стихи по-французски и по-испански, с горечью обнаружит, что в Париже он — «метек», «посторонний». И увидит, что в Испании всем правит война, которая, точно обезумевшая фурия, «пожирает все живое и на каждом перекрестке изрыгает мертвецов». Неужели над Испанией великого Сида — Испанией его Сида — висит страшное проклятье? Ведь отсюда ведет начало его род. Здесь его предку был дан высокий титул — когда-то Уйдобро только посмеивался над этим — маркиза Королевского дома. Разве не он, Висенте Уйдобро, воспел в стихах героя испанского эпоса? Так почему же никто не удосужился хотя бы упомянуть об этом?
Здесь, в Испании, Уйдобро почувствовал, что Франко берет верх… И совсем неожиданный удар: ему стало ясно, что другие писатели куда более известны в республиканской Испании, чем он. Что и говорить — конгресс уязвил болезненное самолюбие «отца новой поэзии». Так Уйдобро именовал самого себя. Его жизнь, его судьба, разумеется единственная в своем роде, неповторимая, никого не трогала. Стихийное распределение мест в «иерархическом ряду» писателей вызвало у него искреннее возмущение. Какой-то Мачадо, какие-то индийские гуру, какой-то Андре Мальро да еще Неруда — это уж явное непотребство! — оттеснили на задний план Артюра Рембо, Малларме, Аполлинера и его, его — Висенте Уйдобро! Совершенно неведомые ему поэты заняли их место, место истинных поэтов. На пьедестале — поэзия кулинарного искусства, а поэты Великих открытий пребывают в тени!
Как тут устоять? Как не пасть духом? Что ж, прежде он пророчил победу испанского народа. Ну а теперь, быть может, разумнее во всеуслышание сказать о его скором поражении? Висенте одолевают сомнения. Он не в силах быть откровенным даже с самим собой…
А как примириться с той славой, которую Неруда обрел в Испании и во Франции? Висенте Уйдобро считает, что здесь идет какая-то нечистая игра. Смешно подумать! Кто, как не он, Уйдобро, самый выдающийся, самый яркий представитель художественной мысли Латиноамериканского континента!
Вдобавок ко всему его преследуют какие-то нелепые неприятности. С ним постоянно что-то случается то в поезде по пути из Парижа в Мадрид, то на сессиях конгресса, то просто на улицах… Уйдобро вернулся домой в полном расстройстве. На все расспросы отвечал неопределенно, уклончиво. Избегал встреч. Хотя вначале сказал несколько проникновенных слов об испанской трагедии: «Сегодня в Испании вершится нечто великое, благородное, жестокое…»
Да, Висенте Уйдобро был низвергнут с прежних высот. Его плохо приняли в Европе. Ему не воздали должное как лучшему поэту Латиноамериканского континента. К чему и зачем он ехал на конгресс? — недоумевал я. Он не мог не поехать. Не мог стоять на приколе в таком «захолустье», как Чили, когда все великие и полувеликие, все «кто есть кто» мировой литературы двинулись в Испанию, точно тибетские мудрецы в Катманду{105}…
Низвергнутый маэстро пребывал в глубокой печали. Европа не увенчала его лаврами. Он приходит к выводу, что конгресс писателей был каким-то незаконным сборищем, что там образовался этакий микромир, где все были в сговоре против него. Всё заполонили какие-то выскочки с эфемерной славой, от которых шел дурной дух… Это была ходкая торговля фальшивым жемчугом. Никто так и не сумел оценить по достоинству истинного величия его поэзии. Словом, там, в Испании, на некоем замкнутом пространстве воцарились лицемерие, ложь. Глиняные боги были заодно с проститутками и проходимцами от литературы… Уйдобро предпочел улицу. Однако на улицах рвались бомбы и снаряды. Это небезопасно. День и ночь работало разгоряченное воображение Уйдобро, и в душе накапливалась горечь разочарования.
В Неруде он видит теперь нечто дьявольское. Выходит, автор танго («Танго вдовца») — та ласточка, что «делает погоду»! Эта мысль преследовала его, точно ночной кошмар. Подумать — легковесный стихоплет, зарвавшийся провинциал, вампир, сплошная вульгарность и вот…
Как-то пасмурным вечером в воскресенье мы присели с Эдуардо Ангитой за наш столик в кафе «Фуэнте Ирис». Я раскрыл вечернюю газету «Импарсиаль», по духу обскурантистскую, которая из номера в номер взывала к тому, чтобы распять на кресте всех левых чилийцев. Кроме нас, в кафе не было ни единой души… Я сказал Ангите: «Послушай-ка, что здесь говорится в статье „Испания в сердце Неруды“». И прочел ему несколько абзацев.
— Чья подпись?
— «Ревнитель справедливости».
— Кто ж это у нас?
— По стилю — Висенте, — ответил я удрученно.
Это был плохо замаскированный выпад против Неруды. Автор выступал с откровенных франкистских позиций и кипел яростью против республиканцев. «Благодарение богу, что та Испания, которую воспевает Неруда, вскоре уместится в его сердце. Она уменьшается в размерах с каждым часом, потому что ей наносит сокрушительные удары каудильо…» Все выдавало автора этого непотребного пасквиля, несмотря на явные попытки изменить привычный всем стиль. Кругом проступают плохо спрятанные следы его словесных оборотов, его стилистических красот… Этакая пересыпанная нафталином поэзия… Неруда, видите ли, сочинитель танго. А Лорка — обыкновенный куплетист.
Я не мог принять Уйдобро в его новом обличье и сжег все, что прежде почитал в этом поэте. Мне открылась горькая истина — Висенте Уйдобро верил только в самого себя.