157. Немного философии

Путешествия, возвращения… Поэт сочиняет в автомобиле, в поезде, в самолете, за столом, дома в кровати, пишет от руки — и вот он с благодарностью вручает вам новую книгу «Руки дня», где кается, что он, мол, и метлы не смастерил теми руками, что дал ему господь. А хочется все делать самому. Он сожалеет, что не участвовал в сотворении моря. Он заботится о том, чтобы каждый человек имел свое место в жизни. Ему становится понятно: существуют руки со знаком минус — те, которые ничего не создают. Холод — и тот творит. Ведь огонь — порождение холода. Но больше всего Неруда восхищается звонарями, изготовителями знамен, железных шпателей, ободьев для бочек. Он знает, что временем, телом и словом надо пользоваться с умом. Потому что — боже мой! — мир заселен пишущими людьми. А сколько мертвечины создано ими! Пусть будет больше рук, умеющих работать по-настоящему — делать вино, создавать песнь.

Его желание — быть полезным обществу. Когда один журналист его спросил:

— У вас много разных увлечений, какое из них вам больше всего нравится?

— Строить, — ответил Неруда.

— Как бы вы хотели провести свою дальнейшую жизнь?

— Так же, как прежде, так же, как всегда: писать стихи.

— Если бы вы могли сделать человечеству какой-нибудь подарок, что бы вы выбрали?

— Лучшим подарком было бы восстановление подлинной демократии в США, то есть освобождение этой страны от сил реакции, которые обагряют кровью даже самые отдаленные земли. Такая великая страна, отказавшаяся от политического и экономического господства, была бы большим подарком для всего мира.

Любой повод хорош для праздника. Некруглые даты тоже годятся. К своему 65-летию Неруда публикует новые книги. Чилийская академия языка, такая неповоротливая, наконец выбирает его своим почетным членом. Академия так долго тянула по политическим причинам. Неруду никогда не интересовало членство в академии. Но поскольку мир в этой бесшумной войне был подписан, Неруда произносит с полуулыбкой, что он постарается придать языку «сияние и блеск».

Неруда в отличие от многих писателей и подобно другим — немногим — считает, что разговорами о литературных планах можно сглазить еще не написанные произведения и тем самым погубить их. Однажды он решил стать выше предрассудков. Несмотря на предупреждение Матильды, которая пыталась остановить его: «Пабло, ты ведь никогда не рассказываешь о том, что собираешься писать», он не прислушался к мудрому совету и сказал: «Когда я закончу книгу, которая выйдет к моему дню рождения, я сразу же начну другую, поэтико-исторического характера. Я расскажу о восстании рабов в Чили в XVIII веке». Эта книга так никогда и не была написана. Он ее сглазил. Должно быть, толчком для этого замысла послужил «Бенито Серено» Германа Мелвилла, которого вдохновили те же события.

К этому времени произведения поэта перевели на пятьдесят языков; исследований, посвященных ему, насчитывалось несколько тысяч. Он — живой классик. Когда Неруде исполнилось шестьдесят пять, журналист его спросил:

— Совершали ли вы ошибки, в которых раскаиваетесь?

— Я написал несколько глупостей. Когда меня упрекают за них, я соглашаюсь, но при этом смеюсь.

— Вы имеете в виду стихи, посвященные президенту? Вы его выбрали, а он объявил коммунистическую партию вне закона.

— И это тоже. Человеку свойственно ошибаться.

— Что вам доставило в жизни самое большое удовлетворение или радость?

— Моя предвыборная кампания и когда меня выбрали на пост сенатора от Севера.

— А не литературные и не личные переживания?

— Нет… За всю мою жизнь со мной ничего подобного не было. Я не гожусь в сенаторы, но я человек Юга, а тогда я открыл для себя сухую и бесплодную пампу, ее людей, ее страдания, и это было незабываемое впечатление. Не знаю, есть ли в мире люди более беззащитные. Идя по мертвой земле, они хоронят своих мертвых с песнями. Ничто не может сравниться со счастьем — и болью — этого открытия.

Журналист спрашивает его, как бы он определил свою жизненную философию. «Нельзя быть счастливым, если не борешься за счастье других. Никогда не избавишься от угрызений совести, если обладаешь тем, чего лишены другие. Человек не может быть счастливым островом. Это, конечно, не вся моя философия, но это самое важное в ней».

За несколько дней до 65-летия, 30 июня 1969 года, четыре журналиста — Хулио Ланцаротти, Аугусто Оливарес, Эмилио Филиппи и Карлос Хоркера — задавали ему вопросы для передачи по 9-му телеканалу. В этом интервью Неруда рассказал, что книга, которую он подарит себе на день рождения, называется «Светопреставление». Когда его спросили о том, как он работает, он ответил: «Я бы сказал, что моя система работы — это белая бумага и зеленые чернила. А если серьезно, то я работаю только по утрам. Я не могу работать после полудня, поэтому работаю каждое утро или почти каждое — такая уж у меня привычка или режим, не знаю, какое слово вам больше нравится».

Он сказал, что решил заняться поэзией, так как ничего другого делать не умеет. А то, что ему удается жить литературным трудом, — это просто счастливое стечение обстоятельств. Но все же спрос на его стихи никак не сравнить со спросом на пользующиеся успехом романы.

На неизбежный вопрос, не стесняет ли его членство в политической партии, не подрезает ли ему крылья и не направляет ли его творчество в определенное русло, Неруда ответил:

«Партия никогда не требовала от меня никаких изменений в моих произведениях, никогда не просила писать в какой-либо определенной манере. Это просто одна из многочисленных легенд».

А тем, кто его обвиняет в буржуазном образе жизни, в чрезмерном благополучии, тем, кто сомневается в его чувствах борца, Неруда отвечает вопросом на вопрос. Разве не понятно, что поэт ангажированный, как он, должен был отразить многие попытки враждебного лагеря соблазнить и подкупить его. Так кто же здесь бесчестен?