26. Пабло де Рока
В голодные дни, когда хоть зубы клади на полку, время тянется дольше, чем Чили на географической карте. Узнав, что сын бросил учебу, Хосе дель Кармен пришел в неистовство и лишил его всякой денежной поддержки. Мами?ка тайком посылала немного денег — что могла — через Лауру. Поэт ласково называл в письмах сестру «кроликом», «крольком», «кролей», «кролюшей», «Лаурой-кролюшей» и писал ей: «Я в том возрасте, когда надо есть каждый день». Но скудные почтовые переводы истаивали в один миг. Сегодня что-то перепадало из еды, завтра — нет. Неруда и его приятели походили на героев произведений Кеведо и Сервантеса — студентов-пикаро. Полуживые от голода, они заявлялись в первоклассный ресторан на улице Сан-Антонио, который по чисто креольскому легкомыслию назывался «Китайцы из Токио». Улучив момент, когда рядом — никого, хватали со стола хлеб и, макая его в оливковое масло, в соль, в чесночный соус, заглатывали наспех, не прожевывая. По милости судьбы молодой официант вечно куда-то отлучался, так что несколько дней подряд они лихо проворачивали эту операцию. Но однажды он незаметно подошел к их столику и, коверкая слова на китайский манер — он был китайцем, — проговорил: «Вас обслуживать запрещено». — «Это почему?» — «Вы съели все масло». Приятели не знали, что и придумать, чтобы не сводило кишки…
Однажды Пабло, подняв бровь, заявил друзьям, что, мол, без его финансовой смекалки они бы давно пропали. «Если б не эта голова — он ткнул в свою голову пальцем, — вы бы с голоду перемерли. Я один все устраиваю, думаю за всех, а к примеру от вас, Томас, помощи — почти никакой…» Самолюбивый Томас вскипел: «Тоже мне голова! Курам на смех. Вас только и хватает, чтобы гонять меня к Рудесиндо Ортеге — может, расщедрится на пять песо… Или вон пошлете Орландо продать затрепанные книги. Тут ума не надо!»
Изголодавшиеся поэты легко сходились со всяким сбродом. Их нередко принимали за нищих, да они, собственно, и были попрошайками. Лишь милосердные ночные подружки не брали с них денег… В общем, самые что ни на есть бездомные бродяги, бездельники, пропащие головы. Каждый божий день приятели должны были исхитриться и найти какую-то лазейку, чтобы без гроша в кармане раздобыть еду. По сути, они воплощали в себе давно известный и реальный в нашей истории тип молодого человека, в котором слились воедино студент и герой плутовского романа — пикаро, причем чаще всего это происходило от безвыходного положения, у них самих не было склонностей ни к плутовству, ни к попрошайничеству. Дон Кихот говорил, что нет более трудной победы, чем победа над самим собой. Однако преодолевать каждодневный лютый голод, должно быть, еще трудней? Ласарильо с Тормеса{38} и Гусман де Альфараче{39} поистине стали их собратьями, товарищами по несчастью…
И вот тут в жизнь наших друзей вторгается человек на десять лет старше, с властным, крутым характером. Он успел накопить немалый опыт в нелегком искусстве изворачиваться, жить без гроша за душой. Нисколько не интересуясь мнением своих новых знакомых, поправ все правила демократии, он объявил себя их вожаком. Его имя — Пабло де Рока, и он тоже поэт. Он издал книгу огромного формата, которая вызвала шумные споры и была беспощадно осмеяна критикой. Антиномия «поэзия — деньги» долгие годы составляла содержание его жизни. Пабло де Рока с пафосом относился к своей постоянной бедности, а когда ему везло, напивался и наедался до отвала. Каждое утро де Рока придумывал очередную хитрость, уловку, чтоб не лечь спать голодным. Он ходил по домам, предлагал свои книги. Клал все силы, чтобы продать плуги или что-нибудь еще для земледельцев. Разъезжая по провинциям, он ловил на удочку тщеславия распухших в непомерном богатстве помещиков и подсовывал им картины якобы знаменитых художников — короче, не гнушался и подлогом. То ли герой, то ли антигерой, он в ежедневной борьбе за существование стал настоящим авантюристом. Ему удавалось выйти сухим из самых разных передряг. В тридцать лет он водит дружбу с двадцатилетними поэтами. Их сближает поэзия, нужда, яростное желание продержаться, устоять. Этот широкоплечий человек с густыми бакенбардами, которым мог бы позавидовать, скажем, статист из оперы «Кармен» (у него было лицо испанского конкистадора), ходил враскачку, точно медведь или орангутанг. Говорил требовательным, непреклонным голосом, и юноши по его приказу куда-то шли, просили взаймы денег, продавали книги, а то и обстряпывали какое-нибудь рискованное дельце. Многое в их жизни уже на грани человеческой порядочности и никак не совместимо с любовью к литературе, с пониманием чистосердечия, дружбы, солидарности. Эти молодые люди незаметно для себя стали некой сплоченной группой, в их поступках и в их сочинениях есть явный вызов буржуазной морали. Они бедны, но ума им не занимать… Все свои рискованные похождения друзья совершают в пределах Сантьяго. Что ни день, то беготня, они шныряют по улицам и закоулкам, им надо угодничать перед каждым, лишь бы не урчало от голода в животе. Удача — редкий случай. Куда чаще им отказывают, стыдят. Пабло и его товарищей мучает совесть. Попрошайничать, ползать на брюхе за кусок хлеба перед кем попало — разве не позорище? Как можно уважать самого себя? Где чувство собственного достоинства? Да, они пытались относиться ко всему проще, без предрассудков, но им уже невмоготу. Это не жизнь, от нее разит тухлятиной. У молодых людей растет желание порвать этот позорный союз, отречься от главаря. Но страшно! Он ими вертит как хочет. От его громового голоса, от его угроз у них мурашки по коже. Но все-таки они решают избавиться от рабства, восстать против диктатора… Всегдашнее место встречи с Пабло де Рока — ресторан «Геркулес». Ражий детина появляется в свой обычный час. А они приходят с пустыми руками. У всех виноватые лица. Вот-вот посыплется ругань. Заговорщики готовы дать ему отпор. Он требует от них отчета за день, а они не раздобыли ни единого сентаво. Он разражается грязной бранью. Юноши цепенеют, молчат. Как отважиться? Как поднять на него голос? Чего стоят все их планы-договоры? От досады, от злости на самих себя они вдруг набираются храбрости и с криками бегут за ним… в туалетную комнату. Вот там, среди едких стойких запахов, они вступают в открытый бой со своим врагом. Томас Лаго первым начинает атаку. За ним — Диего Муньос. Бунтари берут на прицел растерявшегося деспота. Он орет как оглашенный, но деваться ему некуда. Со всех сторон на него летят тугие струи, пахнет отнюдь не порохом, а мочой. К бунту присоединяются остальные. Неруда что-то кричит. Он навсегда запомнил восстание в «Геркулесе». Шли годы, и Неруда стал рассказывать об этом с веселой усмешкой, хотя не забывал подчеркнуть, что они той ночью совершили ратный подвиг, отстаивая свою свободу.
Пабло де Рока — вожак голодного племени, человек резких крайностей и необузданных страстей — весьма сложная фигура в чилийской литературе. Он мечтал сделать своими учениками тех, кто был под его властью, стать главой поэтической школы. Его собственная поэзия — бесформенная лавина, нечто клокочущее, кипящее, напористое, еретическое, барочное. Насмешники подсчитывали, сколько килограмм в его увесистой огромной книге, которую он назвал «Стоны». Она и впрямь ошарашивала, но не только размером и весом. В ее бурлящей хаотичности было свое величие. Эта книга передает всю боль отчаявшегося человека. Де Року не назовешь последовательным участником революционного движения. Но к его чести, он никогда не был отступником. Этот человек был чужд аскетизма и любил жизнь чувственной любовью. Но она обрекала его на печальные и тягостные испытания. Пабло де Рока, которого природа не обделила юмором, шельмовал жизнь на все лады. Он швырял черный юмор полными горстями в лицо жизни, столь суровой и беспощадной. Да и где ему быть благодушным, умиротворенным, если не на что прокормить хрупкую здоровьем жену и целый выводок детей, а они появлялись на свет один за другим! Де Рока не выносил угодливых, подчеркнуто учтивых людей, но сам волей-неволей обхаживал каждого, кто готов был купить его сочинения или очередную подделку под картину знаменитого мастера. Скрепя сердце, он кланялся каждому заимодавцу.
Жизнь его была неустроенной, бурной. Она хлестала поэта по щекам, и он давал ей сдачу при первой возможности. Поливал ее грязью в своих книгах и при этом любил ее необоримой любовью.
Злополучный наставник нищих поэтов до конца своих дней не простил им бунта в ресторане «Геркулес» и постоянно обрушивался на них с яростными нападками. Он писал не только статьи, но и книги, полные злобной язвительности по отношению к Неруде. «Неруда и Я» — это нечто выходящее за пределы литературного соперничества. В этой книге обнажено необузданное, вернее, разнузданное честолюбие автора, который возомнил себя новым пророком.
Временами Пабло де Рока пишет жизнеутверждающие стихи, выступает как сатирик, способный разглядеть комическое… Но в основе своей — он большой трагический поэт. Настолько трагический, что покончил с собой, когда решил, что ему нет места на земле.
Надо сказать, что Пабло де Рока не отрицал ценности человеческого бытия и не следовал идеям Маэзе Кабра{40}. Он пришел в жизнь не затем, чтобы стать главарем некоего братства мошенников, поэт оказался жертвой собственных иллюзий, уверовав, что в том неправедном мире, где он жил, можно любить одну поэзию, а деньги дозволено добывать и нечистыми способами, следуя примеру пресловутых пикаро или занимаясь всякими махинациями, которые, к слову сказать, ему не удавались и приносили жалкие гроши. Иногда он изображал из себя этакого громилу, дебошира, не сознавая, что времена этих героев давно миновали. Жизнь приучила его ловчить, пускать в глаза пыль, но по своей сути он не был прощелыгой, ни тем более равнодушным негодяем. Этот поэт бесновался, не зная края, когда желудок сводило от голода. Порой в своем негодовании он выглядел внушительно, иногда — жалко, а нередко его запальчивость казалась вздорной, безрассудной.
Он стал самым закоренелым и неотступным врагом Неруды… Этот поэт кеведовского склада{41} чуть что кидался в драку и тешил свою разгневанную душу отборной бранью. Часто в приступе ярости он совершал мрачные, карикатурно нелепые поступки. Однако этот оголтелый ругатель мечтал о «глубинной» революции, и, надеясь, что она избавит его от беспросветного отчаяния, крушил все подряд. А потом искренне страдал от оскорблений — мнимых и истинных. Неруду он всегда изображал своим злым гением, лютым зверем и целился в самое сердце его поэзии. Но не понимал, не хотел понять, что сердце нерудовской поэзии одето в прочную броню.