Прощай, «Полярка»...

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Прощай, «Полярка»...

— Командир, ты скоро? Мы должны закрыть машину, — голос Пыхтина возвращает меня к действительности. Да, пора. Ил-14 законсервирован, подготовлен к зимовке, а мы уходим домой. Сначала в «Мирный», через неделю — в Ленинград. Я в последний раз пробежал взглядом по приборной доске, сжал штурвал: «Ну что же, друг, спасибо за работу, за то, что ни разу не подвел нас. Удастся ли нам свидеться снова? Не знаю, как тебе, а мне — хотелось бы...»

— Командир, вездеходчики торопят. Пурга начинается.

— Иду...

Я выбрался из кресла, надел куртку. И только тут вдруг почувствовал, что 16-я САЭ для меня закончилась. Всю эту экспедицию, в отличие от той, в которой был шесть лет назад, меня не покидало напряжение. Оно жило глубоко в подсознании, тревожило меня, не давало, порой, спокойно уснуть.

В эту экспедицию впервые на станции «Мирный» была установлена аппаратура по приему фотоснимков с искусственных спутников земли. Обрабатывал эти снимки и исполнял роль синоптика Геннадий Милашенко из ААНИИ, и мы перед вылетом просматривали еще мокрые снимки. Они позволяли судить о погоде на ближайшие часы, а иногда и отказываться от вылета, чтобы не возвращаться и не расходовать попусту летное время и очень дорогое топливо. Без острой необходимости нельзя вылетать на авось. Может, пройдем, а может, нет и вернемся не выполнив задание.

Домой мы возвращались в радужном настроении. А чего грустить? Весь объем авиационных работ выполнен, «наука» и другие заказчики нами довольны. Судя по налету, мы заработали хорошие деньги, нас ждут семьи, отдых.

А пока... А пока «Обь», тяжело переваливаясь на волнах, несла нас через неистовые пятидесятые, ревущие сороковые к экватору, к солнцу, к теплу, к дому.

В Ленинграде нас встречали шумно, торжественно. Многотысячный митинг прямо в порту согрел наши души — ведь с высокой трибуны было сказано немало самых лестных слов и в адрес авиаторов. Вот только почему-то не видно заботливого Сергея Сергеевича Овечкина, не заказана гостиница ни для нас, ни для членов семей, никто не пригласил на традиционный праздничный ужин. Просто пожали руки, вручили билеты на поезд и мы, обвешанные рюкзаками, чемоданами, баулами потащились в гостиницу. А на следующий день поехали в Москву.

Приехали. Нам тут же объявили, что Полярное управление гражданской авиации (ПУГА) реорганизовано и завтра нужно быть не на улице Разина, дом 9, где долгие годы оно размещалось, а в Управлении авиации спецприменения, которое находится на Ленинградском проспекте.

Я даже не понял в тот момент всего трагизма произошедшего. Все рвались домой, к семьям, к женам, к детям...

Утром нас собрали в зале какого-то маленького клуба. Мы пришли веселые, довольные собой и жизнью, тем, что достойно выполнили долг перед Родиной в тяжелейших условиях Антарктиды. Каждый предвкушал торжественную встречу, какие-то добрые слова, если и не в свой адрес, то хотя бы в адрес экипажа.

Но не тут-то было. Никаких приветствий и добрых слов мы не услышали. Начался жесткий, несправедливый, форменный «разнос», изощренными формами которого в совершенстве владели чиновники от гражданской авиации, под чью власть мы теперь переходили. Уже само начало собрания ничего хорошего нам не предвещало: «У вас были поломки, вынужденная посадка Заварзина... Вы должны написать объяснительные...» Нам припомнили все ошибки и промахи, все вольные и невольные нарушения, без которых не обходится жизнь ни одного большого коллектива, да еще и в условиях Антарктиды в отрыве от дома, от базы, от Родины. Я видел, как стиснул зубы и побледнел Потемкин, как опустили головы Капранов, Заварзин и Желтобрюхов, как зло исподлобья глядел на президиум Голованов... Нас отчитывали, как нашкодивших мальчишек. А потом я понял, к чему была разыграна эта вся комедия. Когда с трибуны понеслось: «Забудьте всю свою вольницу... Здесь вам не Полярная авиация... Вы свое получили, дайте и другим показать себя...», мне вдруг стало нестерпимо стыдно. Нет, не за себя, не за своих товарищей, сидевших в зале, и тех, кто еще нес вахту в небе Арктики, не за тех летчиков Полярной авиации, которыми гордилась страна, а ей поэтому завидовал весь авиационный мир... Мне стало стыдно за людей, сидевших в президиуме, у которых хватило совести и подлости «бросить камень» в «Полярку», в ее прошлое и настоящее, в ее людей, многие из которых были национальными героями. «Если это не кошмарный сон, — подумал я, — значит, чье-то предательство. Разрушить Полярную авиацию означает только одно — погубить освоение Арктики и Антарктиды».