Рейс в неизвестность
Рейс в неизвестность
Несмотря на развеселившуюся не в меру Антарктиду, в начале февраля мы все-таки сумели сделать несколько вылетов, но 10-го числа, приземлившись на оставшемся осколке нижнего аэродрома, снова стали «на прикол» и четыре дня не летали. Из Москвы потоком шли радиограммы о готовности к вылету Ил-76ТД, руководство САЭ отбивалось: аэродромы «Молодежной» и «Новолазаревской» не могут его принять из-за высоких температур наружного воздуха — ВПП тают... Оттуда «давили» — рейс во что бы то ни стало надо сделать «подарком» очередному съезду КПСС, который вскоре откроется в Москве, а мы тут, в Антарктиде, саботажники и не понимаете всего величия задуманного шага. Руководство САЭ поэтому все силы бросило на подготовку ВПП у горы Вечерней, и мы не могли даже заикнуться, что нам нужен тягач или бульдозер. Ближайший вылет, который могли нам помочь обеспечить, был назначен на 15 февраля.
А 15-го числа я встречал на Вечорке Ил-14 Виктора Петрова и Валерия Белова. Наконец-то они закончили основную работу на «Дружной» и теперь перегоняли этот самолет в «Мирный», на помощь машине, что уже больше месяца в одиночку летала на «Восток». Я восемь сезонов отработал на той трассе и хорошо понимал желание командира отряда Евгения Александровича Склярова как можно быстрее перебросить в «Мирный» еще одну машину: сезон близится к концу, «восточники» нервничают, что не успеют получить все необходимое к началу зимовки, руководство САЭ тоже не в восторге от того, что на «Восток» летает всего один Ил-14... Да и самому Склярову не позавидуешь — год назад я был «в его шкуре», когда день и ночь молил всех святых, чтобы с экипажем, который один ходит на «Восток», ничего не случилось. Когда в прошлом сезоне Белов, Сотников и Табаков вместе с другими членами экипажа дошли от «Дружной» до «Мирного», у меня началась новая жизнь — я будто сбросил с души десять тонн листового железа.
... Петров с Беловым прилетели вечером, мы все загрузились в вездеход и поехали в Дом авиатора на «Молодежной». Пока экипаж устраивался на ночлег, мы поставили в план вылет этого Ил-14 на утро, попросили метеорологов повнимательней отнестись к прогнозу погоды и тоже отправились к себе. Петров ушел спать, а мы с Беловым, наконец-то, остались одни. Меня неприятно царапнуло то, что Скляров выдал распоряжение Валерию лететь только до «Молодежной», а Петрову идти в «Мирный» без него.
— Сколько раз он летал по этой трассе?
— Только в этом году, до начала работы на «Дружной». Скляров дважды «провозил» его в «Мирный» из «Молодежной» и обратно, показал и рассказал экипажу обо всех нюансах трассы. А потом он весь сезон отлично отработал с нами, у меня замечаний к нему нет.
Виктор действительно был хорошим командиром. Он пришел к нам из ВВС уже старшим военным летчиком, опытным, имеющим хороший налет. В Антарктиде два сезона отработал вторым пилотом Ил-14, а теперь ему остался всего один полет, после которого он сможет записать в свой актив и один сезон как командир корабля. Мне он нравился вдумчивым, по-хорошему осторожным отношением к полетам, тем, что никогда не лез на рожон, но и не пасовал перед опасностью.
— Ты-то за него спокоен? — я взглянул на Белова.
— Кто в нашем деле может быть абсолютно спокоен? — Валерий задумчиво вертел в руках пустую чашку. — Вы же знаете — спокоен бываешь только тогда, когда летишь сам.
— Это верно. Жаль только, что здесь нельзя выполнить все полеты самому...
— У Петрова в свое время были нелады с белизной, — почему-то вспомнил Белов. — На посадке у базы «Прогресс» он не рискнул сам сажать машину, передал управление Склярову. Да и меня однажды, когда подошла белизна на «Дружной», попросил показать, как с ней бороться. Мы сделали с ним пять взлетов и посадок, он отлетал их в пределах нормы...
— Хочешь еще чаю?
— Спасибо. А вот поспать не против — больше суток на ногах. Утром меня закрутили свои дела, а Петров с Беловым ушли к метеорологам. Прогноз по трассе не предвещал экипажу никаких неприятностей, но на подходе к «Мирному» погода плохая, и Белов решил перенести вылет на 12 часов дня. Это решение было правильным и оправданным, хотя Петров мог бы лететь и при такой погоде. В полдень ситуация повторилась и вылет назначили на 20 часов 30 минут, несмотря на то, что синоптики «Мирного» уже стали нервничать и удивляться тому, что Белов слишком осторожничает и ждет прогноза, который бы полностью отвечал всем требованиям Наставления по производству полетов. Я понимал Валерия и мысленно был целиком и полностью на его стороне — как пилот-инструктор он хотел дождаться максимально благоприятных погодных условий для экипажа. Но официально сезонные работы с «Востоком» должны завершиться в конце февраля, и каждый потерянный день бил по нервам всем, кто был причастен к решению проблем «восточников».
Ближе к вечеру все бури — и атмосферные, и административные — улеглись, Антарктида, казалось, смилостивилась над нами и с «Мирного» пришел нормальный летный прогноз погоды. Зазвонил телефон, я снял трубку:
— Евгений Дмитриевич, Белов беспокоит. Мы с Петровым и его экипажем находимся в штурманской комнате на предполетном инструктаже. Вы не поможете?
— Иду. Я достал свои записи, которые вел больше десяти сезонов в Антарктиде (где хранилась вся информация по трассе «Молодежная» — «Мирный»), и пошел к ним. Когда Белов закончил свой инструктаж, я взял два чистых листа, заложил между ними копировальную бумагу:
— Виктор, Валера вам все рассказал и показал, я же нарисую, где и с чем вы можете встретиться, куда уходить, если погода вдруг станет ухудшаться, на какие площадки можно сесть... Копию мы с Беловым оставим у себя, чтобы, если, не дай Бог, сядете по дороге, ты мог сообщить, где находитесь. Имея одинаковые схемы, мы будем точно знать, что говорим об одном и том же районе. Но я надеюсь, этот рисунок останется только в твоем архиве.
— Спасибо, — улыбнулся Петров, — я хочу того же.
Это был не первый такой урок — я давал их многим экипажам. Но тут мне почему-то захотелось мысленно «пролететь» с Петровым по этой трассе еще раз. Я рисовал моря, горы, заливы, острова, базы, станции, подбазы, ледники, ущелья, трещины. Я отмечал высоты, направление срывных ветров, типичные дороги циклонов, фронтальных зон... На этих рисунках появлялись заброшенные домики, занесенные снегом склады с бензином и моторным маслом, посадочные площадки и районы, куда нельзя соваться ни при каких условиях. Виктор и его штурман слушали меня, не перебивая и не задавая вопросов, они поняли — я выложил все, что знал.
— Спасибо, — еще раз сказал Петров.
— Когда вылет?
— В двадцать тридцать по московскому времени.
— Вас проводить?
— Зачем? Вы же на завтра тоже в плане полетов стоите? Лучше поспите. Утром свяжемся уже из «Мирного».
— Счастливо долететь...
И мы расстались. Нам действительно утром предстояло выполнить длительный полет с «наукой», и, как того требуют летные правила, экипаж должен идти в него хорошо отдохнувшим. Да и медицинский контроль перед вылетом хотелось пройти без замечаний.
Но когда Валера вернулся, я еще не спал.
— Как ушли?
— Нормально. Я настоял на том, чтобы они еще шесть бочек топлива взяли.
— А заправка?
— Пять тысяч пятьсот литров.
— На четырнадцать часов полета... Мы с тобой, бывало, в два раза быстрее ходили.
— Ходили. Но это же ваша школа: «В Антарктиде лишнего топлива в полете не бывает», — улыбнулся Валерий.
— Усвоил?
Вместо ответа Белов встал:
— Пойду к Гладышеву на КДП, погляжу, как они летят.
Я не стал его удерживать — Белову предстояла бессонная ночь, потому что, пока экипаж будет в воздухе, он не сможет уснуть.
... Меня разбудил телефонный звонок. Бросил взгляд на часы — шесть тридцать по Москве. И тут же в мозг ворвалась тревога: «Петров?! Топлива у них почти не осталось...» Звонил Вадим Гладышев, руководитель полетов:
— Евгений Дмитриевич, на КДП можете прийти?
— Петров?
— Да.
— Что с ними?
— Связь оборвалась. Молчат.
В домике РП находились Гладышев и Белов, который, судя по покрасневшим глазам, не сомкнул их всю ночь. Я вопросительно глянул на Валерия:
— Вначале у них все было хорошо, — Белов говорит, как всегда, спокойно, но за этим спокойствием кроется огромное напряжение. — Когда подошли к заливу Прюдс, погода стала портиться, и они начали лазить, менять высоту полета...
— А в «Мирном»?
— В это время мы уже «передали» их «Мирному», они установили с ним связь. Там погода оставалась нормальной, хотя и начинала загнивать. На подходе к Западному шельфовому леднику у них резко упала скорость.
— Сколько?
— На этой машине стоит ДИСС-013. Вы же знаете, он работает в диапазоне скоростей от 140. Ниже — выпадает в память. Поэтому определить путевую скорость они не могли даже визуально — шли-то в сплошных облаках.
— Так же, как и снос...
— Да, так же как и снос, — Белов помолчал. — Я никак не могу понять, куда они влезли, ведь по прогнозу никаких сюрпризов встретить не должны.
«Белов прав, — подумал я. — Но это — Антарктида. Неужели им в лоб ударил сильный встречный ветер?! — Память услужливо перебросила меня в ночной полет в 9-й САЭ, когда мы везли в «Мирный» взрывчатку, и — в 29-ю экспедицию, когда на траверзе «Моусона» я попытался определить ту грань, до которой можно идти. — Если они попали в такой поток, ничего хорошего из этого не выйдет. Но откуда он вылез? Ведь, действительно, по прогнозу на него не было даже намека?!»
— Последнее, что они передали: топлива осталось на тридцать минут, свое местонахождение определить не могут, ищут площадку для вынужденной посадки, — сказал Белов. — И через 10 часов 40 минут полета пропала связь. Только я не пойму, куда они подевали запас топлива. Они же взяли с собой еще шесть бочек!
— Сожгли, — я поднялся. — Пока пытались пролезть к «Мирному», наверное, сожгли. А теперь вот что: связывайтесь с начальником станции, нужно обеспечить аэродром нам для взлета. Радисты пусть подготовят копии радиограмм переговоров Петрова с нами и с «Мирным». Гладышев сообщает о случившемся Склярову, запрашивает от моего имени разрешение на то, чтобы я здесь временно прекратил работу и с Беловым вылетел на поиски Петрова.
— Вадим, — повернулся я к Гладышеву, — поднимай наземные службы, пусть начинают с ребятами из «Севморгео» снимать научную аппаратуру с нашей машины и готовят все необходимое. Отсюда, с нижнего аэродрома ночью или утром уйдем к Вечорке с минимумом топлива, а там уже заправимся по полной программе. А сейчас свяжите меня с Михал Михалычем Масоловым на «Союзе»...
Пока я договаривался с ним о том, чтобы на «Союзе» обеспечили нам посадку и базирование, подъехал Р. М. Галкин. Я коротко обрисовал ему ситуацию, сложившуюся с полетом В. Петрова.
— Ваше решение? — только и спросил Галкин.
— Как можно быстрее уйти на «Союз» и оттуда начинать поиски. Возможно, пропавшему экипажу понадобится медицинская помощь, поэтому прошу разрешить вылететь с нами старшему врачу экспедиции Головину.
— Хорошо. Чем еще мы можем помочь?
— Выделить два бульдозера, тягач, другую наземную технику. Вы же видите: аэродром размыло и надо привести в порядок хотя бы 600 метров ВПП. Работать придется ночью, как только потянет «сток». Иначе мы не сможем взлететь. Да, пусть обеспечат нам связь по первому требованию...
— Хорошо. Требовать ничего не надо — вы получите все, что нужно.
— Спасибо, — в Антарктиде есть законы, исполнение которых свято. Главный из них — если речь идет о спасении людей, такие понятия, как «нет», «не хочу», «нельзя», «не могу», перестают существовать. Галкин уехал, но теперь — я это знал — станция будет существовать в новом измерении.
— Мы с Беловым пойдем к машине, — бросил я Гладышеву. — Если от Петрова что-нибудь получите, немедленно сообщите нам.
Вышли из домика РП. Веселью природы не было предела — нестерпимо ярко плавилось солнце, звеня летели к океану ручейки, по всем ледникам и снежникам вспыхивали миллионы маленьких зеркал, отражая атаку главного светила, ласковый теплый ветерок, как щенок, облизывал нам лица и руки...
— Почему я с ними не полетел? — в голосе Белова прорывается боль, которую он так тщательно скрывал. — Я как будто что-то чувствовал. Понимаете, Евгений Дмитриевич, если бы я был с ними...
— Ну и что?! — я резко остановился, взглянул на Белова. — Они в чем-то ошиблись? Нет. Значит, Петров все делал правильно. Не забивай себе голову — нам еще с тобой лететь их искать и ты должен думать о том, как их найти, а не копаться в собственных ощущениях. Понял?!
Белов молчал. Я понимал, как ему сейчас трудно — пропал Петров и с ним еще пять человек, в «Мирном» самолета не дождались, судьба программы по обеспечению «Востока» срывается, я тоже вынужден снимать свой Ил-14 с работы в «Молодежке»... И ему кажется, что во всем виноват он, Белов. Вот если бы он полетел, тогда бы все было тип-топ. Может, да, а может, и нет — это Антарктида, но о том, что Ил-14 доживают свои последние дни, знают все. И все же они предпочитают отмахиваться от этих проблем, «вешают» их на ОКБ имени С. В. Ильюшина, заставляя Генриха Васильевича Новожилова продлевать и продлевать ресурс машинам, которые и в полет-то страшно выпускать, «вешают» на нас, выпуская в Антарктиду с таким мизерным количеством Ил-14, что, случись любая неприятность с самолетом в одном конце Антарктиды, приходится, рискуя всем и вся, гнать на его место другой... А если он не долетел вовремя до цели, виноватыми во всем случившемся считают себя Белов, Голованов, Скляров, Кравченко...
— Да пошли вы все... — бросил я в сердцах кому-то невидимому.
— Тебя это не касается, — сказал я, увидев удивленно-вопросительный взгляд Белова. — Ты сейчас пойдешь в мою комнату, где тебе никто не будет мешать, и ляжешь спать. Спать, понял?! А не копаться в самом себе. Потому что ночью придется взлетать с огрызка ВПП, заправимся и сразу уйдем на «Союз». Если Петров выйдет на связь, — я улыбнулся, — сон твой оборву...
Белов ушел, а я вернулся к делам. За сутки была проделана работа, для выполнения которой в обычном режиме понадобилась бы неделя. Казалось, само молчание экипажа Петрова заставляло людей выкладываться до последних пределов. Но, ни на секунду не меняя этого бешеного темпа, я помнил, что мы не имеем права допустить ни одной ошибки. Поэтому, загнав куда-то в глубь сознания всю тревогу и «выключив» работу воображения, я заставил себя действовать, как хорошо отлаженный автомат. Перед взлетом в кабине экипаж читает «молитву» — контрольную карту проверки всех систем самолета и действий экипажа. В ней — десятки пунктов. Я же теперь держал в своем сознании несколько сотен и нужно было увязать их в одно целое, построить из них пирамиду, на вершине которой — взлет.
— Прогноз погоды на «Союзе»? Взят. Летный.
— Топливо? Перевезено на верхний аэродром.
— Телеграмма Склярову? Отправлена.
— Аппаратура заказчика? Снята.
— Авиатехники? Переброшены к Вечорке.
— Связь? Все каналы и ближней и дальней связи открыты.
— Снимки со спутника? Взял.
— Экипаж? Медицинский контроль прошел. К полету «готов».
— Врач? Предупрежден. Ждет вылета...
Когда мы получили копии всех радиограмм, связанных с полетом экипажа Петрова, я разложил этот полет по времени и по координатам местонахождения Ил-14, которые они давали. Картина складывалась безрадостная, если не сказать хуже. Даже самый беглый анализ полученной информации говорил о том, что Антарктида уготовила этому экипажу такие условия полета, в которые лучше не попадать. Но о плохом думать не хотелось, а помочь в этом может только работа.
Карту предполагаемого района поисков, который я определил, опираясь на полученные данные, разбил на квадраты. По моим расчетам, Ил-14 должен находиться где-то на Западном шельфовом леднике, в окрестностях горы Гаусберг. «Гнилое место, — думал я, размечая квадраты. — Час лету до «Мирного», но как же там треплет, если погода плохая. А у них она хуже некуда»...
Пришел Белов. Выглядел он ненамного лучше, чем утром, но белки глаз посветлели.
— Выспался?
— Да, — он пожал плечами, — во всяком случае, заснуть старался. Я достал чистую карту маршрута от «Молодежной» до «Мирного», спрятав свою, с расчетами.
— Как думаешь, где их надо искать?
— Вы же знаете, что в таких случаях как бы сам летишь с экипажем. Вот я и «летел». Думаю, они находятся где-то в районе Гауса, во всяком случае, не дальше. «Мирный» они не прошли.
— Смотри, — я достал свою карту и показал район поиска. — Теперь надо узнать, что получилось у Голованова.
Когда связались с «Мирным», Голованов, на мой вопрос о том, где по его расчетам надо искать Петрова, назвал ту же точку, что и я. Договорились о связи, сверили обозначение квадратов поиска, распределили, кто какой обследует...
Ночью перелетели к Вечерке — Галкин выполнил все свои обещания — и сразу же ушли на «Союз». Я занял левое командирское кресло, Сапожников — правое, а Белова отправил отдохнуть в грузовую кабину: кто знает, сколько времени у нас уйдет на поиски, надо беречь силы каждого, кто в них участвует. Шли по хорошо знакомой трассе, но в этот раз Антарктида, проплывающая под нами, не вызывала никаких чувств — я равнодушно смотрел на ее красоту, на величие ледников, сквозь застывшие в душе холод и пустоту. Только мозг
работал, как электронно-счетная машина, просчитывая десятки вариантов полетов. Поднялись вправо, пошли через купол. За траверзом «Моусона» погода неожиданно стала ухудшаться, но с «Союза» передали, что нас примут. Когда садились, я вдруг поймал себя на том, что стал волноваться — подсознательно решая, что теперь наш Ил-14 мы должны беречь пуще глаза. Это меня разозлило, и я сразу же успокоился.