5. Над радостью во ржи

5. Над радостью во ржи

Во время оно места для строительства посадов выбирали на века.

Многие поколения людей, не в пример нынешним, жили оседло. Город Вязники, расположенный словно в недрах музыкальной шкатулки, завораживает состоянием, подобным дежа вю. Здесь пригорки сменяются лощинами, по кругу города стоят острые длинные холмы, древние насыпные валы, которые здесь называют венцами. Венчанный город, город-жених. Обнимает его упругим синим кольцом Клязьма — невеста с длиннющей фатой до самой Оки. Поймища, мокрые луга, заливные пажити, поемные покосы — все водополье ярко-изумрудное, изумительное для приезжего горожанина. Нигде больше нет такой природы. Бугор кончается — до горизонта равнина с синими пятнышками речных рукавов и островами… Убери эти неровности рельефа — и проявится захолустное уездное, мимо которого проедешь — и песни не споешь.

У дяди, Сергея Меньшова, были «агрономические дроги для любой дороги». Его лошадка впрягалась в шарабан с сиденьем на двоих и, шевеля замшевыми ноздрями, устремлялась в луговое разнотравье. Она знала, что ее отпустят и она вволюшку похрустит сочной прибережной травой, напьется из чистой реки, видя недвижные глубинные камни.

Отдав распоряжения колхозникам, дядя Сережа вновь возвращал лошадку к делу. Он возил по этим лугам племянников и внучков — то Ию посадит, то Алешу, то Алену с Никитой, которые занимали пока вдвоем только одно сиденье. Гости объезжали с ним луга. На сенокос племянники тоже ходили, помогали колхозникам — это было в порядке вещей. Сгребали сено, метали стога, хохотали, уставали по-хорошему. Взбирался Алеша на стог, утаптывал сено жилистыми длинными ногами, как оно пахло чудесно!

— Ах, как пахнет! — Вскрикивали невольно сенокосы, дети и взрослые.

А дядя говорил:

— Дети, это кумаринус! Этот запах издает кумаринус!

Он был настоящим ученым, и мудрость профессионала черпал из огромного, до потолка шкафа сельскохозяйственной домашней библиотеки.

Толстые корешки старинных книг тоже пахли по-особенному — хорошей кожей, дореволюционным книжным клеем, гербарием, стариной. Еще ребенком Алексей любил рассматривать нарисованные в этих книгах травинки и рисунки из микроскопа. Вся эта красота зримого мира имела еще свою, тайную жизнь, мудро и прикровенно организованную Создателем.

Приехав в Вязники, взрослый мужчина Алексей Иванович Фатьянов прежде всего обязательно заходил в гущу ржаного поля.

— Хорошо во ржи! — Оповещал он окрестности своим мощным голосом.

Колосья обхватывал руками:

— Хорошо! Хлебушком пахнет!

Крестьянам все это, возможно, казалось чудачествами далекого от земли человека. Но только вдали и начинают по-настоящему скучать о главном, которое кажется привычным, пока оно рядом.

Бывало, что и Сергей Есенин кричал своим землякам:

«…Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий?». Мало кто знал, что в платяном шкафу Алеши Фатьяныча висела русская рубаха, шитая тесьмой. Необъятная, свободная рубаха огромного размера. Галина Николаевна, осваивая кройку и шитье на женских курсах в ЦДЛ, кроила ее на кухонном столе, наметывала, строчила. А потом, довольная работой, повесила обнову на самые широкие плечики в шкаф, как свадебную сорочку жениха.

И только по большим праздникам она выкладывала ее перед его кроватью на гнутый венский стул.