«ЭТА РЕВОЛЮЦИЯ ВОИСТИНУ СОСТАРИЛА МЕНЯ»

«ЭТА РЕВОЛЮЦИЯ ВОИСТИНУ СОСТАРИЛА МЕНЯ»

«Мы стоим на пороге великой революции», — написал Бальзак 20 февраля. 23-го в Париже разразилась революция, заставшая врасплох Луи-Филиппа, занятого более насущными, по его мнению, заботами: заменой правительства, реформой Конституции, подготовкой всеобщих выборов… Гизо, противник реформ, 23 февраля был отправлен в отставку[57].

23 февраля Бальзак обедал у Маргоннов. Восстание разрасталось, ширилось. Большинство приглашенных предпочли остаться дома. Под покровом ночи армия не собиралась браться за оружие. Она только пыталась разрушить баррикады. Как только возникала угроза перестрелок, национальная гвардия, которой Луи-Филипп с 1840 года не уделял должного внимания, вставала между армией и бунтовщиками. Возвращаясь на улицу Фортюне, Бальзак увидел, что столкновения произошли на авеню Руль.

В ночь на 24 февраля король принял решение отречься от престола и установить регентство герцогини Орлеанской. Он пешком покинул дворец Тюильри. Кареты ждали его на площади Согласия.

На следующее утро Бальзак, наделенный от природы любознательным характером, прошелся по Елисейским Полям вместе с толпой зевак. Около Тюильри он услышал, как Эмиль де Жирарден объявлял об отречении короля. Бальзак вошел во дворец. Он присутствовал при разграблении Тюильри и наблюдал за поведением толпы. Сначала все восторгались убранством дворца, но затем, решив, что добру нечего пропадать зря, начали набивать себе карманы. Толпа предалась грабежу, и вечером во дворце ничего не осталось. Бальзак прихватил украшения и драпировки трона, а также школьные тетради сыновей Луи-Филиппа.

Разграбив Тюильри, бунтовщики ворвались в казармы, чтобы завладеть оружием. Дворец Нейи, принадлежавший Луи-Филиппу, был сожжен.

24 февраля Бальзак окончательно сделал свой выбор в пользу репрессий: «Необходимо проводить безжалостную политику, чтобы государства твердо стояли на ногах… Я, как и прежде, одобряю и тюремные застенки Австрии, и Сибирь, и прочие методы сильной власти».

Бальзак высмеивал «фатальную троицу»: «Свободу, Равенство и Братство», смысл которой он объяснял на свой лад: «У нас есть Свобода умирать с голоду, Равенство в нищете, Братство с Каином, вот каково Евангелие Ледрю-Роллена».

Бальзак знал, что его драгоценный друг, член правительства Ламартин был единственным писателем, не считая Виктора Гюго, который голосовал за его принятие в члены Французской Академии. Что попросит Бальзак в 1848 году у Ламартина: должности в правительстве для себя и своего зятя Сюрвиля или паспорт, чтобы отправиться в изгнание?

Бальзак не испытывал ни малейшего желания становиться «французским гражданином» в лоне «суверенного народа». Он страшился этой революции с 1839 года. Он предвидел ее последствия и не уставал повторять, что будущее человечества зависит от социальных классов, соотношения сил в обществе, производства и доходов. «Буржуазия потеряет свои капиталы, а цены на национальные товары непомерно возрастут». Рабочие растратят все то, что даст им власть, и «обратят свои взоры на тех, кто использует их труд, обнаружив при этом, что являются движущей силой общества».

1 марта Бальзак узнал, что Республика намеревается национализировать железные дороги. Акции Компании Северных дорог, то есть волчишкины сокровища, превратятся отныне в ничего не значащие бумажки.

Это совершится 11 апреля. Однако в июне 1848 года Монталамбер произнес речь, где прозвучало предложение вернуться на круги своя. Рабочие транспортных предприятий выводили из строя оборудование. Тысячи мелких лавочек прекратили свое существование. «Финансовая катастрофа будет еще более разрушительной, нежели катастрофа политическая». Бальзаку хотелось, чтобы Ева Ганская позволила ему укрыться в Верховне, чтобы она спасла его… Но она ответила: «Не приезжайте». Она боялась, как бы он не заскучал. Похоже, она вообще собиралась расстаться с ним: она приписывала ему любовные увлечения актрисами и побуждала обращать внимание на молодых женщин.