ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ДНЕЙ ЗАБВЕНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ДНЕЙ ЗАБВЕНИЯ

Три дня спустя Бальзак уже был на ногах. 3 июля он вернулся в Париж. Еще через месяц, 2 августа, он приехал в Турин. Предлогом для поездки послужила просьба графа Гидобони-Висконти уладить его дела о наследстве. Сам граф ехать не мог то ли из осторожности, то ли просто от лени. Кроме того, Бальзак когда-то сам подвизался в роли чиновника, а теперь туринское общество восхищалось его сочинениями, следовательно, он, как никто другой, мог справиться с задачей по защите интересов Гидобони-Висконти.

Жюль Сандо и Анна де Массак познакомили Бальзака с Каролиной Марбути, 33-летней писательницей, выступавшей под псевдонимом Клер Брюн. «Загипнотизированная», как утверждали, Бальзаком, она провела с ним три дня, ни на миг не расставаясь.

В июле Каролина писала Бальзаку: «Мой любимый писатель, который околдовал всех женщин, обещал показать мне замки Луары». Пока вместо замков Луары «подвернулась» Италия, и на сей раз уже Каролина Марбути выступает в роли «колдуньи».

В Турине парочка остановилась в том самом отеле «Европа», в котором в 1834 году останавливалась госпожа Ганская. Официально Бальзак путешествовал в сопровождении «пажа» по имени Марсель. По поводу этого «пажа» пьемонтский юрисконсульт граф Фредерик Склопис де Салерано писал: «Мы не смеем причислить его к нашему полу из боязни обделить женский пол. Попросите же его разрешить сию тайну». Что же, любезный граф, удовлетворим ваше любопытство. Марсель, конечно, был никакой не Марсель, а подающая надежды поэтесса и романистка Каролина Марбути.

Бальзак не зря изучал свет. Он понимает, что необходимо найти изящный выход из затруднительного положения, в котором они оба оказались. В самых благопристойных выражениях он обращается к графу Склопису, которому в 1848 году суждено было занять пост министра юстиции: «Этой очаровательной, умнейшей и добродетельнейшей женщине посчастливилось вдохнуть воздух Италии, и, освободившись на двадцать дней от скучных домашних забот, она в первый и единственный раз в своей жизни решила развлечься, переодевшись мужчиной».

12 августа Бальзак вместе с «Марселем» покинул Турин. Но вместо того чтобы ехать, как было запланировано, в Милан и на Ривьеру, он вернулся в Париж, правда, не прямо, а делая по пути ряд остановок: на озере Маджоре, на перевале Симплон, в долине Сьона, наконец, в Женеве.

Порой всего несколько дней меняют всю нашу жизнь.

………………………………………………………………

Где те таинственные нити, что соединяют наши сердца?..

Бальзак не стал скрывать от Евы Ганской, что «жил в Турине в том же самом отеле, где останавливалась она», что в Женеве «зашел в трактир „Арк“, посетил чету Биолей, побывал на улице Пре-Левек и возле дома Мирабо». Вместе с ним путешествовал спутник, друг Зюльмы Карро и Жюля Сандо.

В том, что прошлое — всего лишь призрак, который тем не менее волнует сердце с несказанной силой, Бальзак снова убедился по возвращении в Париж. За последние два года он дважды: в июне 1835-го и в мае 1836-го навещал в Булоньере больную госпожу де Берни, которая, кажется, вовсе не была обрадована его визитами.

27 июля 1836 года Бальзак получил письмо от Александра де Берни, который сообщил, что «завтра в десять часов тело матери будет предано земле на кладбище Греса, по соседству с могилой Армана [ее сына]». Перед смертью мать велела ему сжечь «связку писем».

Для Бальзака Лора де Берни была «матерью, другом, семьей, советчиком; она сделала из него писателя, она утешила его юность, она привила ему вкус».

Еще до июньского отъезда Бальзака из Парижа госпожа де Берни смогла прочитать «Лилию в долине». В образе госпожи де Морсоф угадываются все бальзаковские женщины: в первую очередь, конечно, Ева Ганская, но и отказавшая себе в счастье Зюльма Карро, и графиня Гидобони-Висконти, и та загадочная Луиза, с которой он поддерживает переписку и которой в мае 1836 года пишет: «Живу, окутанный вашими ароматами. Вы первая прочтете „Лилию в долине“». Именно госпожа де Берни сказала ему, что «этот роман — одна из лучших книг, написанных на французском языке».

Отзвуки голоса госпожи де Берни слышатся и в письме, которое госпожа де Морсоф пишет Феликсу де Ванденесу:

«Будьте просты в обращении, никогда не грубите, храните гордость без чванства, всегда оставайтесь скромным.

Высшая вежливость и самые лучшие манеры — те, что продиктованы сердцем.

Судите строго лишь себя самого.

Никогда не терпите возле себя недостойных людей, потерявших уважение окружающих своей дурной репутацией, ведь свет требует от нас отчета в том, с кем мы дружны и кого ненавидим.

Не бойтесь, что у вас появятся враги, но старайтесь не давать повода к насмешкам и требуйте к себе уважения.

Всякая хитрость, любой обман в конце концов станут явными и навредят вам же».

18 октября 1838 года, два года спустя после ее смерти, Бальзак признался сестре Лоре, что никто не смог заменить ему госпожи де Берни. Быть может, в какой-то мере таким человеком могла бы стать сама Лора, но слишком тесная дружба брата с сестрой наверняка вызвала бы раздражение Сюрвиля и в особенности их матери.

«Мне не с кем больше посоветоваться по литературным делам; мне не от кого ждать помощи в делах житейских. Единственный совет я получаю, когда говорю себе: что сказала бы она, будь она жива?»

В сравнении с Лорой де Берни все остальные женщины проигрывают. Жорж Санд «лишена критического чутья». Зюльма Карро воплощает «блестящий ум» в «ужасной упаковке»: «Она умрет в своей дыре, никому не известная». Мадам Гидобони-Висконти «не из тех, чья голубая кровь способна все понять». Одна Лора Сюрвиль была лишена этих недостатков, и чем больше Бальзак узнает свою сестру, тем большее восхищение она в нем вызывает. Увы, постоянное присутствие мужа мешало ему видеться с Лорой так часто, как ему бы хотелось.