КРАСНОЕ СЕЛО. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КРАСНОЕ СЕЛО. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР

21 августа граф Александр Бенкендорф передал Еве Ганской приглашение для Бальзака на ежегодный парад императорской гвардии в Красном Селе. Смотр продолжался целый день, войска, выставив вперед штыки, шли и шли по плацу. Приглашение для Бальзака было составлено не совсем по форме. Лев Нарышкин просто нацарапал на листке несколько слов. В конце концов писателя в России лишь терпели, потому ему не следовало афишировать свое присутствие. Ева должна была передать Бальзаку, чтобы он остановился в доме напротив церкви, где разместилась свита императора, оттуда она должна была привезти его в дом к Нарышкину, а уж тот собирался проводить писателя на парад.

Бальзаку нашли место буквально в пяти метрах от царя, откуда от мог рассмотреть его прекрасное, жизнерадостное лицо аристократа. В его бесстрастном выражении Бальзаку чудилась внушенная свыше решимость политическими путями привести свой народ к истине. Русский император один во всей Европе олицетворял принцип самодержавной власти на фоне общей анархии, и Бальзак увидел в личности российского монарха воплощение божественной идеи о том, каким должен быть водитель священного народа. Властью, данной ему Богом, и личной волей император приобщает своих подданных к этой высокой идее, олицетворяя в народном сознании веру в воплощенное Слово Божие.

Стоя рядом с графиней, которая позаботилась о том, чтобы он выглядел прилично и украсила его голову маленькой серой шляпой, Бальзак восхищался разворачивающимся перед его глазами грандиозным спектаклем. Смысл выражения «Мы, милостью Божией Государь и Император всея Руси», которое воспроизведет в своем романе «Мишель Строгов» (1876) Жюль Верн, проник в те минуты в самую душу Бальзака, наполнив ее глубоким пониманием. Впрочем, в его восторженности оставалось место и для трезвой оценки, которую он выскажет в своих позднейших письмах, уверенный, что в них не заглянет цензура. Там он назовет русского царя «букой».

Солнце пекло нещадно, а смотр все длился. Бальзак задыхался от жары, ему становилось все труднее держаться прямо, но он мужественно терпел, пока не почувствовал себя совсем худо. Кончилось все обмороком, похожим на тот, что когда-то свалил его в Саше. На сей раз Бальзак счел себя жертвой солнечного удара. Еще долго после этого у него при малейшем движении нестерпимо болела голова.