ОПАСНЫЕ МЫСЛИ

Еще до начала чеченской операции я стал замечать, что в Минобороны и Генштабе, в Главных штабах видов Вооруженных Сил и военных округов образовался большой клан генералов, которые негативно относились к этой затее Кремля и Совбеза, предрекали ее провал, и более того — противились спешке, с которой она готовилась.

Однажды я был поражен тем, что на совещание у министра обороны, на котором обсуждались вопросы подготовки войск к операции, не были приглашены даже некоторые заместители Грачева — генерал-полковники Борис Громов, Валерий Миронов и Георгий Кондратьев. Было совершенно очевидно, что это неспроста…

В Генеральном штабе почти ни для кого не было секретом, что Громов, например, изначально был категорически против какого-либо силового подхода к чеченской проблеме. Той же позиции придерживались и Миронов с Кондратьевым, правда, обнажая ее не столь смело, как Громов. Грачев, безусловно, знал об этом. И потому нельзя было исключать, что на совещании у министра «великолепная тройка» могла помешать достижению необходимого Грачеву генеральского единодушия. По этой причине ее и решили локализовать…

Другие представители высшего руководства МО и ГШ предпочитали избегать каких-либо негативных оценок решения Совбеза: глубоко укоренившаяся привычка «не разводить базар» вокруг указов Верховного главнокомандующего, приказов и директив вышестоящего начальства заставляла их смиренно идти на поводу у главных идеологов готовящейся авантюры…

Иногда в жизни армии наступают моменты, когда не только солдаты, но и генералы превращаются в безмолвное стадо, покорно бредущее за пастухом. Главная опасность такого положения заключается в том, что им приходится делать это вопреки собственным убеждениям и даже священная для военного человека формула «приказы не обсуждаются» не способна служить оправданием…

Когда генералы сомневаются в правильности политических решений, на основе которых они приводят войска к бою, чувство профессиональной неуверенности в победе начинает подтачивать их, как червь яблоко. И хотя они стремятся не выдавать, что их гложут глубокие сомнения в успехе дела, и уже не по убеждению, а по должностной инерции бросают подчиненным воинственные кличи, требуя неукоснительного выполнения приказов, — понимание того, что приходится играть в авантюрные игры, превращает их в обреченных…

Пока Борис Ельцин действующий президент, Павел Грачев никогда не расскажет всей правды о том, как в ноябре 1994 года в Кремле выкручивали ему руки, требуя быстрого разгрома дудаевской армии и наведения конституционного порядка в Чечне.

Тогда у Грачева было только два выхода — принять или отказаться от навязываемых ему «правил игры». Он выбрал первый вариант. Ибо второй означал мгновенный крах карьеры и требовал от него мужества гораздо большего, чем то, которое он проявлял в Афгане, за что и получил Героя…

Существовал и еще один чрезвычайно важный для него момент: отказ идти «мочить Дудаева», по строгому счету, был бы равносилен предательству Ельцина, который возвел его на самый пик головокружительной карьеры. Надо было не иметь совести, чтобы не оплатить этот драгоценный вексель. Так меркантильные расчеты брали верх над профессиональными.

Подчинившись решению президента и Совета безопасности, Грачев, как военный человек, проявил требуемую от него исполнительность. И вместе с ней он брал на душу грех, масштабы которого и трагические последствия нельзя было представить в полном объеме… С тех пор мне много раз приходилось слышать на Арбате: дескать, при чем здесь Грачев? Ему дали приказ — он выполнил. А наезжавшие к нам в МО чиновники из Кремля твердили другое: мол, все было задумано правильно, да исполнители хреновые — подвели. Тогда обычно спор переходил уже в другую плоскость: кто больше, а кто меньше виноват — политики или военные?

Среди многочисленных заместителей министра обороны Борис Громов был, пожалуй, единственным, кто никогда не вилял, когда подчиненные задавали ему вопросы на эту и другие опасные темы. Однажды я спросил у Бориса Всеволодовича, что он думает о степени вины политиков и военных в том, что произошло на Кавказе. Громов сказал:

— Трудно раскладывать вину на какие-то пропорции. Если говорить, надо было или нет вводить войска, то, конечно, здесь вина на сто процентов лежит на политиках. А во вторую очередь виноваты военные — конкретно Грачев, который доказывал, в том числе и на Совете безопасности, что задача выполнима. По его плану операцию в Чечне можно было провести за 12 суток. Плюс двое суток резервных… Если бы Грачев по-настоящему болел за Вооруженные Силы, он мог бы предложить два варианта. Как министр обороны, должен был доказать, что армия не должна участвовать в этой операции. А если бы на него надавили, надо было сказать: глубокоуважаемый Верховный главнокомандующий, для того чтобы армия участвовала в войне, необходимо как минимум шесть месяцев на подготовку. А он ни того, ни другого не сделал…

* * *

Только через несколько лет после войны в прессе всплывут документы, якобы свидетельствующие о том, что Генеральный штаб заранее предупреждал министра о большой вероятности военной катастрофы на Кавказе. И у меня сразу возникло большое подозрение, что все это — чистой воды фальшивка. Было такое впечатление, что кому-то из высокопоставленных генералов, сегодня занимающих высокие посты в ГШ, очень хотелось превратить Грачева в «козла отпущения», списать на него вину.

Судя по некоторым публикациям, наш Генштаб будто бы пытался втемяшить министру, что затея очень плохо кончится, а он-де никого не слушал. По такой логике получается, что сам Павел Сергеевич разработал план операции и сам взялся его выполнять.

Но правда в том, что план готовился под руководством начальника ГШ генерала Михаила Колесникова в Главном оперативном управлении (генералы В. Барынькин, А. Квашнин, Л. Шевцов и др.) и только после многочисленных доводок был утвержден министром. Каким было его качество — другое дело. Но яростных протестов генштабовских стратегов Грачев тогда не слышал. Более того, через полгода войны в ГОУ появится аналитический документ с выводами о том, что в целом операция замышлялась разумно…