ВОВКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Несколько месяцев я был занят сдачей своей книги — «Ельцин и его генералы» в издательство. Затем давний сослуживец по Генштабу пригласил меня на аудиенцию к одному крупному коммерсанту. От него я получил предложение избираться в Московскую думу. Попросил время подумать. Потом стал даже готовить свою предвыборную программу. Поехал в район Фили-Давыдково, где должен был избираться. Повстречался с людьми. Работяги излагали свои беды и обещали поддержку. А затем подвалили крутые ребята на «джипе» и тоже пообещали помощь, но с условием, если я помогу им пробить в московском правительстве разрешение на строительство бензоколонки на месте яблоневого сада, который посадили еще первые жители микрорайона. Мой давний друг полковник Николай Белан жил в этом микрорайоне и однажды звал меня на демонстрацию против бензоколонки. Мои будущие политические интересы не совпадали с сегодняшними интересами друга. Что-то не клеилось.

— А что будет, если я не смогу пробить вам бензоколонку? — спросил я ребят из «джипа».

— Будет контрольный выстрел, — чистосердечно ответили мне.

Желание идти в политику мигом испарилось. Я отказался баллотироваться.

Вскоре последовало еще одно предложение — стать пресс-атташе одного крупного столичного магната. Он предложил мне написать книгу «Мемуары честного вора». В мое распоряжение поступил «мерс» с мигалкой. Я приезжал к нему с диктофоном на дачу в Серебряном бору, и там он надиктовывал мне свои воспоминания.

Работал я в охотку. Еще бы. За три тысячи баксов можно было и ассенизатором повкалывать. Мой Хозяин (грузин) страшно гордился, что пресс-атташе у него — бывший пресс-секретарь министра обороны Российской Федерации. Однажды он явился на дачу с большой компанией нетрезвых богачей. Я в это время закладывал дрова в камин — было холодно. Хозяин постучал меня по заду своим лакированным ботинком и с гордостью сказал гостям:

— Это целый полковник — мой личный пресс-атташе! Он был у генерала армии Родионова!

Я обиделся и хотел вызвать его по трезвянке на дуэль. Но он вовремя попросил у меня прощения и щедро оплатил моральный ущерб… Перед этим он оторвал старинную бронзовую статуэтку, украшавшую камин и подарил ее мне. Исчезновение статуэтки из скульптурного ансамбля еще больше обезобразило камин, с которого уже и так содрали с дюжину скульптур и бюстов: ими Хозяин в очередном припадке щедрости одаривал гостей.

Иногда мне приходилось выполнять вместе с водителем Хозяина (бывшим офицером разведки) экстравагантные задания «за отдельную плату». Например, доставить свежих девочек на дачу.

Приехав однажды вечером на Тверскую, мы были поражены — ни одной путаны. Старлей-милиционер, угадавший цель наших поисков, сказал, что «ночные бабочки» сидят скопом в автобусе за углом. Обворожительные красавицы с ногами, начинавшимися чуть пониже шеи, несказанно обрадовались нашему приезду. Трех мы отобрали и увезли с собой..

К моменту нашего возвращения на дачу компания уже не подавала никаких признаков желания пообщаться со жрицами любви. Все спали там, где их скосила «огненная вода», принятая в лошадиных дозах. В форме оставался лишь Хозяин, который обладал уникальной способностью трезветь тем сильнее, чем больше он выпивал…

Судя по тому что мебель и посуда на даче были добросовестно перебиты, можно было сделать вывод, что очередная встреча с «супругой фрау Палой» состоялась.

Приемный сын Хозяина Вова старательно собирал веником осколки в совок и размазывал сопли по своему девичьему личику. Я прогнал его спать и сам принялся за уборку на поле семейной брани.

Огромный, как медведь, Хозяин взял на руки блондинку и понес в одну из комнат. Белокурую путану водитель подобрал явно для шефа (вкус нам был известен: «чтобы талия как у комара, а попка как у слона»).

Две другие проститутки поначалу было скисли, увидев, что ходка может оказаться холостой. Мы с водителем упоили их хорошенько немереным количеством бочкового грузинского вина и, как истинные джентльмены, произвели предоплату.

Завывшие от восторга девицы дружно бросились по ванным комнатам…

Войдя в спальню, я не стал включать свет. Луна светила, как прожектор катера береговой охраны.

Сквозь потолок было слышно, как наверху подвывает Вовка.

— Если не перестанешь распускать сопли, я с тобой больше стрелять не пойду! — громко проорал я, хорошо зная, что бью в самую десятку.

Пацан обалдевал от удовольствия, когда мы брали малокалиберные пистолеты и шли в лес стрелять по консервным банкам. Когда же я приволок ему еще и свою старую военную рубашку с погонами, пилотку, кобуру и портупею, он обнял меня так, что у меня неожиданно дрогнуло сердце…

Мне жаль было этого пацана, который уже не помнил своих родителей. Четвертая или пятая по счету жена Хозяина оказалась бесплодной и выбрала Вовку в детдоме ввиду его совсем немальчишеской красоты. Вовка из-за долгого пребывания в неволе усвоил все положенные его статусу привычки — втихаря покуривал и, забываясь в восторге, когда пуля прошивала банку, восклицал иногда такие словечки, что у меня сворачивались уши…

Когда ночная бабочка сдернула с меня простыню, она на минуту остолбенела, и я долго соображал, чем вызван ее шок: вроде бы никаким ассортиментом мужских достоинств такой тип девочек удивить уже невозможно. И лишь когда она склонилась над моей цепочкой, на которой вместе с крестиком болтался личный номер офицера, все стало ясно…

Она отшатнулась от меня, как от чумного. Она оказалась женой капитана Ракетных войск стратегического назначения, который служил во Власихе.

«Спокойно, полковник, — героически приказываю я себе, — не забывай о высшей доблести офицера!..»

Рядом вопила нежданно устыдившаяся своего положения шлюха. Наверху опять заходился Вовка. Ну и денек!

Надька сидит голяком в лунном свете, рыдает и натягивает на задранную ногу черный чулок. Я чувствую себя зверем, сидящим рядом с лакомым куском, заправленным в капкан. Я соскребаю все остатки совести, чтобы удержать себя от соблазна. И снова применяю испытанный прием, рассчитанный на отвлечение от грешных мыслей.

— Надь, — говорю я всхлипывающей красотке, — а ты не врешь, что служишь во Власихе?

— Пошел ты к черту, — ласково ответствовала девушка, покачивая не по годам грозно стоящей грудью с крупными сосками.

— Нет, ты скажи, — наседал я, — что стоит у Главного штаба РВСН?

— Там много чего и у кого стоит, — озверела Надька.

— А если серьезно?

— Ракета.

— А что напротив центрального магазина?

— Дом офицеров.

— А как фамилия бывшего начальника вашего Главного штаба?

— Есин…

Все совпадало.

После того как мы оделись, я решил отвезти Надьку домой. Вовка-старший научил меня неплохо водить свой «джип».

Но прежде нам надо было пройти через каминную, где лежали в кармане коллеги ключи от машины. В каминной взору моему открылось нечто такое, что могло поразить и самого про-женного полового разбойника. Мой коллега был явно в ударе и пытался сказать принципиально новое слово в искусстве при-каминного секса.

Это была гремучая смесь из двух удушающих друг друга голых тел, рояля, подсвечников, черных чулок, магнитофона и бутылок…

Надежда с глубоким любопытством человека, усваивающего новые технологии, рассматривала сие живое сооружение с широко разинутым ртом…

— Ключи на камине! — сладострастно и воинственно кричал мне бывший ас-разведчик, — на камине ключи!!! На ка-ми-не!!!

Я окликнул свою спутницу, впавшую в транс, и вытолкал на улицу. К рассвету со скоростью тридцать километров в час я доставил девушку «огородами» к контрольно-пропускному пункту военного городка…

* * *

…Моя роскошная жизнь продолжалась лишь пять с половиной месяцев. Хозяин погиб в автомобильной катастрофе. Говорили, что она была подстроена бандитами, с которыми он уже давно не ладил из-за какого-то ресторана на Полянке.

Мы купили ему гроб, который стоил чуть дешевле двух «Жигулей». На похоронах все было, как положено: трехкилометровая колонна иномарок, горы цветов и венков, черные одежды и страстные клятвы отомстить врагам… Вдова равнодушно и устало взирала сухими глазами на покойного мужа, голубовато-восковое лицо которого было густо намазано гримом. Поминки, по-моему, после четвертого тоста переросли в сплошной поток анекдотов, которые больше всего любил покойник…

Его улыбающийся портрет стоял в конце длиннющего стола, заваленного яствами настолько, что не было места, куда поставить пепельницу… Хозяин будто по привычке сидел в конце стола.

Но самое страшное началось тогда, когда включили магнитофон и раздался веселый и живой голос человека, уже находящегося на том свете. Он уже знал, что ему не жить. Свое послание он назвал звуковым письмом из рая… И даже рассказал несколько анекдотов.

Наверное, только грузины способны умирать в венке анекдотов собственного изготовления… Единственной серьезной фразой было: «Берегите сына».

Вовку спрятали на даче где-то под Санкт-Петербургом: якобы поступили данные от своих людей в милиции, что его хотят взять заложником и таким образом выгрести из вдовы какие-то несметные богатства. То была явная ложь. Пацана отталкивали подальше от наследства.

Через несколько месяцев мне передали записку, что жена Хозяина отказывается от Вовки и надо бы помочь ему устроиться в жизни. Решение предлагалось более чем конкретное — суворовское училище. И намек был более чем толстый: ты — военный, у тебя еще сохранились связи. «Патронов не жалеть». Это значило, что поступление в училище проплачивалось любой суммой. Я устроил его за две бутылки «Распутина» и приличную закуску.

1 сентября Вовка выбежал ко мне за ворота училища в новенькой форме и счастливый. Внешний вид у него был презабавный: короткие рукава кителя сочетались с непомерно длинными, сложенными в гармошку штанами, из-под которых выглядывали черные ботинки, зашнурованные по-детдомовски — через дырочку. А фуражка с красным околышем наседала на уши так, что они торчали врастопырку, из-за чего он (вдобавок ко всему имеющий карликовый росточек) был очень похож на Чебурашку. Мы с ним обнялись, и я снова услышал «родной» запах гуталина, от которого у меня заныло почему-то сердце.

Мы пошли с Вовкой на край футбольного поля и сели там на пожелтевшей траве. Тут когда-то я уже сидел вместе с сыном Денисом.

Вовка обжирался апельсинами. Фруктовый сок струей стекал по его подбородку и часто капал на китель и брюки. Я не выдержал и сказал, что с таким свинством надо кончать. Я сидел рядом и зло зудел, а он, лишь на минуту по-гусиному вытянув вперед шею, поедал апельсин, а затем, забыв мои морали, снова возвращался в прежнюю позу и снова обливал себя оран-жеватым соком.

Было такое впечатление, что пацан никогда не ел апельсинов и боялся, чтобы у него их не украли. Я остановил это безобразное животное чавканье, дал ему носовой платок и показал как надо чистить и есть апельсин. И приказал повторить всю операцию в деталях. Ни одной капли.

Пока он ел, я курил и рассматривал восседающий на футбольном поле народ. Некоторые сердобольные мамаши умудрились приволочь своим чадам даже кастрюли с супом и огромные китайские термосы, из которых можно было напоить и взвод. По размерам баулов со снедью и по ее ассортименту легко было отделить блатных чад от наследников простолю-дья. Ничто не менялось в этой жизни.

Меня чуть не хватила кондрашка, когда я увидел, как шестисотый «мерс» вальяжно заползал на футбольное поле, хотя всем остальным машинам родителей запрещалось заезжать за ворота. Из волшебной иномарки серебристого цвета сначала выпала стопудовая мамаша, после чего «мерс» сразу стал выше. Затем показался таких же габаритов хозяин в темных очках и богатом спорткостюме и, наконец, за километр пышущий уверенным самодовольством, краснощекий барчук. Все они принялись деловито расстилать скатерь-самобранку.

— Вы что — лучше всех? — зло спросил я, обращаясь к кабану в спортивном костюме.

— Что вы имеете в виду? — грозно спросил кабан.

— А то, что частным машинам въезд на территорию училища запрещен! Все должны стоять по ту сторону ворот!

— Слушай, заткнись, иначе сам будешь валяться по ту сторону ворот!

Я чувствовал, что зверею. Вовка до того перепугался, что перестал грызть апельсины и сидел с разинутым ртом.

Дело явно шло к кулачному бою, в котором кабан легко набил бы мне морду, но спасла ситуация — рядом проходил дежурный по училищу.

— Товарищ майор, — крикнул я ему, — кто разрешил впускать машины на стадион? Почему вы не выполняете обязанностей?

Майор подошел к кабану с его выводком и стал уговаривать выставить машину за ворота. Кабан огрызался, но тем не менее в машину залез и отогнал ее за ворота.

— Не надо больше ссориться, — почти молящим голосом сказал мне Вовка, натирая губы носовым платком.

— Что?! — завелся я еще больше. — Что ты сказал?!

— Мне стыдно, — промямлил он.

— Слушай, салабон, — стыдно сопли жевать. Запомни мой тебе первый совет: сколько будешь носить военную форму — дави вот такую слизь. Ты должен ненавидеть хитрозадых. Такой в армии — хуже предателя! Где его ни встретишь — души, кусайся, грызи, изничтожай эту погань!

Суворовец смотрел на меня, как на нетрезвого…

По мегафону объявили — через десять минут построение.

— И последний раз вижу тебя в нечищеных ботинках! — строго сказал своему воспитаннику в порыве неостывшего гнева, — ботинки в случае необходимости должны заменять зеркало!

Суворовцы поротно расходились с плаца.

Вовка шел последним в своем взводе. Он шагал старательно, но не в ногу. Бравый вид этого лилипута в плохо подогнанной форме и фуражке, сильно оттопыривающей уши, до того забавлял публику у ворот, что люди надрывались от смеха.

Я не выдержал этого посмешища и что есть духу рявкнул сквозь чугунные ворота:

— Чебурашка, возьми же ногу!

И люди засмеялись еще громче — даже кабан со своей половиной…

Вовка как цирковой артист смешно взбрыкивал на месте, пытаясь шагнуть в ногу с впереди идущим сослуживцем. С пятого или шестого захода это ему удалось. Публика была в восторге и наградила его бурными аплодисментами…

При этом я испытал подзабытое чувство отцовской гордости…

* * *

Не так давно мы с Вовкой гуляли по Арбату. Зашли в часовенку, недавно построенную возле Генерального штаба. Вовка сказал:

— А знаешь, почему она называется Бориса и Глеба?

— Такие святые князья были.

— Вот я тебя и поймал, — торжественным шепотом пробубнил мне в ухо просвещенный суворовец. — Борис — это Ельцин, а Глеб — его внук:

— Просто совпадение, — на полном серьезе отпарировал я, хотя у меня не было уверенности в своей правоте.

Молодая поросль Российской армии глядела на меня с хитрой и недоверчивой улыбкой.

В этой часовне Вовка попросил меня о двух вещах: покрестить его и дать ему мою фамилию.

Насчет фамилии — проблем нет.

Но креститься мы будем в другом месте…