ЭКЗЕКУЦИЯ
Мне было дано задание особой государственной важности — быть у одного из инспекторов чем-то вроде денщика и телохранителя.
Поздней ночью, намотавшись за день по штабам, стрельбищам и полигонам за своим инспектором, с таким же, как и я, денщиком — лейтенантом Юрой Двоеглазовым, я дремал на бревнах подле полигонной бани вместе с собаками в ожидании конца попойки.
Порученец комдива вынес нам огромную, как люк танка, тарелку со снедью, бутылку водки и стаканы. Собаки оживились и замахали хвостами. Мы с Юрой поделились с ними провиантом. Вскоре открылась дверь и комдив позвал меня.
— Значит, так, — сказал хорошо нагруженный и грозный полковник, — у одного из наших дорогих гостей не включается автопилот. Сейчас со вторым поедете к бабам на явку и ты заменишь вышедшего из строя товарища.
Загрузив веселого инспектора в командирский «уазик», я дал команду водителю двигаться в заданный квадрат.
В полутемном двуспальном номере гарнизонной гостиницы тихо играла интимная музычка, на столе среди жутко навороченной снеди горели две свечки, а в креслах восседали две нафуфыренные и ароматные, до боли знакомые мне гарнизонные дамочки. Одна имела подпольную кличку Фугас, а другая — Шульц. О Шульце даже самые могучие гарнизонные половые разбойники уважительно говорили: «Она из любого Буратино сделает»…
Шульц некоторое время была любовницей моего начальника, и иногда по ее просьбе я звонил законной жене майора и передавал условный сигнал: «Шульц просил сообщить, что будет на объекте в семь». Добросовестная и ничего не подозревавшая жена старательно доводила сигнал до мужа.
На мою беду, инспектор сконцентрировался на Фугасе. Уже через несколько минут Фугас ласково гладила тающего полковника по лысой голове и нежно мурлыкала:
— Я утоплю тебя в Атлантическом океане любви, мой мужественный и храбрый воин…
Почти двухметровая хмельная Шульц, к моему ужасу, наливала до краев водки в гигантские фужеры, подавала их всем членам компашки и, скатив сигарету в угол рта, вторила Фугасу:
— Мальчишки, — за любовь!
Хряпнув фужер водки и смачно хукнув, Шульц по-матерински посадила меня на колени, хрустко закусила огурчиком и романтично сказала:
— Мальчишки, давайте читать стихи… «По вечерам над ресторанами вечерний воздух тих и глух…»
Давно зная Шульца, я все чаще убеждался, что эти две строчки из Блока — единственное, что было в ее поэтическом запасе.
Хорошо нагруженный инспектор гигантским усилием воли пытался напустить на свое отсутствующее лицо хотя бы тень мысли. Получалось плохо. Он держал голову как месячный ребенок.
Дослушав Шульца, инспектор что-то сказал. Фугас с трудом перевела:
— Мой Вовик тоже прочтет стишок. Ну, звезда любви моей!..
Инспектор забубнил:
— Встаю я утром рано,
Ласкает солнце грудь,
Течет вода с-под крана,
Забытая заткнуть…
Шульц и Фугас яростно заржали.
Я чувствовал себя младенцем на руках гарнизонной Сикстинской Мадонны.
Когда полковник бережно опустил лицо в тарелку с груздями, Шульц сказала:
— Брысь по койкам, ребята.
И, положив свою гигантскую руку на мою пригревшуюся среди двух теплых футбольных мячей голову, добавила:
— Брысь на горшок!
После душа я нырнул под новенькую казенную простыню, трезвея и трепеща от грешных мыслей.
Вскоре в комнату явилось подобие мамонта, завернутое в простыню.
Фигура застыла предо мною, словно готовившийся к открытию памятник с уже обнаженной головой. Белое покрывало медленно поползло вниз, и лейтенантским очам моим в ярком лунном свете открылось блистательное и мощное женское тело. Зубы не слушались меня и предательски тарахтели чуть потише танкового двигателя. Высота монгольской юрты под моей простыней достигла максимальной высоты. Это оригинальное архитектурное строение вызвало у Шульца дикарский интерес…
После нескольких рейдов в душ я возвращался на поле битвы, как на очередную жестокую пытку. Я был весь в царапинах и совершенно без сил, словно меня потоптал медведь. Тяжело контуженным пехотинцем я по-пластунски заполз под простыню и обреченно затаился в щели между ковром и краем кровати. Почему-то хотелось превратиться в неуловимого таракана…
Перед моим мысленным взором проистекала вся моя жизнь, начиная с солнечных картин детства, — как у князя Болконского в предчувствии смерти. Я молил Бога, чтобы он наконец-то дал мне хотя бы еще одну передышку перед очередной атакой Шульца. Но она, мятежная, просила новой половой бури…
Когда шум в ванной в очередной раз прекращался, звуки тяжелых шлепков босых ног вновь грозно приближались ко мне и я опять чувствовал себя человеком, за которым идет палач…
— Я хочу быть твоей рабыней, мой ласковенький Аполлончик, — страстно и хищно шептала в ночи Шульц, выковыривая меня из-под простыни цепкими руками борца-тяжеловеса и взгромождаясь на мое тощее гвардейское тело с победным сладостным воплем.
Я спасал свою честь древнекитайской трахагандрой, изо всех сил задерживая дыхание и размышляя при этом о методике ремонта танковых двигателей в полевых условиях…
Когда же в очередной раз дикие крики моей рабыни стали похожи на предсмертные вопли удушаемого человека, казенное ложе любви рухнуло, я ощутил жуткий удар в затылок каким-то ребристым предметом и на некоторое время потерял сознание…
Очнулся уже тогда, когда Шульц забинтовывала мою голову своими колготками.
Потом уставшим, изнасилованным и израненным младенцем так и заснул на полу в камере пыток на гигантской груди своего ночного палача, убаюкивающего меня тихим ласковым приговором:
— Какой же ты у меня дохленький…
Я ответил ей любимой поговоркой полового маршала Свидлевского:
— Хороший петух жирным не бывает…
Усталость была такой, что даже язык казался килограммовым.
Но проходили очередные полчаса — и тяжело сопящая Шульц вновь взгромождалась на меня и орала на весь гарнизон:
— Милый, я твоя наездница… Будь неистощим, как баобаб!
Были когда-то и мы рысаками…
Утром ухмыляющаяся Фугас притащила на кухню жалкую тень вчерашнего холеного инспектора. Было такое впечатление, что его всю ночь швыряли на кусты шиповника и ставили банки даже под глазами.
Дивизия получила высокую оценку.
Московский инспектор при разборе проверки особо отметил «самоотверженность офицерского состава, готового выполнить любую задачу».
При этом он лукаво посмотрел в мою сторону…
— Вы с честью выдержали комплексную проверку!
Проверка получилась действительно «комплексной»…