КУБИНКА
Когда время учебы в академии близится к концу, все помыслы слушателя связаны с тем, куда его вновь забросит судьба. Будущее место службы ставится в жесткую зависимость прежде всего от качества учебы и дисциплины. И тут, случалось, происходило так, что поступок одного человека мог сломать планы целой группы его сослуживцев. Я с улыбкой вспоминаю один особый случай, когда неожиданным образом на кон была поставлена и моя офицерская честь…
В летнем лагере в подмосковной Кубинке мы готовились к государственным экзаменам. Вечерком, после напряженного трудового дня, как водилось, — «по пивку». Несколько ящиков «Жигулевского» были тайком доставлены из сельского магазина в наше офицерское общежитие и припрятаны под кроватью.
Когда объявили отбой, в темных комнатах запахло таранью и пивом. Было какое-то божественное наслаждение в том, чтобы в дружеском офицерском кругу при ярком лунном свете, в котором кучерявился густой сигаретный дым, под шутки и анекдоты потягивать из горла горьковатый напиток.
«Распитие пива» в служебных помещениях в то время хотя и считалось в некотором роде крамолой, но не такой большой, как употребление водки. А мы уже раскупорили и злоупотребили. Еще одна поллитровка ожидала приговора на эшафоте подоконника. Вдруг дверь отворилась и дежурный офицер сообщил, что с минуты на минуту в общежитии появится начальник курса генерал Гореликов. Никогда не теряющийся в таких ситуациях морской волк капитан-лейтенант Сергей Малихов скомандовал:
— Водку — прячь, тару за борт!
Я схватил пустую бутылку и со всего размаху запустил в форточку. В последний момент прицел сбился, и пустая поллитровка, со звонким грохотом разбив оконное стекло, улетела в лунную ночь…
В ту же секунду в комнату вошел генерал Гореликов, включил свет и коротко объявил:
— Через десять минут ходу в штабе командира группы* Спокойной ночи на свежем воздухе.
И погасил свет.
Командир группы майор Виктор Овсянников уныло натянул форму, откусил для глушения запаха кусок «Красной звезды» и побрел на казнь.
— Из-за твоего бездарного гранатометания Овес пролетит над Москвой, как фанера над Парижем, — укорил меня капитан Петренко.
У Овсянникова болела жена, лечить ее могли только в Москве. Виктор мечтал распределиться в столицу. ЧП в его группе накануне выпуска могло поломать эти планы.
Он возвратился через час, молча разделся и лег, с головой накрывшись одеялом. Я попытался узнать, чем закончился разговор с Гореликовым. Он послал меня к черту…
Посланный на разведку в штаб учебного центра кагіитай Некрылов принес сенсационную весть: майор Овсянников всю вину взял на себя…
После этого я обгрыз все три оставшихся угла «Красной звезды», облил себя с ног до головы одеколоном и двинулся к генералу Гореликову. Я сказал ему правду…
— Все-таки я не зря столько возился с вами, — сказал Николай Егорович, — пусть уж лучше от вас воняет водкой, чем говном…
Я летел в общежитие на капитанских крыльях. Нет выше счастья для офицера, чем жить с незамаранной честью. Майор Овсянников остался в Москве…