ГРАЧЕВ
…Выполняя указ ГКЧП о введении в Москве чрезвычайного положения и приказ министра обороны СССР маршала Дмитрия Язова, командующий Воздушно-десантными войсками генерал-лейтенант Павел Грачев обеспечивал прибытие в столицу 106-й Тульской воздушно-десантной дивизии и взятие под охрану стратегически важных объектов столицы.
Некоторые руководители правоохранительных органов уже вскоре после августа сделали публичные заявления, которые шокировали многих на Арбате. Они утверждали, что генерал Грачев — соучастник ГКЧП, поскольку он действовал в строгом соответствии с приказами, директивами и указаниями руководства военного ведомства…
От момента получения приказа на ввод войск в столицу и до второй половины дня 20 августа никто не слышал от Грачева протестов против силовых «методов наведения порядка». Хотя справедливости ради следует сказать, что еще зимой 1991-го (особенно после драматических событий в Вильнюсе и Риге) в «Красной звезде» он открыто высказал свое несогласие с тем, что власти применяют войска против мирного населения.
Кремль тогда заворчал на Язова из-за того, что его подчиненный задирает хвост и позволяет себе сомневаться в правильности решений высшего политического руководства. Министр влепил Грачеву устный выговор, но не было заметно, чтобы в их служебных отношениях появилась трещина.
С того времени не прошло и восьми месяцев. И опять наступил момент, когда Грачеву надо было делать выбор: или беспрекословно выполнять приказ командира, или действовать сообразно собственным убеждениям. Он выбрал приказ. И подтвердил это подписью под шифровками своим десантникам. Рубикон был перейден, мосты сожжены: «Приказ не обсуждается»…
Маршал Язов не оглядывался на генерала Грачева, как никогда не оглядывается командир на подчиненного, в преданности и исполнительности которого не сомневается. Министр обороны и командующий ВДВ вошли в 19 августа в одной связке. Когда же наступил критический момент событий, — лишь тогда маршал увидел, что Грачев заметался. Он мелькал то в стане «противника», то вновь возвращался в расстроенные боевые порядки своей армии…
Грачев внимательно наблюдал за развитием событий, пытаясь предугадать, «чья возьмет». Тогда еще почти никто не знал, что Главком ВВС генерал-полковник авиации Евгений Шапошников с радостью обнаружил в Павле Сергеевиче своего единомышленника и они уже вели между собой частые телефонные разговоры на эзоповом языке…
В ту осень на Арбате мне довелось слышать много дискуссий о поведении Грачева в период августовских событий. Кто-то его осуждал. Кто-то доказывал, что в той ситуации по-другому Павлу Сергеевичу поступать было нельзя. Судить было легко. Понять — трудно. Ибо очень часто невозможно отделить меркантильную хитрость от умно и трезво выстроенных расчетов, которые вынужден делать человек, попавший в трудную ситуацию.
Знакомые офицеры штаба Воздушно-десантных войск рассказывали мне, как их командующий позванивал то министру обороны СССР, то в Белый дом, внимательно отслеживая развитие ситуации. Грачев 19 и 20 августа звонил различным представителям российской власти и усиленно зондировал обстановку (звонки секретарю Совета безопасности Юрию Скокову)…
Когда же в наиболее горячих головах некоторых членов ГКЧП родилась идея взять штурмом Белый дом, Грачев тайком послал туда командира Тульской десантной дивизии генерал-майора Александра Лебедя, чтобы он сообщил защитникам БД время намечавшегося штурма. Но от этой идеи арбатские генералы уже вскоре отказались…
Грачев тогда рассчитал все исключительно точно: как и Шапошников, скрыто игнорируя приказы министра обороны, он дал понять засевшим в БД, что никаких силовых мер против них предпринимать не будет. Выдвинув десантников к Белому дому с целью блокирования «стратегического объекта», затем, когда ситуация стала меняться не в пользу ГКЧП, превратил их из блоки-ровщиков в защитников. То был его окончательный выбор.
В те августовские дни приходилось слышать на Арбате-раз-ные оценки этому поступку Грачева. Одни называли это предательством, другие мудростью. Грачев называл это «прозрением».
Позже, во время командировок в войска и на флоты, довелось мне не однажды участвовать в жарких офицерских дискуссиях о поведении командующего ВДВ в дни августовских событий. Чаще всего люди говорили о том, что если Грачев ответил на приказ Язова о вводе десантников в Москву «Есть!», то по всем канонам офицерской чести и устава обязан был идти с маршалом до конца. Ибо приказы не могут выполняться наполовину. Они либо выполняются полностью, либо не выполняются вообще. Середины нет. Грачев все же изловчился найти ее в тот момент, когда стало окончательно ясно, что ввод войск в Москву — провал плохо продуманного и тупо исполненного замысла.
Мой друг и духовный наставник отставной полковник Петрович учил меня остерегаться «логики посторонних» и не идти на поводу у толпы, которая часто, зная лишь внешнюю схему вопроса, делает слишком упрощенные выводы и на скорую руку навешивает ярлыки. Петрович умел крошить даже железные доводы ершистой генштабовской молодежи, предостерегая нас от однобоких и скоропалительных оценок.
— У настоящей истины всегда должно быть два глаза и два уха, — говорил он, — вы сначала влезьте в шкуру Грачева.
Этот седой человек со спокойными глазами мудреца, прослуживший на Арбате лет двадцать, был ходячей энциклопедией сенсационных новостей о скрытых сторонах отношений первых лиц в стране и армии. От него мы и узнали, что отношения между Ельциным и Грачевым уже давно из официальных переросли в приятельские, что российский президент с особой теплотой привечает командующего ВДВ и вроде бы в шутку, но с многозначительным подтекстом называет Павла Сергеевича своим министром обороны…
Зная об этом, конечно, трудно было представить, чтобы Грачев горел желанием вместе со своими десантниками ворваться в Белый дом на Краснопресненской набережной. Его линия поведения в августе предопределялась не только политической или военной, но и собственной особой логикой…
Когда в стране наступает политическая смута, появляются военачальники, которые норовят поцеловать мельтешащую перед ними и ускользающую Фортуну тогда, когда она поворачивается к ним лицом, а не задницей.
В драматические для страны и армии дни августа 1991 года я видел на Арбате и в Главных штабах видов Вооруженных Сил многих генералов, которые проявляли высшую степень прыти и выскакивали из строя тогда, когда другие военачальники, окончательно поняв неминуемость поражения ГКЧП и краха своей карьеры, в соответствии с принципами офицерской чести пошли до конца. Они с достоинством держались на «поле боя» хорошо зная, что для многих из них уже заготовлен ордер нг арест или указ об увольнении…
Есть такие поражения, которые делают офицерам честь Есть такие победы, которые несут офицерам презрение. Но не-1 для армии положения более идиотского, когда ее генералы делятся на «победителей» и «побежденных» в результате политических, а не боевых сражений…
Те, кому удалось оказаться на коне, оценивали свое участие в августовских событиях 1991 года в манере иллюзионистов, тонкие пассы которых были заметны лишь профессионалам…
Зная о многочисленных упреках в свой адрес со стороны сослуживцев за непоследовательность в действиях и даже за попрание офицерской чести, Грачев так объяснял линию своего поведения:
«Мне неприятно вспоминать те события… Сразу скажу, что отказываться выполнять приказы тогдашнего министра обороны мне не пришлось, поскольку никаких приказов такого рода не было. Я получил только один приказ: взять под охрану правительственные здания в Москве и особо важные объекты. И я этот приказ выполнил. Другое дело, когда дальнейшее выполнение этого приказа стало попахивать кровью…
Вообще, вся эта акция с вводом войск и техники в столицу была задумана, на мой взгляд, по мере развертывания событий, чтобы припугнуть российское правительство, заставить его отступиться от объявленного суверенитета России.
19 августа… После объявления чрезвычайного положения Язов приказал мне перебросить ближайшую к Москве воздушно-десантную дивизию. Приказы, как известно, не обсуждаются, но оценивать их, вникать в их смысл — право того, кто приказ выполнить обязан. Не понять, что за приказом Язова кроется политическая подоплека, мог только человек с совестью и интеллектом Органчика из Салтыкова-Щедрина.
Комдиву задачу я поставил, но при этом дал понять, чтобы выполнял он ее спокойно, вдумчиво, без излишней спешки. Марш прошел бескровно. Ни одна машина не перевернулась.
В шесть утра мне позвонили из приемной президента России: «С вами будет говорить Борис Николаевич Ельцин».
С Ельциным мы довольно близко познакомились в том же году, когда приходилось решать наболевшие проблемы частей ВДВ, дислоцированных в России. Меня еще тогда удивила его большая осведомленность о наших повседневных делах и заботах. Решал он вопросы четко, прямо, не прикрываясь завесой общих фраз и ссылок на сложное время.
Знакомый жесткий голос в трубке: «Что там случилось, Пал Сергеевич? Что это за ГКЧП такое?». Коротко доложил. «Какие у вас задачи?» — «Взять под охрану объекты в столице». — «Это провокация! Павел Сергеевич, есть ли у вас возможность обеспечить охрану здания Верховного Совета России?» — «Вас понял, охрану вам обеспечим!»
Вот такой состоялся разговор. Возможно, люди Крючкова его прослушали. Но вмешаться в мои действия уже не успели…»
* * *
Там, у Белого дома, десантники Грачева — Лебедя попали в уникальную ситуацию: получалось, что они по приказу министра обороны СССР и одновременно — по просьбе президента России взяли под охрану «стратегически важный объект». Жизнь вынуждала их изловчаться, чтобы целовать Фортуну одновременно в губы и в задницу…
И положение командующего ВДВ было двусмысленным: Грачев в один и тот же момент выступал в роли «активного пособника ГКЧП» и «защитника демократии»…
Странно все же — почему-то только тогда, когда войска заполонили Москву, Грачев вдруг сообразил, что дело «пахнет кровью». Он не мог не знать, что части пришли в столицу не только с холостыми боеприпасами. Грачев частенько говорил, что «не хотел кровопролития». Грачев и слышать не хотел о том,' что он был частью военного механизма ГКЧП. Но были люди, которые считали по-другому.
Вспоминает бывший прокурор Москвы Геннадий Пономарев:
— Вот стоят и пылятся на полках папки, а в них документы: приказы, шифротелеграммы, карты-схемы, позволяющие точно установить действия военных начальников, занимающих и сегодня высокие посты в Вооруженных Силах. Например, распоряжение генерала П. Грачева о приведении в боевую готовность и переброске под видом учений воздушно-десантных войск, стенограммы телефонных переговоров генералов Ачалова и Грачева о выдвижении 106-й Тульской дивизии в Москву, шифровки о тщательном наблюдении за населением, за его реакцией на перемещение войск. Военным командованием даже рассматривалась возможность нанесения бомбовых ударов по коммуникациям в окрестностях Москвы.
Пономарев тогда жаловался, что все его доказательства виновности Грачева «уходят как в песок».
Команда Ельцина, шумно празднующая победу в «августовской революции», не слышала голос московской Фемиды.
А может быть, и не хотела слышать. Главное ведь было сделано.
Для сторонников российского президента командующий ВДВ был героем — одним из тех, кто помог одолеть «хунту».
Для ГКЧП командующий ВДВ был «ловким игроком». Каждая сторона видела Грачева в своем свете — в зависимости от цвета идеологических очков…