6
Верховники рассчитывали ввести в России конституцию тайно. Реальная власть тоже утекла из их рук как-то непонятно и тайно для них.
18 февраля Верховный тайный совет обсудил и утвердил форму присяги новой государыне. В текст («Кондиции» еще действовали) включили формулу о верности государыне и Верховному тайному совету, но, когда в день присяги, 20 февраля, Феофан Прокопович потребовал, чтобы ему дали текст для предварительного ознакомления, оказалось, что эта формула, неведомо когда, изменилась и упоминания Совета там нет…
Любопытно, что 20 февраля гвардейские полки к присяге Анне Иоанновне приводили, окончательно подрывая свою власть, сами реформаторы, командиры этих полков, фельдмаршалы Долгоруков и Голицын…
Может быть, этого они и не стали бы делать, но положение усугублялось цейтнотом, в который попали верховники.
Ну а через пять дней наступил финал.
25 февраля 1730 года во дворце собрались представители трех партий: верховники-реформаторы; шляхетские конституционалисты, поддерживавшие ограничение самодержавия, но выступавшие против Верховного тайного совета; и самодержавники во главе с Остерманом, поддерживаемые офицерами гвардии.
Андрею Ивановичу Остерману накануне удалось провести блистательную интригу. Напугав конституционалистов-шляхтичей арестами, которые якобы собираются провести верховники, он привлек их на сторону своей партии…
Н.И. Костомаров так описывает сцену краха конституционных надежд…
Утром 25 февраля явилась во дворец толпа шляхетства. По одним известиям, число явившихся простиралось до восьмисот человек, по другим – до ста пятидесяти. На челе их был князь Алексей Михайлович Черкасский.
Он[103] подал государыне челобитную, в которой изъявлялась благодарность за высокую милость ко всему государству, выраженную в подписанных ею пунктах, а далее сообщалось, что «в некоторых обстоятельствах тех пунктов находятся сумнительства такие, что большая часть народа состоит в страхе предбудущаго беспокойства»…
Челобитчики просили, «дабы всемилостивейше, по поданным от нас и от прочих мнениям, соизволили собраться всему генералитету, офицерам и шляхетству по одному или по два из фамилий: рассмотреть, а все обстоятельства исследовать согласным мнением по большим голосам форму правления сочинить и вашему величеству к утверждению представить».
Когда челобитная была подана, в зале произошло волнение.
– Кто позволил вам, князь, присвоить себе право законодателя? – рассерженно спросил Василий Лукич Долгоруков.
– Вы вовлекли государыню в обман! – хладнокровно парировал князь Черкасский. – Вы уверили ее величество, что кондиции, подписанные в Митаве, составлены с согласия всех чинов государства. Это неправда. Они составлены без нашего ведома и участия!
Князь Василий Лукич посоветовал Анне Иоанновне удалиться в другой покой, чтобы там, на досуге, обсудить шляхетскую челобитную. Анна Иоанновна уже согласилась было, но тут с чернильницей и пером появилась ее старшая сестра, герцогиня Мекленбург-Шверинская Екатерина Иоанновна, прозванная «дикой герцогиней»[104].
Екатерина Иоанновна всегда славилась энергичностью и особенно своим острым языком.
– Нет, государыня! – прямо сказала она сестре. – Нечего теперь рассуждать! Вот перо – извольте подписать!
Императрица начертала на челобитной: «Учинить по сему» и, возвративши бумагу князю Черкасскому, поручила немедленно обсудить предмет своего прошения и сразу сообщить ей результаты.
Всё это происходило под несмолкающие крики гвардейцев.
– Мы не дозволим, чтобы государыне предписывались законы, – вопили они. – Государыня! Мы верные рабы вашего величества. Мы служили вашим предшественникам и теперь готовы пожертвовать жизнью, служа вашему величеству. Мы не потерпим злодеев. Ты должна быть такою же самодержавною, как были твои предки! Повелите – и мы к твоим ногам сложим головы злодеев!
– Я здесь не безопасна! – оглядываясь кругом себя, произнесла Анна Иоанновна и, обратясь к капитану преображенцев, сказала: – Повинуйтесь генералу Салтыкову, ему одному только повинуйтесь!
Назначение Салтыкова было одновременно и отрешением от должности начальствовавшего над гвардией фельдмаршала Василия Владимировича Долгорукого, но все совершалось так стремительно, что обдумать это событие верховники уже не поспевали.
А императрица, чтобы предотвратить сговор конституционалистов-шляхтичей с верховниками, велела шляхтичам идти на совещание, а верховников повела с собою обедать.
Совещалось шляхетство недолго. Не о чем было совещаться. Гвардейцы продолжали шуметь, обещая выбросить за окно всех противников самодержавия.
«Слишком явно было, – замечает Н.И. Костомаров, – что собрание, которому поручили совещаться, на самом деле находится под стражею. Ситуация напоминала собою басню, в которой кот убеждает пойманного соловья показать свое искусство».
В четвертом часу пополудни шляхетство вернулось в аудиенц-зал. Туда же, окончивши обед, вошла с верховниками императрица.
Князь Никита Трубецкой подал от шляхтичей новую челобитную. Прочел ее князь Антиох Кантемир. Как и прежняя, эта челобитная начиналась благодарностью императрице за подписание «Кондиций», поданных Верховным тайным советом, но заканчивалась просьбой «присланные к вашему императорскому величеству от Верховного тайного совета пункты и подписанные вашего величества рукою уничтожить».
– Мое постоянное желание было управлять моими подданными мирно и справедливо, – произнесла в ответ императрица. – Но я подписала пункты и должна знать: согласны ли члены Верховного тайного совета, чтоб я приняла то, что теперь предлагается народом?
Члены Верховного тайного совета молча склонили головы.
«Счастье их, – замечает современник, – что они тогда не двинулись с места; если б показали хоть малейшее неодобрение приговору шляхетства, гвардейцы побросали бы их в окно».
– Стало быть, – продолжала императрица, – пункты, поднесенные мне в Митаве, были составлены не по желанию народа!
– Нет! – раздались крики.
– Стало быть, ты меня обманул, князь Василий Лукич? – сказала государыня, обратившись к князю Долгорукому.
Он молчал.
И тогда императрица, взяв подписанные в Митаве «Кондиции», изодрала их и объявила, что желает быть истинною матерью Отечества и доставить своим подданным всевозможные милости.
«Черствая по природе и еще более очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней», Анна Иоанновна стала самодержавной государыней. В тот же день она распорядилась доставить в Россию Бирона, хотя в Митаве и давала обязательство позабыть этого человека…