4

По официальной версии, поездка в Таганрог была вызвана назначением врачей. Они нашли, что для здоровья императрицы Елизаветы Алексеевны полезно провести зиму на юге.

Сама по себе эта версия выглядит неубедительно.

Не очень-то веской была причина, чтобы императору покинуть свою столицу на столь длительный срок. Не слишком удачно было выбрано и место для лечения. Все-таки побережье Азовского моря, даже и в России, далеко не самый лучший зимний курорт.

Тем не менее 1 сентября император покинул Петербург.

Только он сам, кажется, и знал, что покидает свою столицу навсегда.

Странным и зловещим был этот отъезд…

Из Каменноостровского дворца император выехал ночью, выехал без всякой свиты.

В четыре часа с четвертью пополуночи коляска императора, запряженная тройкой, остановилась у ворот Александро-Невской лавры.

Здесь его уже ждали. Александр I принял благословение от митрополита Серафима и направился в соборную церковь.

«Спаси, Господи, люди Твоя», – запели монахи.

Войдя в собор, государь остановился перед ракою святого Александра Невского, и началось молебствие…

Когда наступило время чтения Евангелия, император сказал митрополиту: «Положите мне Евангелие на голову!», и опустился на колени.

По окончании молебна государь посетил схимника отца Алексея.

Когда дверь кельи отворилась, мрачная картина представилась глазам государя: пол и все стены до половины были обиты черным сукном; с левой стороны у стены виднелось большое Распятие с предстоящими Богоматерью и евангелистом Иоанном; у другой стены кельи находилась черная, длинная деревянная скамейка; лампада, горевшая перед иконами, тускло освещала печальное жилище.

Когда император вошел в келью, схимник пал на колени перед Распятием.

– Государь, – обращаясь к Александру, сказал он. – Молись!

Александр I положил три земных поклона, а схимник, взявши крест, прочел отпуст и осенил государя.

По окончании молитвы государь вполголоса спросил у митрополита:

– Где спит схимник? Я не вижу постели…

– Спит он, – отвечал митрополит, – на том же полу, перед сим самым Распятием, пред которым молится.

– Нет, государь, и у меня есть постель, – сказал схимник и повел императора за перегородку в своей келье, где стоял черный гроб, в котором лежала схима, свечи и все относящееся к погребению. – Смотри! Вот постель моя, и не моя только, а постель всех нас: в ней все мы, государь, будем спать.

– Государь, – продолжал схимник. – Я человек старый и многое видел на свете; благоволи выслушать слова мои. До великой чумы в Москве нравы были чище, народ набожнее, но после чумы нравы испортились; в 1812 году наступило время исправления и набожности, но по окончании войны сей нравы еще более испортились. Ты – государь наш и должен бдеть над нравами. Ты – сын Православной Церкви и должен любить и охранять ее. Так хочет Господь Бог!

Когда император садился в коляску, в глазах его стояли слезы.

Перед выездом из Петербурга государь остановился у заставы и, обратившись назад, несколько минут, в задумчивости, глядел на город, как бы прощаясь с ним.

Существует предание, что, остановившись в Нижнем Новгороде, Александр I заезжал в Саров к великому молитвеннику и чудотворцу Серафиму Саровскому.

«В 1825 году старец Серафим однажды обнаружил будто бы какое-то беспокойство, – пишет Е.Н. Поселянин. – Он точно ожидал какого-то гостя, прибрал свою келью, собственноручно подмел ее веником. Действительно, под вечер в Саровскую Пустынь прискакал на тройке военный и прошед в келью отца Серафима. Кто был этот военный, никому не было известно; никаких предварительных предупреждений о приезде незнакомца сделано не было.

Между тем великий старец поспешил навстречу гостю на крыльцо, поклонился ему в ноги и приветствовал его словами: “Здравствуй, Великий Государь!” Затем, взяв приезжего за руку, отец Серафим повел его в свою келью, где заперся с ним. Они пробыли там вдвоем в уединенной беседе часа два-три. Когда они вместе вышли из кельи и посетитель отошел уже от крыльца, старец сказал ему вслед: “Сделай же, Государь, так, как я тебе говорил”».

Считается, что это и был император Александр I.

Во время этой встречи преподобный Серафим предрек: «Будет некогда Царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что восстанут против этого Царя и самодержавия, но Бог Царя возвеличит»…

В Таганрог император Александр I приехал 13 сентября.

Через десять дней приехала императрица, которая буквально сразу же начала быстро поправляться – «окрепла и физически и морально».

20 октября Александр I отправился в Крым…

Накануне произошел знаменательный разговор.

В четвертом часу пополудни небо затянуло тучами и стало очень темно. Государь приказал камердинеру Анисимову подать свечи.

Когда небо прояснилось и сделалось светло и солнечно, Анисимов осмелился побеспокоить государя.

– Не прикажете ли, Ваше Величество, свечи принять? – спросил он.

– Для чего? – спросил государь.

– Для того, государь, что по-русски со свечами днем писать не хорошо, с улицы могут подумать, что здесь покойник.

– Ну, когда так, – сказал государь, – то возьми свечи…

В Таганрог император вернулся уже больным….

Это отмечено в журнале, который вел генерал-адъютант П.М. Волконский.

«5-го ноября. Государь император изволил возвратиться из Крыма в 6 часов вечера… На вопрос мой о здоровье его изволил ответить по-французски: “Я чувствую маленькую лихорадку, которую схватил в Крыму, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. Я более, чем когда-либо, думаю, что мы прекрасно сделали, избрав Таганрог местопребыванием моей жены”…

Когда я спросил Его Величество, с каких пор он испытывает лихорадку, император ответил мне, что с Бахчисарая, где “прибыв вечером и почувствовав жажду, я спросил пить, и мой камердинер Федоров подал мне барбарисового сиропа. Так как во время путешествия в Крыму погода была очень жаркая, я подумал, что сироп мог испортиться, но мой камердинер сказал мне, что сироп не пострадал. Я проглотил целый стакан и лег спать. Ночью я почувствовал страшные припадки, но, благодаря моему организму и прекрасному желудку, меня сильно прослабило и все обошлось этим. По приезде в Перекоп я посетил госпиталь, где почувствовал снова небольшую лихорадку”.

По этому поводу я осмелился заметить его величеству, что было неблагоразумно с его стороны отправиться в госпиталь, где он мог лишь усилить свою лихорадку, вследствие нахождения в нем большого числа лиц, пораженных этой болезнью, и что император постоянно забывает, что, приближаясь к пятому десятку, не пользуешься уже теми силами, как в двадцать лет.

Он отвечал мне: “О, дорогой друг, я слишком чувствую это и уверяю вас, что я очень часто вспоминаю об этом и надеюсь, что все обойдется благополучно”. Спросив меня затем о здоровье императрицы, он отправился к ней, где их величества и провели вместе остальную часть вечера».

«6-го ноября. По утру в восемь часов позван я был, как по обыкновению, к его императорскому величеству во время умывания: спросил о его здоровье, его величество изволил отозваться, что ночь провел изрядно и лихорадки не чувствовал. Взгляд у государя был слабый, и глаза мне показались мутны. Сверх того глухота была приметнее, и до того, что, докладывая по некоторым бумагам, его величество изволил сказать мне, чтобы я остановился чтением до совершенного окончания его туалета. Одевшись, его величество, вышедши в кабинет, стал у камина греться, приказав мне продолжать доклад…»

«8-го ноября. Ночь проводил неспокойно и имел лихорадку. Поутру в восемь часов изволил делать свой туалет по обыкновению, приняв от меня поздравление с праздником, сожалел, что не может идти к обедне, дабы не возобновить лихорадки. Отпустив меня к обедне, сам изволил в кабинете, сев на канапе, заняться чтением Библии. После обедни, пришедши к его величеству, нашел его сидящим на канапе в маленьком жару. Государь изволил спрашивать, по обыкновению, хорошо ли отправлялась служба, как пели певчие и хорошо ли служил вновь вывезенный его величеством из Новочеркасска диакон?..

Вечером сделался пот, который продолжался всю ночь».

Здесь нужно сделать примечание…

8 ноября Православная Церковь празднует Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплодных – Архангелов Гавриила, Рафаила, Уриила, Селафиила, Иегудиила, Варахиила и Иеремиила. И легко предположить, что, расспрашивая, как пели в церкви, император Александр думал о других голосах, которые ему, отцеубийце, вскоре предстоит услышать…

Но пойдем дальше…

«9-го ноября. Ночь была изрядная. Поутру хотя пот и продолжался, но государь чувствовал себя лучше, что продолжалось во весь день. Так как в тот день должна была отправиться экстрапочта в С.-Петербург, то и просил я у его величества, чтобы изволил писать ея величеству о болезни. Государь император приказал государыне писать к ея императорскому величеству государыне императрице Марии Федоровне… что, возвратясь из Крыму с лихорадкою, принужден не выходить из дома, дабы не увеличивать лихорадки».

Как явствует из «Журнала» Волконского, первый обморок с императором случился 10 ноября, второй – на следующий день.

Любопытно замечание лейб-медика государя баронета Я.В. Виллие, сделанное в эти дни: «Начиная с 8-го числа, я замечаю, что что-то такое другое его занимает больше, чем его выздоровление, и беспокоит его мысли»…

14 ноября «около обеда сделался опять сильный жар, и за ушами шея к голове заметно покраснела, почему г. Виллие и Стоффреген предложили его величеству поставить за уши пиявки, но государь и слышать о сем не хотел…».

Пиявки за уши, тридцать пять штук, поставили на следующий день, когда император исповедался и причастился. Смотреть на императора стало страшно – плешивая голова, только за ушами шевелятся черные волосы пиявок.

«16-го ноября. Ночь проводил худо и все почти в забытьи; в два часа ночи попросил лимонного мороженого, которого откушал одну ложечку, потом во весь день ему было худо; к вечеру положили еще к ляжкам синапизмы, но жар не уменьшился. Государь был все хуже, в забытьи и ничего не говорил».

«17-го ноября. Ночью было государю худо, поутру в шесть с половиной часов положили на спину шпанскую муху. В десять часов утра стал всех узнавать и немного говорить, то есть только просил пить. К вечеру сделалось хуже, однако позвал меня и сказал “делай мне”, и остановился; я спросил у его величества: что прикажете сделать? Посмотрев на меня, отвечал: “полосканье”; отошед от него, заметил, что уже нельзя ему полоскать рта, потому что сил не имел, чтобы подняться, а между тем забылся опять и был всю ночь в опасности».

И вот наступило 19 ноября…

«Утро было пасмурное и мрачное, площадь перед дворцом вся была покрыта народом, который из церквей, после моления о здоровье государя, приходил толпами ко дворцу, чтобы получить вести о положении императора. Государь постоянно слабел, часто открывал глаза и прямо устремлял их на императрицу и святое распятие… В выражении лица его не заметно было ничего земного, а райское наслаждение и ни единой черты страдания. Дыхание становилось все реже и тише».

«В 10 часов и 50 минут испустил последний дух. Императрица закрыла ему глаза и, подержав челюсть, подвязала платком, потом изволила пойти к себе». Внезапность и необъяснимость (от простуды? от лихорадки?) смерти императора, в глуши, вдалеке от столицы, сразу вызвала разговоры и недоумения. Беспокоили всех и противоречия в свидетельствах очевидцев кончины императора.

На следующий день вечером было сделано вскрытие тела. Вскрывались грудная полость, брюшина и череп, чтобы установить причину смерти императора…

Акт вскрытия, хотя его и подписали дмитриевского вотчинного госпиталя младший лекарь Яковлев, лейб-гвардии Казачьего полка штаб-лекарь Васильев, таганрогского карантина главный медицинский чиновник доктор Лакиер, придворный врач коллежский асессор Доберт, медико-хирург надворный советник Тарасов, штаб-лекарь надворный советник Александрович, доктор медицины и хирургии статский советник Рейнгольд, действительный статский советник, лейб-медик Стоффреген, баронет Яков Виллие, тайный советник и лейб-медик, завершался весьма смутным и условным выводом: дескать, «сиe анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш монарх был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие, к отделению желчи служащие, органы. Болезнь сия в продолжении своем постепенно перешла в жестокую горячку с приливом крови в мозговые сосуды и последующими затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга, и была, наконец, причиною самой смерти его императорского величества».

Князь В.В. Барятинский, занимаясь в дальнейшем разбором смерти императора Александра I, разослал этот акт вскрытия видным петербургским медикам и получил заключение от них, «что при всей трудности определить по протоколу вскрытия причину смерти – смерть эта отнюдь не могла произойти ни от брюшного тифа, ни от малярии» (т. е. «крымской лихорадки»), как пишется в большинстве биографий Александра I…