3

Часто приходится слышать адресуемый государю упрек: дескать, если бы он был более решительным и смелым, он мог бы взять войска, сохранившие верность присяге, и разогнать смутьянов и бунтовщиков, как это сделали бы, к примеру, Наполеон или Николай I.

Нет, не мог!

И никто другой, даже и похожий на Наполеона или Николая I, не мог бы ничего сделать, находясь на его месте.

Сличая свидетельства участников мартовских событий, пробираясь сквозь пустоту умолчаний и нагромождения лжи, каждый раз приходишь к выводу, что императором Николаем II было сделано всё возможное и невозможное, чтобы спасти и страну, и династию, и самого себя.

Ложь, будто он был мягким и бездеятельным.

Да, страна не вполне оказалась готовой к войне, которую она должна была вести, и был момент, когда стало не хватать боеприпасов и оружия для этой небывалой прежде войны, но Николай II сумел сделать невероятное – в условиях войны он перестроил военную промышленность России, и к 1917 году у русской армии было довольно всего, чтобы воевать дальше.

При этом – такое редко случалось в российской истории! – за два с половиной года кровопролитнейшей войны, где победы чередовались с серьезными поражениями, война не коснулась непосредственно российских территорий. Фантастично, но Россия – это единственная страна, которая и во время войны не вводила продуктовых карточек и практически не ограничивала деятельность прессы и других демократических институтов.

В 1917 году Россия была обречена на победу.

Хорошо сказал об этом Павел Николаевич Милюков, один из главных заговорщиков. Вспоминая мартовские события сразу после Октябрьского переворота, он признался:

«Того, что случилось, мы не хотели. Вы знаете, что цель наша ограничивалась достижением республики или же монархии с императором, имеющим лишь номинальную власть; преобладающего в стране влияния интеллигенции и равные права евреев.

Полной разрухи мы не хотели, хотя и знали, что на войне переворот во всяком случае отразится неблагоприятно. Мы полагали, что власть сосредоточится и останется в руках первого кабинета министров, что временную разруху в армии и стране мы остановим быстро и если не своими руками, то руками союзников добьемся победы над Германией, заплатив за свержение царя некоторой отсрочкой этой победы…

Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войною для производства переворота было принято нами вскоре после начала этой войны. Заметьте также, что ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля (имеется в виду апрель 1917 года. – Н.К.) или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования»[203].

Это поразительное признание.

Ради «преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев» – таких целей, кажется, не ставила больше ни одна революция в мире! – разрушается огромная страна вместе со всей ее интеллигенцией.

И конечно, об этом тоже нужно помнить, размышляя о том, что было сделано императором для спасения страны и что не было сделано.

Повторим, что никакого бездействия со стороны Николая II не наблюдалось. Он делал все, чтобы спасти и страну, и династию. Приостановил заседания Думы, послал войска на усмирение волнений.

Но все это ничего не давало.

Приказы императора искажались и не выполнялись.

Императора Николая II во второй половине февраля 1917 года можно было уподобить взрослому человеку, увидевшему детей, играющих со спичками возле бочек с порохом. И увещеваний этих до невменяемости расшалившиеся дети не слышат, и силой отбирать спички рискованно, дети грозятся зажечь их.

А те люди, которых он посылал, чтобы отобрать спички, сами начинали разводить костерки, требуя, чтобы он ушел.

Поезд, где Николай II подписал отречение. Фото 1917 г.

Конечно, это был заговор, конечно, это была измена, но это было еще и помрачение.

Ведь человек, вступивший в заговор и задумавший измену, всегда предполагает получить выгоду от своего предательства, но какую выгоду от «преобладающего в стране влияния интеллигенции и равных прав евреев» мог получить великий князь Николай Николаевич или генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев?

Ну, ладно великий князь…

Он не случайно заслужил прозвище Лукавый. Его честолюбие и жажда власти действительно не имели границ.

Но генералы!

Ведь все они – и генерал от инфантерии Владислав Наполеонович Клембовский, и главнокомандующий Северным фронтом генерал Николай Владимирович Рузский – считали себя – вот уж поразительная гибкость психики! – убежденными монархистами и, конечно же, только в полном помрачении могли делать то, что они делали.

Забегая вперед, скажем, что эти генералы ненамного переживут преданного ими императора.

Уже 25 марта 1917 года Николай Владимирович Рузский будет отставлен друзьями-заговорщиками с поста главнокомандующего фронтом и уедет в Кисловодск, где 1 ноября 1918 года его выведут на Пятигорское кладбище, а председатель Северо-Кавказской ЧК товарищ Георгий Александрович Атарбеков (Атарбекян), как простому барану, перережет ему кинжалом горло. А за три недели до этого, 8 октября 1918 года, задохнется в тифозном бреду другой борец за «преобладающее в стране влияние интеллигенции и равные права евреев», член масонской «Военной ложи» генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев…

Зато бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Владислав Наполеонович Клембовский, инструктировавший генерала Рузского, как ему следует поступить с государем в Пскове, переживет их и умрет в московской тюрьме только в 1921 году.

Но 2 марта 1917 года ни Николай Владимирович Рузский, ни Михаил Васильевич Алексеев, ни Владислав Наполеонович Клембовский еще ничего не знали о судьбе, которую они выбрали для себя. В этот страшный для России вечер заговорщики не скрывали своего торжества.