8

Страницы, посвященные событиям 1750 года, едва ли не самые драматичные в «Собственноручных записях» Екатерины II.

Год этот начинался новым развлечением великого князя – его романом с дочерью герцога Эрнста Иоганна Бирона. Он был особенно мучителен для Екатерины, поскольку совершался на ее глазах, и особенно унизителен, потому что новая возлюбленная Петра Федоровича была горбуньей!

«Чоглоков вздумал в это время доставить нам развлечение, или, вернее, не зная, что делать самому и жене от скуки, он приглашал нас с великим князем ежедневно после обеда играть у него в покоях, которые он занимал при дворе и которые состояли из четырех-пяти довольно маленьких комнат. Он звал туда дежурных кавалеров и дам и принцессу Курляндскую, дочь герцога Эрнста Иоганна Бирона, прежнего фаворита императрицы Анны.

Императрица Елизавета вернула этого герцога из Сибири, куда во время регентства принцессы Анны он был сослан; местом жительства ему назначили Ярославль, на Волге; там он и жил, с женой, двумя сыновьями и дочерью.

Эта дочь не была ни красива, ни мила, ни стройна, ибо она была горбата и мала ростом, но у нее были красивые глаза, ум и необычайная способность к интриге; ее отец и мать не очень ее любили; она уверяла, что они постоянно дурно с ней обращались.

В один прекрасный день она бежала из родительского дома и укрылась у жены ярославского воеводы, Пушкиной. Эта женщина в восторге, что может придать себе значение при дворе, привезла ее в Москву, обратилась к Шуваловой и бегство принцессы Курляндской из родительского дома объяснила, как следствие преследований, которые она терпела от родителей за то, что выразила желание перейти в православие. В самом деле, первое, что она сделала при дворе, было действительно ее исповедание веры; императрица была ее крестной матерью, после чего ей отвели помещение среди фрейлин.

Чоглоков особенно старался выказывать ей внимание, потому что старший брат принцессы положил основание его благополучию, взяв его из Кадетского корпуса, где он воспитывался, в кавалергарды, и держал его при себе для посылок.

Принцесса Курляндская, втершаяся таким образом к нам и игравшая каждый день в триссет в течение нескольких часов с великим князем, с Чоглоковым и со мной, вела себя вначале с большой сдержанностью: она была вкрадчива, и ум ее заставлял забывать, что у нее было неприятного в наружности, особенно когда она сидела; она каждому говорила то, что могло ему нравиться.

Екатерина Великая (с гравюры Чемесова). 1762 г.

Все смотрели на нее, как на интересную сироту, к ней относились как к особе почти без всякого значения.

Она имела в глазах великого князя другое достоинство, которое было немаловажным: это была своего рода иностранная принцесса и тем более немка, следовательно, они говорили вместе только по-немецки.

Это придавало ей прелести в его глазах; он начал оказывать ей столько внимания, сколько был способен; когда она обедала у себя, он посылал ей вина и некоторые любимые блюда со своего стола, и когда ему попадалась новая какая-нибудь гренадерская шапка или перевязь, он их посылал к ней, чтобы она посмотрела».

Еще более раздражало Екатерину, что на этот унизительный для нее роман великого князя тратилось последнее время, отпущенное ей для упрочения ее положения в Российской империи.

Уже четыре с половиной года длился ее брак с Петром Федоровичем, и императрица Елизавета Петровна изволили гневаться. Тогда и была назначена проверка. Как она должна была протекать, точно неизвестно, но из «Собственноручных записей» видно, что проверять бездетных супругов собирались всерьез.