Глава седьмая Антихрист на троне

Мы говорили до сих пор об отношении молодого Петра I к Церкви.

Резонно задаться вопросом: а как сама Русская Православная Церковь относилась к Петру?

Понятно, что в правление царевны Софьи и даже потом, пока трон с Петром разделял его брат Иван V, своевольное поведение будущего русского императора хотя и шокировало окружающих, но еще не воспринималось как непосредственная угроза установленному порядку вещей.

После завершения второго Азовского похода положение изменилось – Петр I стал единственным самодержавным правителем, и Церкви необходимо было более четко выразить свое отношение к проводимой Петром I политике, к методам, которыми эта политика осуществляется.

Этого ждали от Церкви, потому что налицо было посягательство на самое существо Русской Православной жизни, а значит, и на отношение к царю, которое устаивалось на Руси веками.

«Как следствие идеи “третьего Рима”, – пишет И.К. Смолич в “Истории Русской Церкви”, – возникла особая теория о православном царе. Последний выступает как “царь праведный”, подчиняющийся только Божественной справедливости, “правде”, пекущийся о сохранении и поддержании православной веры во всех ее формах и учреждениях, с ее церквами и монастырями. Царь управляет по воле Божией во имя спасения душ, во имя охранения своих подданных от телесных и душевных треволнений. На основе этих предпосылок утверждались новые права царя в религиозной сфере. Со времени Ивана IV цари рассматривали вмешательство в церковные дела как исполнение своего долга по сохранению чистоты и неприкосновенности православной Церкви. Ни царь, ни церковная иерархия не усматривали в этом никакой “тирании” со стороны государственной власти. Правовая сторона дела совершенно не принималась во внимание… Коль скоро абсолютная власть царя, ограниченная лишь волей Божией и ответственностью царя перед Богом, не закреплялась каким бы то ни было законом, то не существовало и определения царских прав по отношению к Церкви. Москва не знала норм римского права. Важнее, однако, другое – та своеобразная черта древнерусского мышления, которая предоставляла самой жизни переплавлять обязанности царя по отношению к Церкви в нормы права».

Трагизм ситуации, сложившейся в России в конце XVII века, заключался в том, что именно глава Русской Православной Церкви патриарх Иоаким и способствовал утверждению Петра I на троне, а патриарх Адриан, который хотя и не любил и боялся петровских реформ, но, как справедливо отметил А.В. Карташов в «Очерках по истории Русской Церкви», «по убеждению и завету патр. Иоакима, был верен Петрову преемству трона».

Впрочем, хотя патриарх Адриан и «был силен своим старорусским благочестием», но ни ораторскими, ни публицистическими талантами не блистал. И даже если бы он и захотел составить оппозицию Петру I, вряд ли сумел бы организовать ее в условиях, когда и знатные и простые московские люди «от злоглагольств лютерских, кальвинских и прочих еретиков и от пипок табацких объюродели».

«При патриархе Адриане, слабом и несмелом человеке, Петр встретил не более сочувствия своим новшествам… – отмечал С.Ф. Платонов. – При первых решительных нововведениях Петра все протестующие против них, видя в них ересь, искали нравственной опоры в авторитете Церкви и негодовали на Адриана, который малодушно молчал, по их мнению, тогда, когда бы следовало стать за правоверие».

Далее С.Ф. Платонов поясняет, что патриарх Адриан действительно не мешал Петру и молчал, но и не сочувствовал реформам, и его молчание, в сущности, было пассивной формой оппозиции, он превращался в «центр и объединяющее начало всех протестов, как естественный представитель не только церковного, но и общественного консерватизма».

Другое дело, что превратиться в действительный «центр и объединяющее начало всех протестов» патриарху Адриану было трудно, поскольку хотя и верил он «теократически, величественно», но «вел себя обывательски законопослушно» (А.В. Карташов). Не находя никакого приемлемого для себя выхода, патриарх заболел, и «21-го февраля 1696 года на сырной неделе в пяток патриарху припала параличная болезнь».

От болезни этой он так и не смог оправиться до самой смерти…

Разумеется, люди мудрые и просветленные прозревали исходящую от Петра I опасность для Православной Руси и пытались выправить положение.

Известно жертвенное смирение нашего великого пастыря Митрофана Воронежского, которое употребил тот, чтобы достучаться до Петра I. Святитель Митрофан, любимым размышлением которого было памятование о смерти, о загробной жизни, а любимой молитвой – молитва об умерших, благословил начало строительства русского военного флота в Воронеже и добровольно жертвовал на это дело немалые церковные средства.

К прискорбию, материала, чтобы показать во всей полноте отношения, возникшие между царем и святителем, у нас нет, однако известно, что сам Петр I к святителю Митрофану относился гораздо уважительнее, чем к патриархам Иоакиму и Адриану.

Апологеты Петра I любят пересказывать историю приглашения святителя Митрофана в воронежский дворец государя, украшенный копиями античных статуй. Святитель отказался прийти на прием, объяснив, что не может ходить туда, где стоят статуи языческих богов. Петр был в хорошем настроении и приказал убрать статуи.

Эпизод, конечно, замечательный.

Петр I действительно понимал, кто такой святитель Митрофан, коли готов был из уважения к нему убрать статуи, которые оскорбляли святителя.

Но ведь это и все…

Никакой внутренней перемены, никакого духовного очищения в Петре не происходило даже и под влиянием почитаемого им святителя!

Завершился эпизод со статуями в духе петровского времени. Стоило только Митрофану покинуть дворец, как сразу статуи античных нимф вернулись на прежние пьедесталы.