7 февраля 1972. Иссанжо

7 февраля 1972. Иссанжо

Милая Мэри… <…> я получила письмецо от Одоевцевой, она хотела бы меня повидать, когда я буду в Париже (я ей послала поздравление). Она еще раньше звала меня, но у меня в Париже всегда «мотня», а к ней далеко. Я получила ответ на мое поздравление Горбову — он также уныл, с женой все хуже и хуже. И он хотел бы уехать в деревню, как я, и забыть обо всем, но…

От Валерия пришла новая книга[123] с совершенно виртуозными рифмами — как я далеко блуждаю в своих лесах. И все-таки я надеюсь, что сотворится чудо, что я поумнею и кто-то будет торчать в кухне за меня.

Но раз уж у меня судьба такая (а наверно, дело не в кухне, а где-то во мне, и так мне и надо), то Вам никак нельзя сдаваться <…>. Почему бы Вам не приехать во Францию. Для начала просто отдохнуть, посмотреть нашу Луару <…>. Наши места очень интересные, тут можно много увидеть такого, что так и просится написать. Мы иногда ездим вокруг (когда снега нет), и у меня «аж душа скимит» (это так написал один шанхайский поэт-фотограф), как будто я читаю сказку или легенду. Тут даже камни в старых домах такие <…>. Это не Овернь, мы — Белей, но это то же самое, что Овернь: те же типы, костюмы (были раньше), природа.

К сожалению, прогресс чувствуется и здесь. Старые дома не чинятся, а просто оставляются. С них растаскивают черепицы, камни для оград. Строят новые (хорошенькие, похожие на рекламы, тогда как старые — на легенды). Над нами, на холме, где раньше волнами ходила под ветром пшеница и паслись на лугу коровы, — строится огромный дом для молодежи. Будут, наверное, орать громче птиц в саду. От сотрясения, что ли, наш чистейший ключ в саду разлился рекой, причем мутной. Пришлось прекратить брать здесь воду. А я так любила это: выйдешь с кувшинами, и, пока тоненькая струйка журчит, есть время посмотреть, что делается сегодня: какие птички, какой ветер, что расцвело. А розовые утра в снегу! Ну, Мэри, не стоит умирать, пока есть что любить.

А вот Всеволод Иванов умер. Мне написала об этом Лидия Хаиндрова. Уже не получил моего последнего письма. А Казакова уже в Швейцарии . Там ей хорошо, но очень одиноко без французского языка и с глухотой

А Вы знаете. Мэри, от моей тети, что умерла в Киеве, я узнала подробности о моем происхождении. И оказалось, что моя бабушка[124] (ее и папина мать) была дочка лесничего, что-то в тех местах — Полесье, рядом с Польшей. Она и была полька по матери и русская по отцу. И в доме у них вечно водились прирученные звери и случались разные драмы из-за них. И папа мне еще рассказывал, что его мать всегда возилась со зверюшками. Вот, наверное, и во мне это осталось…

А здесь в лесах почти ничего нет, — французы всех переколотили, даже белок.

А места чудные, вы должны их повидать <…>.