6 декабря 1982. Моншо

6 декабря 1982. Моншо

Дорогая Мэри, что-то давно от Вас ничего не слышно <…>.

В сентябре я ездила в Париж и там говорила по-русски с харбинско-шанхайскими приятельницами. <…> И еще: встретила неожиданно Наталью Ильину с сестрой[127]! Вместе обедали — и, правда, наспех, – но интересно, очень интересно говорили. По-моему, она очень интересно переменилась к лучшему со времени «Возвращения»…

В Париже я также навестила Одоевцеву. Она болеет и плохо слышит. Но память у нее потрясающая: я начала что-то рассказывать, а она мне говорит «Вы это мне уже говорили» (это два года назад). Опять уговаривала меня прислать стихи, чтобы подобрать для сборника. Потом я была по зубным делам в Марселе и там тоже была с русскими, и, впервые во Франции, знакомые просили меня почитать стихи. Дама, у которой я уже двадцать лет торчу, удивилась: «Вы разве пишете стихи?» Все это меня слегка раскачало, и я решила посмотреть мой архив, вернее, завал… Часть потеряна где-то в переездах (сгорел целый ящик с бумагами и картинами), остальное или совсем не закончено, или надо бы пересмотреть и наладить. Это и труднее, и скучнее, чем писать, но мне помогло. Вроде наркотика или сигарет — вместо того, чтобы думать о «погибшей» жизни, я довольно долго и варила, и стирала, и чистила с приятным поэтическим туманом в голове, искала слова (а они туго приходят теперь, хотя и французский не подвинулся).

Это, конечно, не «вдохновенье», но сознательная чистка, даже довольно циничная. В самом деле, я думаю, человек не раскрывается и не углубляется от «починки» стихов, а просто балдеет. Когда пишутся новые, то совсем другое: они именно сами пишутся — только лови, даже если и в переводе на слова получаются глупости. К сожалению, глупости неприемлемы. Я послала несколько Одоевцевой, она ответила очень лестно, указав недочеты в двух стишках Я с ней согласна. Но все же хочу послать и Вам все, что послала ей, чтобы знать и Вашу критику.

Получила от Виктора Петрова просьбу прислать ностальгические стихи: он хочет писать о харбинцах и шанхайцах[128], я послала три…

Теперь о погоде. В Иссанжо только о погоде и говорят, так принято после «бонжура». Но и понятно: так много от нее зависит в деревне! Когда хорошо, тепло и светло — рай, а как задует холодный ветер с дождем и снегом!

В этом году нас не побаловали. Летом была засуха. Потом пошли дожди, и то немногое сено, что крестьяне собрали, — начало гнить. Я все же успела собрать немного в саду для Сеговьи (мой старый конь). И очень кстати — полторы недели назад нас завалило снегом. Осень была, после долгих дождей, мягкая и грибная — это тоже удовольствие. Но вдруг разразилась такая буря, что просто сбивала с ног. У нас полетели черепицы с крыши, сломалась старая вишня, на которую я любовалась каждую весну. После этого за одну ночь навалил такой снег, да еще с грозой, как летом, что мы еле открыли дверь. Снег выше сапог. Мы сидели неделю безвыездно. Но позавчера был первый выход: снег сверкал на солнце, совсем тепло, я валялась на снегу с собакой и даже съела пригоршню снега. Вчера уже Морис возил меня на мою «йогу» <…>. Вот высказалась. Очень жду от Вас того же. Целую Вас крепко.