ПИСЬМА К Л.Н. АНДЕРСЕН

ПИСЬМА К Л.Н. АНДЕРСЕН

М.С. Бибинов

30 октября 1981. Берлингейм (Такома)

Дорогая Ларисса, я готов орать ура! Мой оптимизм опять одержал победу над всеми сомнениями: получил-таки я Ваше долгожданное письмо. Да и не одно, а два. Хотели, значит, если почта подкузьмит, и не доставит письмо, то второе, хоть и коротенькое, даст мне знать, что Вы все-таки вспомнили больного редактора и захотели подкрепить его раскисающую от болезни сущность своим письмом, которого я очень ждал весь месяц, прошедший со дня получения того замечательного первого о Вашей одиссее. <…> А сегодня утром, в пятницу 30 октября, когда я только что помылся и вышел в брэкфаст-нук, Гутя уже сидела за новой пачкой писем и газет.

«Ну как, есть что-нибудь?» — это мой обычный первый вопрос утром, означающий, есть ли письма — ибо газеты всегда приходят вовремя и приносят неизменно кучу таких больших новостей, каждая из которых в обычное время давала бы темы для разговоров и размышлений на многие дни и недели, но теперь все эти новости валятся на нас в таком изобилии, что стали уж не столько волновать, сколько утомлять <…>.

Хочу Вас предупредить, что сегодняшнее мое письмо к Вам будет отличаться полным отсутствием дисциплины мысли. Несмотря на то что я, по словам Гути, очень заметно поправился, все же время от времени мысль на короткие периоды словно делает странные, заковыристые «сходы» с рельс <…>. Это последствие удара. У меня удар отразился на зрении, слухе и еще меньше, пожалуй, на способности ясно мыслить. Даже не «ясно», а по-прежнему быстро, мгновенно схватывать, запоминать и реагировать на все, что вижу и слышу. Но мыслю все-таки логично. Хотя <…>.

Чья это прелестная головка на марке из Иссанжо? Я несколько минут любовался ею. В ней и красота, и женственность, и смелость…

То есть все лучшее, что может «средний» мужчина вообразить и пожелать для себя. Только большой красоты не надо: мне всегда нравились не красивые, а то, что называется — симпатичные. Их не столько видишь, как чувствуешь. Бывают счастливые исключения, когда привлекательной внешностью обладают симпатичные девушки, а если они к тому же еще талантливы и остроумны… ну, тогда, держись, парниша! Или проще: сдавайся сразу. Встретишь такую, считай, что с тобой случился удар. Это и приятно, и страшно.

Но знаете что? Я хочу предложить Вам несколько необычный вид переписки: писать не по плану, писать, не стараясь быть рациональным, а так, как идет болтовня… Не знаю, получится ли что-нибудь из этой затеи. Но почему бы не попробовать?

Вполне возможно, что иной раз будет получаться и что-нибудь забавное <…>.

Спасибо за то, что сразу согласились ответить на мои вопросы. И даже уже ответили о Вашем папе. Я рад, что он, как и мой покойный отец, как я сам и два моих родных брата, как брат моей матери и большинство наших добрых знакомых — бывшие военные. <…>

А теперь еще одна просьба — познакомьте меня хоть немножко с Вашим мужем. Любит ли он искусство вообще и поэзию в частности? Или это более деловой человек, что в практической жизни, пожалуй, важнее даже музыки или поэзии. И еще: не стояла ли и не стоит ли между вами до сих пор разница в языке? Но… не слишком ли много я прошу? Не церемоньтесь со мной. Язык может быть препятствием. Но расстояние — еще большим. А как бы мы с Вами болтали, если бы Иссанжо и Такома были бы только через речку! Если бы да кабы! — как говорится, да во рту росли грибы. Я их и есть, и собирать в лесах очень любил, но было это очень-очень давно, трудно поверить: 70-75 лет тому назад. В лесах Смоленской губернии.

И еще, пожалуйста, не забудьте в письме рассказать, как Вы себя чувствуете после падения с лошади. Надеюсь, что без последствий, подобных Гутиным: она около 6 недель назад умудрилась так упасть, что сломала себе правую руку, обе кости, и вот еще до сих пор не снят гипс. Одним из результатов этой поломки и является моя теперешняя обязанность, правда добровольная, мыть посуду. Ну-с, кончаю с довольно глупой надеждой: может быть, мы еще встретимся. Чем черт не шутит?