«Нас никто не слышит?»

«Нас никто не слышит?»

В коридоре института ко мне подошел Камил Икрамов и сказал: «Выйдем наружу, мне надо тебе кое-что сказать». О «стенах с ушами» я слышал давно, и все равно для меня было новостью, что есть темы, на которые можно говорить только снаружи.

Мы вышли во двор.

– Я вчера видел Лешку Трофимова, – так фамильярно Камил называл моего декана, встречаясь с ним за пределами института. – Лешка сказал, что за тобой следят.

– Кто?! – удивился я.

– Дурак, что ли?! – в свою очередь удивился Камил. – Они. Они приходили, расспрашивали Лешку о тебе.

На меня эта новость подействовала двояко. С одной стороны, я забеспокоился, с другой – несколько возгордился. Раз за мной следят, значит, я что-то собой представляю. Дня два я помнил об этом, оглядывался, надеясь заметить слежку. Ни разу не заметил, успокоился и забыл. Но вскоре они сами напомнили о себе.

Ранним утром в январе 59-го я, спавший в комнате, которую снимал на Сретенке, чтобы иметь возможность писать без помех, был разбужен громким истеричным стуком в дверь. Выглянув, увидел полуодетую хозяйку Людмилу Алексеевну.

– Володя, – сказала она встревоженно, – какой-то человек ломится с черного хода. Говорит, что он ваш товарищ.

Я снял эту комнату совсем недавно, никто не знал моего адреса, никакого товарища, который мог бы прийти ко мне ни с того ни сего, у меня не было.

Вместе с Людмилой Алексеевной я пошел к черному ходу. Три хозяйские собаки, вырвавшись в коридор, отчаянно лаяли.

– Кто там? – спросил я.

– Владимир Николаевич, – послышался из-за двери смущенный голос, – откройте, пожалуйста, я к вам на минутку.

Я заподозрил неладное. По имени-отчеству меня тогда еще не называли. Значит, надо открывать. Но вместо того чтобы пригласить незваного гостя пройти через парадный подъезд, мы с хозяйкой стали разгребать тамбур черного хода. Открыв дверь, увидели перед собой сравнительно молодого человека в очках, который сразу стал просить убрать собак.

– А кто вы такой и что вам нужно?

– Я сейчас вам все объясню.

Собак убрали, Людмила Алексеевна удалилась, мы остались в гостиной один на один.

– Что вам нужно? – спросил я его.

– Сейчас, сейчас я все объясню, – торопливо закивал он головой с большими залысинами. И шепотом поинтересовался: – Нас никто не слышит?

– Нас никто не слышит.

– А собачки не могут сюда опять ворваться?

– Нет, не могут. Они еще сами дверь открывать не научились.

– А, ну да, – снова закивал он головой, – дверь открывается вовнутрь... А нас никто не слышит?

– Я не знаю, – громко ответил я, – слышит нас кто или не слышит, но с вами шепотом разговаривать не собираюсь. Что вам нужно?

– Сейчас, сейчас... Сейчас я все объясню... Так вы думаете, что нас никто не слышит?..

Я до этого ни разу не сталкивался с сотрудниками КГБ, но теперь даже не сомневался в профессии моего гостя.

– Нет, нас никто не слышит.

– Очень хорошо, хорошо... Я вам верю, что нас никто не слышит... Я к вам пришел по поручению студенческого литературного общества.

– Что еще за общество?

– Просто студенческое общество. При... при... при Московском университете. Мы собираемся, читаем стихи, обсуждаем... Нас никто не слышит?

– И что же вы хотите от меня?

– А ничего, ничего. Ничего особенного. Просто хотели бы, чтобы вы у нас выступили. Мы читали ваши стихи в «Вечерней Москве», слушали ваше выступление в Измайловском парке. И вот мы хотели бы – нас никто не слышит? – вас пригласить.

– Когда?

– Прямо сейчас, сейчас.

– Прямо сейчас? – переспросил я. – В полдевятого утра? Ваши студенты, они, что же, по утрам не учатся?

– Ну, что вы, Владимир Николаевич, конечно, учатся. Но у нас есть наши общественники, которые хотели бы поговорить с вами предварительно... Нас никто не слышит?.. Может, мы пройдем? Это совсем рядом.

– А зачем я туда пойду?

Желая от него отвязаться, я неожиданно для себя сказал, что выступаю только за деньги, что было, конечно, чистым враньем.

– Как за деньги?! – опешил он. – Мы же студенческое общество, у нас нет никаких денег.

– Если нет, значит, нет, а я бесплатно не выступаю.

– Владимир Николаевич, как же так... Нас никто не слышит?.. Ну, как же так, за деньги?

Начался длинный бессмысленный торг, во время которого он никак не мог понять, почему я, студент и начинающий поэт, проявляю такую алчность. Мое пристрастие к деньгам, видимо, сбило его с толку, он даже перестал интересоваться, слышит ли нас кто-нибудь, и долго, но невразумительно настаивал на бесплатности моего выступления, хотя мог бы и согласиться, он ведь ничего не терял. Наконец мне этот разговор надоел, я встал, грубо предложил ему выйти и пошел к двери, чтобы ее открыть.