31 март 2009 г. О средневековом оптимизме

31 март 2009 г. О средневековом оптимизме

За что люблю средневековый роман – так это за то, что он даёт надежду на перерождение прямо здесь и сейчас, а не перспективе грядущих послесмертных воплощений. В результате чего возникает твёрдая, хотя и, вероятно, беспочвенная уверенность в том, что перед смертью жизнь всё-таки есть.

Его персонажи очень серьёзно относятся к судьбе, не раз убеждаясь на собственной шкуре в том, что она шутить не любит и твёрдо держит своё слово. Они, безусловно, верят в её силу, но не верят в её всесилие. Они знают, что ей можно противостоять – и знают, в какой суд, в случае чего, можно подать кассационную жалобу, чтобы Судья пересмотрел её приговор и вынес окончательное решение. Этим средневековая драма отличается от греческой трагедии. Грекам не к кому было апеллировать – везде, куда бы они ни кидались, они неизменно натыкались на медноголовый Рок, механическое правосудие, которое нельзя ни смягчить мольбами, ни задобрить подвигами, ни склонить на свою сторону логическими аргументами. И убежать, спрятаться от него тоже нельзя – оно достанет тебя хоть со дна моря и поступит с тобой сделает так, как ему велит инструкция. И сделать с ним ничего нельзя – оно так запрограммировано. Средневековому герою эта безнадёжность неведома. Он знает, что с механическим драконом по имени Рок можно сражаться с тем же успехом, как и с любым другим драконом. И про кармические законы он, к счастью для себя, имеет более чем смутное представление. Вот - бездетная женщина, отчаявшаяся выпросить у Бога дитя, обращается с той же просьбой к дьяволу. И дьявол даёт ей ребёнка – истинной чудище во всех отношениях. С ранних лет этот ребёнок проявляет самые ужасные наклонности, и никакое воспитание не может его исправить. Когда же он вырастает, то становится проклятием всего графства: при его появлении бежит и прячется всё живое, и очень правильно делает. Наконец он осознаёт, что остался один в этом мире: родители отреклись от него, бывшие друзья перестали с ним знаться из страха перед его нравом, даже слуги не решаются к нему приблизиться и сидят, забившись по углам, пока он дома. Очень сильная сцена: когда он сидит на коне посреди двора, и ни одна живая душа не подходит, чтобы помочь ему спешиться. Что тут остаётся? Стать, назло всем, ещё худшим чудовищем? Сделать из пояса петлю и удавиться? Ничего подобного. Средневековый персонаж всегда знает, что надо делать в подобных случаях. Он спешивается, снимает обувь, одевается в рубище – и идёт искупать и свои собственные грехи, и тот самый, страшный грех своей матери. Ценой долгих скитаний, тяжких трудов и горьких унижений он достигает своей цели. Он уже не тот, что прежде, он иной, и судьба его теперь – иная. И никакая бесповоротно испорченная карма теперь не висит ни над ним самим, ни над его потомством. Он знает, что он больше не Роберт Дьявол, и Тот, Кто пересмотрел его дело и вынес Свой приговор, в положенный час не закроет двери перед его носом и не скажет ему: ты недостоин войти.

Ещё более яркий пример – «Грегориус» Гартмана фон Ауэ, написанный на один из сюжетов «Римских деяний». Двое близнецов, брат и сестра. Поддавшись порочной страсти, брат соблазнил сестру, и от этой связи у них родился сын. Чтобы скрыть грех, родители, положили его в бочку и бросили в море. Мальчика спас рыбак и воспитал в своей семье. Когда же мальчик вырос и узнал о том, что он – приёмыш, он захотел разыскать своих настоящих родителей. Но не нашёл, а вместо этого нашёл себе жену, благородную даму, старше себя летами. И лишь потом, к обоюдному горю и ужасу, они узнали, что он женился на собственной матушке. Что сделал в аналогичной ситуации античный Эдип – все мы помним. Что делает средневековый Эдип – можем догадаться. Он снимает обувь, одевается в рубище и уходит на дальний пустынный остров молить Бога простить ему и его собственный невольный грех, и грех его родителей. Проходят дни, месяцы, годы, и вот испытание пройдено, конец его радостным мукам, он свободен и от вериг, и от грехов. Но свободным он стал только после того, как сам заключил себя в темницу и честно отмотал назначенный самому себе срок со всеми полагающимися исправительными работами. Это – важнейшее из условий, которое персонаж средневекового романа при любом раскладе дел обязан соблюдать. И лишь после этого, обновлённый, чистый, покрытый с ног до головы дорожной грязищей и потом, с язвами на ладонях и шрамами на запястьях и щиколотках, он осторожно, оставляя за собой грязные и кровавые следы и не особенно этого стесняясь, поднимается по ступеням в небо, откуда он мог бы с лёгкой душой плюнуть на все законы кармы, вместе взятые, если бы только хоть что-нибудь о них знал.