2007/12/06 Серебряный мост. (Из силезских быличек)

2007/12/06 Серебряный мост. (Из силезских быличек)

Вот послушайте, что с моим дедом случилось, когда он молодой был. Он сам мне рассказывал про этот случай, и не один раз. В общем, так. В молодости дед мой был человек не то чтобы непутёвый, а – как бы сказать? – невезучий. Ничего у него не ладилось - ни дом, ни хозяйство… так как-то всё шло наперекосяк, и за что бы он ни брался, толку из этого никогда не было. А он любил одну девушку, из соседней деревни, из Габерсдорфа. Та девушка была очень хороша собой, и по ней многие парни сохли, но она была гордая, над женихами только смеялась и всем, кто бы к ней ни сватался, давала от ворот поворот. Ну, и деду моему, само собой, тоже… на что он был ей такой, невидный да невезучий? Она на него и глядеть не хотела. А дед так мучился из-за этого, что и словами не передать – не ел, не пил, с лица весь спал, места себе не находил… вот как запала ему в душу эта гордячка! И решил он уйти из родных мест и попытать счастья где-нибудь на стороне. Думал: пойду в город, заработаю денег побольше, вернусь к ней важным, да нарядным, да при деньгах, да привезу ей всяких дорогих подарков… тут-то она, может, и взглянет на меня по-другому?

Сказано – сделано. Заколотил дед дом, надел заплечный мешок и пошёл в город искать счастья. Да только где он, этот самый город, он не очень хорошо себе представлял. Шёл, шёл, ну и заблудился. Кружил, кружил по каким-то тропам и наконец вышел к реке. А ночь уже была, темно… только звёзды по всему небу, как светляки, и луна полная, большущая. Видит дед – река, а через реку мост перекинут. А там, на том берегу, вроде как дымок, и собаки лают. Пошёл дед на мост. А мост какой-то чудной, словно бы и не из брёвен, и не из камня, а из чего-то ещё, непонятного. Как будто из серебряных пластин. И так и блестит, так и играет под луной. Дед идёт, идёт по нему, и что-то ему как-то не так.. не по себе, одним словом. Дошёл до середины, глянул вниз – Матерь Божья! А это и не мост вовсе, а спина дракона. Он, дракон-то, лежит, через реку перекинулся, на одном берегу – голова, на другом – хвост. А над водой - спина, вся серебром так и горит. А на спине – дед мой, весь от страха аж зелёный. А что делать? До середины-то он уже дошёл! Ну, дед тогда нагнулся, скинул башмаки и пошёл дальше по драконьей спине босиком. Идёт, сам еле живой, а дракон под его босыми ногами только чуток эдак пошевеливается и дышит. А чешуя у него, дед потом говорил, тёплая, шершавая, но не колючая, а тугая, словно спина веретеницы, пригревшейся на солнце… Кое-как, сам себя не помня, дошёл дед до другого берега и пустился со всех ног, не оглядываясь, туда, где слышался лай собак и виднелся дым. Выбежал на холм, смотрит – Матерь Божья, это ж его родная деревня! И такой она ему показалась красивой при лунном свете, что он всё смотрел на неё, не отрываясь, и всё плакал и благодарил Бога. А потом спустился с холма и пошёл домой.

Приходит домой – дом вроде всё тот же, а не тот. Красивый, чистый, уютный – самый лучший дом во всей деревне. И яблоня, которая давно уже засохла, потому что в неё молния попала, опять зацвела, как ни в чём не бывало. Сел дед под яблоню, вспомнил ту красавицу-девку, из-за которой он чуть было не покинул родные места, и подивился про себя: как это он мог так голову потерять из-за такой из себя пустой, жестокосердной гордячки? Стал вспоминать её лицо, голос, походку… и не нашёл в своём сердце той любви, которая раньше чуть не свела его в могилу. Махнул он рукой, засмеялся, отодрал доски от двери и пошёл домой спать.

С той поры зажил дед счастливо. По-прежнему у него всё не шибко ладилось, по-прежнему над ним соседи посмеивались, только теперь ему это всё было нипочём. Нашёл он себе хорошую девушку, тоже из Габерсдорфа, и тоже красивую, хоть и не такую гордячку. Посватался, и она за него пошла. А чего ж не пойти? За такого-то славного парня, такого доброго да весёлого! Веселей моего деда теперь во всей округе никого не было… чего с ним ни приключись, он только рукой махнёт: а, мол, не беда, всё поправим! Очень его все полюбили за такой лёгкий характер и за приветливость, которую он всем выказывал. Так и прожил мой дед до девяноста лет. Богатств никаких не нажил, но до последнего дня, до последнего вздоха был счастливым. И всё благодарил за это серебряного дракона. Это, он говорил, потому так со мной получилось, потому он мне глаза открыл, что я обувь снял, когда шёл по его спине. А не разуйся я – он бы точно утащил меня в преисподнюю…

Потому что они, драконы-то, на самом деле – от дьявола. Дьявольские создания. Не знаю, как серебряные, серебряных я не видал, врать не буду. А вот красные и синие – те точно от дьявола, и добра от них не жди. Синих и красных тут у нас часто видят. Особенно в лунные ночи, на Адвент.. или Великим Постом. При луне очень хорошо видно, как они летают над горами. Хотя сейчас их мало стало… не то что в старину. В старину ведь в горах, даже на самых высоких вершинах, было тепло, и цвели цветы, а снега никакого не было и в помине. Это из-за драконов, из-за их дыхания. Они, драконы, лежали в пещерах и расселинах и дремали, и от их дыхания поднимался такой тёплый пар, что там даже самой лютой зимой было лето…

Они из яиц вылупляются, драконы. Иногда сами откладывают и высиживают. А иногда случается так, что в каком-нибудь доме курица снесёт большущее чёрное яйцо, вчетверо больше, чем обыкновенное. Такое яйцо нужно скорей бросить через баню, иначе его не разбить… А если позволить дракону вылупиться, он мигом сожрёт всю птицу и всю скотину во дворе, а потом и самого хозяина с его домочадцами. Никак нельзя допускать, чтобы из такого яйца кто-нибудь вылуплялся.

А бывает ещё – знаете, как? У одного крестьянина из Крамелау была дочь. Однажды она пошла в горы одна и пропала. Люди потом говорили, что её унесли к себе крылатые змеи. Ну, или драконы… так тоже можно сказать. Так с тех пор её никто и не видел. А только тот крестьянин с того дня зажил хорошо и богато. Соседи сперва не могли понять, откуда у него вдруг столько денег появилось. А потом узнали. Вскоре после того, как у того мужика пропала дочь, к нему на двор невесть откуда забрела чёрная курочка. И эта курочка каждый месяц несла ему по серебряному яйцу. А крестьянин их продавал одному еврею, и тот еврей ему очень хорошо платил, потому что такого хорошего, такого чистого серебра, из какого были сделаны эти яйца, и сыскать-то было невозможно. И уж потом, перед смертью, крестьянин рассказал священнику про эту курицу, и сказал ещё, что он так думает, что это его зять-дракон послал ему такое вспомоществование, чтобы он не так горевал о дочери. Священник потом рассказал об этом другим, потому что это была не исповедь, а просто беседа. И сказал, чтобы никто из прихожан больше не смел принимать помощи от драконов, потому что это грех, и от драконов людям может быть только зло. Но, по правде говоря, мало кто тогда подумал, что от этих серебряных яиц кому-то было какое-то особенное зло. Скорее уж наоборот. Хотя, священнику – ему, конечно, виднее…