2007/12/26 Святочный рассказ

2007/12/26 Святочный рассказ

Сегодня утром я опять пробежала мимо бабки с кепкой

Эта бабка всё время стоит на коленях на углу, возле поворота к трамвайной линии, кланяется, крестится и желает всем здоровья. А кепка лежит перед ней, уткнувшись ей в колени, и все прохожие задевают за эту кепку, когда пробегают мимо. И я тоже задеваю, когда пробегаю мимо. А бабка улыбается, кланяется, крестит меня вслед дрожащей птичьей лапкой и нараспев, как стихотворение, говорит: спаси – Господь – Исус – Христос! Она всем так говорит. Хотя почти никто ничего ей в её кепку не бросает.

И в этот раз всё получилось, как всегда. Я с разлёта проскочила мимо бабки, получила от неё благословение и понеслась дальше, оскальзываясь на неровном льду.

— Молодец, - сказал догнавший меня прохожий. – Всё-таки научилась им не подавать. Работаешь над собой. Это похвально.

— Чего? – переводя дух, переспросила я

— Молодец, говорю, - терпеливо повторил прохожий. Он был невысокий, но осанистый, широкоплечий и красивый. Единственное, что его, на мой взгляд портило, - это большие раскидистые усы в пол-лица. Совсем как у моржа. Или как у Максима Горького, только ещё больше и гораздо противнее. – Вообще, я замечаю, стало гораздо меньше безответственных людей, поощряющих попрошайничество, - продолжал он, не глядя на меня. – А в прежние времена… Это же уму непостижимо, как это было когда-то популярно – откупаться ежедневно парой гульденов от угрызений совести. Смешно, честное слово. Они полагали, что это хорошее вложение капитала. Типа, в Вечность. Ха-ха. Да на половину выброшенных таким образом денег каждый из них мог бы содержать при себе хорошего врача, что было бы уж, во всяком случае, гораздо полезнее для их здоровья, чем молитвы этих паразитов. Да и какие, к чёрту, молитвы? Одно лицемерие.. Это же мафия, все эти так называемые нищие, они же давно все в корпорациях работают, у них у каждого по «мерседесу» и по загородной вилле, а всякие простаки продолжают им подавать на бедность…

— Господин Михель? – сказала я, вглядываясь получше. – Михель-Великан?

— Да, мой милый угольщик Мунк! – Прохожий густо засмеялся, расправил плечи, но почему-то не стал выше ростом, а, наоборот, как-то съёжился, ощетинился, усы превратились в щёточку над верхней губой, а над глазом повисла косая чёлка. – Как это мило с твоей стороны, честное слово. Называешь меня, как в детстве. Очень трогательно. Спасибо.

— Ты предпочитаешь, чтобы тебя звали настоящим именем? – сбиваясь и переглатывая от страха, спросила я.

— Ну, зачем же, - ласково засмеялся прохожий. – Я знаю, что у некоторых категорий людей оно табуизировано. Суеверие, конечно, но я готов пойти навстречу… Если тебе нравится эвфемизм «Михель-Великан» - пожалуйста. Я всегда любил и поощрял инфантильность.

— Но сейчас же Рождественская неделя, - сказала я. – Почему же ты ходишь по земле?

— Но вы-то по ней ходите, - опять засмеялся он. – Почему бы и мне не ходить?

И тогда у меня совсем прервалось дыхание, потемнело в глазах и остановилось сердце. И я подумала: а может, оно давно уже стоит, а я живу себе и не замечаю, и мне неплохо и так… Совсем даже неплохо. Даже лучше.

И я развернулась, поскользнулась и побежала обратно по бугристому льду, нащупывая в карманах остатки от того, что ушло на Рождественские Подарки. Туда, где на ледяной мостовой, у подножия Престола, бабка кланялась, крестилась и выпрашивала для меня у Господа здоровья и благополучия.