29 декабрь 2008 г. О Новогодних Животных

29 декабрь 2008 г. О Новогодних Животных

Во френдленте много пишут о праздничных очередях за розовыми мишками и золотыми коровками с ароматом жареной клубники.

Я тоже радуюсь в этих очередях. Не столько тому, что приходится проводить в них долгие часы, в дурноте и испарине, с гудящей от кондиционерного зноя головой и тяжестью шубы во всём теле, сколько тому, что уже заранее знаю, кому в конце концов подарят этих самых мишек и коров.

Это происходит каждый новый год.

Сначала придёт Подруга, принесёт мне Любимый Фильм, который я давно искала, Юбку Расцветки Клана МакГрегоров, о которой я давно мечтала, и Очень – Ну, Очень Розового Мишку.

— Слушай, а вот этот-то… - робко скажу я, вертя его в руках. – Откуда такая красота?

— А, Лёнька подарил, - скажет она. – Я хотела выбросить, а потом подумала – чего выбрасывать, тебе же такие нравятся.

А потом придёт Лёнька, принесёт мне диск с записью Любимой Музыки, Кольцо с Обсидианом, похожее формой на Летающую Тарелку, и Золотую Корову, издающие абсолютно невероятные и, на мой взгляд, не очень приличные звуки при неосторожном нажатии ей на живот.

— Боже, - скажу я.

— Ага! – радостно скажет он. – Танька откуда-то припёрла. Не выбрасывать же, да? Я подумал – тебе понравится. Мощная зверюга, просто загляденье…

— Не то слово, - скажу я и улыбнусь им обоим.

А потом придут ещё всякие Гости и Родственники. А когда они уйдут, мы с Собакой сядем на краешек дивана и будем смотреть на застенчиво топчущееся на нём смешанное стадо из Мишек, Зайцев, Овец и Коров. Потом я извлеку из этого Стада какого-нибудь наиболее безобразного Мишку – с ангельскими крылышками, в белом венчике из роз, с гармошкой-трёхрядкой. Один глаз – где-то возле уха, другой - впритык к переносице. Я посмотрю в эти глаза, глубоко вздохну и понесу его на помойку. Он будет криво и ободряюще улыбаться из-под криво надвинутого на лицо венчика. Я занесу его над мусорным ведром и задумаюсь над тем, что кто-то ведь старался, пришивал эти глаза именно так, а не иначе, и присобачивал эти крылышки из обломков настоящих куриных перьев, и всовывал в лапы эту дивную ядовито-жёлтую гармошку – а я сейчас возьму и грубо над всем этим надругаюсь и посмеюсь. И в конце концов, ёлки-палки, как может творение отвечать за своего создателя? Не может и не должно. А медведь этот, сволочь, будет смотреть на меня своими косыми глазками без всякой опаски, даже не изображая тоску и беззащитность во взоре, в уверенности, что ему и так ничто не угрожает в моих безвольных, сентиментальных руках… И остальное Стадо будет злорадно топтаться на новой обивке моего дивана, и подхрюкивать, и подмыкивать, и подбякивать, и торжествующе скалиться в мою беспомощно сгорбленную спину. Часть из них впоследствии разбредётся по всяким моим знакомым детям, но и эксплуатации детской святой всеядности тоже есть предел, поэтому большинству этих существ придётся доживать век в моей квартире. Которая уже давно похожа на одну большую детскую, где обитает странное, видимо, не очень счастливое дитя, родители и опекуны которого заняты чем угодно, только не формированием у ребёнка хорошего вкуса.

Они сидят на креслах, диванах и полочках, кротко ухмыляются, собирают пыль и портят мне репутацию. Изредка их грызёт и треплет моя Собака, но это им как слону дробина. Я их побаиваюсь и жалею. Их невозможно не бояться и не жалеть. Особенно страшны и душераздирающи те из них, которые умеют ходить и разговаривать. Когда я вечером возвращаюсь с работы, их собратья, ещё не подаренные мне, поют и пляшут в подземном переходе. Жёлтые и голубые Коровы кружатся на задних ногах, жужжат, скрежещут, притоптывают копытами и выкрикивают натужно-радостные приветствия на каком-то неизвестном мне, страшном языке. Они похожи на каких-нибудь нищих диккенсовских сироток, которых жестокие хозяева заставляют петь и плясать на морозе ради заработка. И хотя я знаю, что на самом деле никакие они не бедные сиротки, а такие же нахальные сволочи, как их родня, оккупировавшая мою квартиру, всё равно сентиментальность помимо моей воли подкатывает мне к горлу упругим слезливым комком, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не выкупить их всех оптом. И, пробегая мимо, утешаю себя сознанием того, что всё равно они рано или поздно окажутся у меня.

Иногда по вечерам я сижу на свободном краешке дивана, смотрю в их наглые оккупантские лица и мечтаю о том, чтобы какой-нибудь добрый волшебник раз и навсегда избавил меня от их присутствия. Под конец этих мечтаний мне становится так грустно и неуютно, что я принимаюсь целовать их в кривые розовые носы, чихать от пыли и умолять, чтобы они меня не покидали. Они тихо ржут над моей душевной слабостью и снисходительно заверяют, что никуда не денутся. И я с облегчением вздыхаю и иду искать пылесос.