10 июня 1926. Четверг

10 июня 1926. Четверг

Пока никого нет дома, буду писать. Да и писать-то я разучилась. Последний раз писала в четверг. До воскресенья не было ничего. Воскресенье: «Чашка чая» Фр<анко>-Рус<ского> Института, студентов и профессоров. Мы, т. е. я, Лиля Герст, Шлиомович, Карпов, Палей, уговорились встретиться у метро. Прихожу — они сидят в кафе. Посидели, выпили пива и пошли в «исторический» «Прокоп». [496]Кое-кто там уже был. Собрание было веселое. Мы сели своей компанией, только Лилю от нас отсадили. Я стала настойчиво требовать к нам Вышеславцева. Староста как-то это устроил. И он пересел к нам. Я была счастлива. Одно было неприятно, что меня после речей попросили читать стихи. Это было совсем не нужным, и я даже стала ломаться. Прочла старое: «Вечер был такой пустой». Хлопали, просили прочесть еще, но я уже не читала. Дальше все было хорошо. Кричали, галдели, играли на рояле, показывали фокусы, начали танцевать, но оказалось, что, кроме меня, никто не танцует, да и вообще дам было мало. Было все же само по себе весело. Из профессоров под конец остались только Вышеславцев и Гурвич с женой. Жена у него очень славная. Я за ними все время следила, и когда они собрались потихоньку уйти, я подмигнула Лиле, и мы выскочили на лестницу, устроили баррикады из стульев и не пустили. Лиля завладела Гурвичем, я — Вышеславцевым. Он мне говорит: «Я останусь, если вы будете читать». — «Хорошо, буду». И читала «В метро». Гурвич еще раз порывался уйти, но я заметила его движенье, опять подмигнула Лиле, и опять мы его не пустили. Без Лили я бы не обошлась. Она и создавала мне настроение, мою веселость.

Потом я, Лиля и Карпов поехали к Гофман за шерстью. Никого не застали. Сейчас же вернулись и пошли в Сорбонну на «День русской культуры».[497] Наши студенты были распорядителями, и нас Шемахин провел через задний ход в еще пустой зал. Мы очень проголодались. Карпов купил хлеба и колбасы, и мы, расположившись как дома, слегка закрыв наши продукты газетой, принялись закусывать. И в Сорбонне мы собрались своей компанией, поэтому опять — галдеж, шум. Молодо и весело. А не будь Лили, я бы не была такой.

В понедельник второй сеанс у Манухина. Он огорчен, я похудела на целое кило. Если в следующий раз так будет, нельзя продолжать лечение. Дома по этому поводу драма. Надо не ходить на лекции. Я проплакала всю ночь и весь вторник. Сидеть дома? Не видеть нашу студенческую компанию? Не посещать Вышеславцева? Не идти на концерт в Trocad?ro[498] во вторник? Кончилось тем, что я в концерт пошла и в среду — на лекцию. А теперь до воскресенья, до «Руслана и Людмилы».[499]

Мне казалось невероятным, после того как я вошла в эту жизнь, опять остаться одной, дома, как на необитаемом острове. Если бы мы жили в Париже и у меня была своя комната! А Вышеславцев! Только я начала думать о нем, может быть, даже увлекаться, хвать — вчера его последняя лекция. До осени. После лекции я, за мной Лиля, а за ней весь «левый картель» сбежали вниз и спрашивали его о пособиях, о том, чтобы он нам темы на каникулы дал. Он был, по-видимому, очень доволен. Да и правда, самый интересный курс.

Наташа меня спрашивает в письме: «А говоря между нами, там, т. е. в Институте, не бываешь ли ты тоже с „неискренней улыбкой?“» Пожалуй, она права. Но пусть улыбка неискренняя, она все-таки улыбка. Что в душе я одинока, с этим я уже примирилась. У меня не будет, по крайней мере, внешнего одиночества.