12 июня, четверг

12 июня, четверг

Праздник. День независимости. (От кого, интересно? От Украины, Белоруссии и пр., что ли?) Тишина — мертвая. Охранники ходят полупьяные. (Не такие уж они, значит, здесь и «правильные». Это хорошо. Похоже, бардачина, она действительно везде.) Пока присматриваюсь потихоньку. Вообще камера мне нравится. Тихо, спокойно. Телевизора нет, днем все читают. (На Матроске вообще никто никогда не читал. Кроме, разве что Вити, которому я давал своего Ганнибала.) Красота! Радио, правда, тренькает, но оно мне почти не мешает. Да и выключают его после отбоя. Вообще нравиться мне начинает здесь все больше и больше! Начинаю ценить «режим». Тем более, что, как оказалось, ночного света (лампочка над дверью) для работы вполне достаточно. Читать-писать можно. А больше мне ничего и не надо! Сокамерники же ночью все спят. Как верхний свет выключают, так все сразу и укладываются. Рефлекс, блядь, наверное, уже выработался. Как у собак Павлова. Класс, в общем! Ночь, все спят.

Кругом тишина… Сидишь один… Пишешь, читаешь… Чай или кофе хочешь — пожалуйста! Ну, чего еще желать! Класс, короче. Предел мечтаний. Еще бы рыбалка платная была — так я бы тут вообще всю жизнь жил! По хую! (Шучу, шучу!..) В довершение ко всему выяснилось, что днем только одеялом укрываться нельзя. Зато простыней можно. А под простыней я прекрасно сплю. Тем более, что сейчас лето. Не холодно. В общем, мудак я был, что с ними бодался. Зеленые человечки, похоже, лучше меня самого знают, что мне надо. И именно так все и устраивают. Для моего же собственного блага. Мудрые, блядь! Надо будет впредь принять это к сведению. И не ломиться больше в открытую дверь. Просто «следуй за Белым Кроликом!» Камера, впрочем, оказалась бедная. Ни у кого ничего нет. («Чего только у нас нет! — философски заметил сегодня Коля, глядя в пустой шкаф. — Ничего нет!») Но это даже хорошо. Я здесь буду главным спонсором, а это положительно скажется на отношении ко мне сокамерников. (Хотя с этим, чувствуется, и так никаких проблем не будет. Но тем не менее.)

Добавьте к этому горячую воду, неплохой сервис (белье, например, можно сдать в стирку, сходить в душ или в спортзал, парикмахера или врача своего любого вызвать с воли — все это за умеренную плату); пластмассовые ножи есть; ножницы, иголку и пр. выдают сразу по первому требованию — в общем, бытовых проблем вообще никаких! Плюс ассортимент ларька и продуктовых передач практически неограничен.

Заказывай, что хочешь и в любых количествах. Как в супермаркете.

Любые фрукты, молочные продукты и пр. Рай, в общем. Эдем. Земля обетованная! Телевизора, повторяю, нет! (Хотя, если после отбоя его будут выключать, то можно даже и поставить. Я и сам иногда посмотрю.

Тем более, что здесь и покупать-то его не надо. Можно в аренду взять.) Сокамерники спокойные. Короче говоря, судьбой мне созданы теперь действительно абсолютно идеальные условия для работы. Желать больше просто нечего. Чудеса, да и только! (И на хуй, спрашивается, я голодал и на полу валялся? Впрочем, на здоровье моем все эти подвиги никак не отразились. Даже наоборот! Еще бодрей себя чувствую.) С защитой вот только проблемы остаются… с адвокатом…

Видеокамеры эти… хотя, с другой-то стороны, хуй ли мне эта «защита»?! Защищай меня, не защищай — результат один. В общем, в споре: защита — бытовые условия и комфорт, бытовые условия явно перевешивают. Слишком уж соблазнительна сама идея иметь возможность спокойно работать. Тем более, что планов-то у меня море! Если время будет, за историю МММ возьмусь. Давно уже написать собирался, да все руки никак не доходили. Если здесь действительно гроб и никаких событий происходить не будет (как в один голос воют мои, изнывающие от скуки, сокамерники — тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!), то вот как раз и займусь. Или триллер какой-нибудь на досуге напишу. Тоже давно собирался. Про… Впрочем, пока секрет. Короче, скука меня не пугает. Наоборот, мне времени тут просто катастрофически не хватает!

Спать, блядь, некогда. Надо ведь еще и с сокамерниками хоть для приличия иногда общаться. В шахматы, там, играть и пр. В общем, цейтнот. Цейтнот, цейтнот, цейтнот! Причем, хронический. Черт!

Что-то у меня опять ритм письма сбивается. Опять, блядь, рваный, судорожный и какой-то издерганный весь становится! Скачущий. (Куда, на хуй?!) Что-то со мной здесь все-таки происходит. Не знаю пока: хорошее или плохое, но происходит! Как-то я меняюсь! Только было я вчера порадовался, как ровно и гладко все пишется… Даже скучновато слегка… И на тебе! Ладно, впрочем. Ладно. Ладно, ладно, ладно!

Черт! Черт-черт-черт! Что это? Я здесь, в тюрьме, практически все время, постоянно, непрерывно что-то ощущаю… чувствую… слышу…

Что-то неявное, неясное, невнятное, неведомое… Какие-то смутные отзвуки… слабые-слабые дуновения… шорох… шелест… Что? Что это такое? Тяжелое, монотонно-ровное, обжигающе-холодное, леденящее дыхание Бездны? Захлебывающийся, жаркий, лихорадочно-нервный, прерывисто-горячечный шепоток подкрадывающегося безумия? Или, может, это просто грозно веет ветер Вечности, и вот уже, предчувствуя его, Муза величественно, плавно и неторопливо, расправляет свои пронзительно-прекрасные, трепещущие и ослепительно-белоснежные, лебединые крылья… Все!!! Все! Успокоились. Взяли себя в руки. (Вот в таком-то состоянии и надо триллеры писать! Черт!) Вот так. Все.

Никаких муз! Никаких бездн! Никаких вечностей! Вернемся к прозе.

Надо хоть события сегодняшние описать. Что там у нас сегодня было?

Да ничего, собственно, и не было. Описывать-то особенно и нечего.

Стишок, вон, тюремный про рыбкин суп услышал. Забавный. Суп-тоска — Вода кипяченая. А в нем плавает треска — Рыбка заключенная. Позже Коля еще про завод какой-то подпольный по производству лосьона рассказывал. — Вся милиция про него знала. Да какая, на хуй, «милиция»? Как вообще может существовать подпольно целый завод? Это нонсенс! Там же куча рабочих. У всех семьи, друзья, родственники.

Городишко маленький. Да все там, значит, знали! Все!! Сверху донизу.

И все, значит, были в доле! Это что, непонятно?! «Милиция»?! Это что, я один такой умный или просто все кругом полные дураки? Или и то, и другое одновременно? Ах, ну да! Потом про зэков еще разговор зашел. Я вспомнил, что Чайка доклад в Минюсте делал и обнародовал следующие данные. В России сейчас четыре миллиона заключенных. В то время, как в самые мрачные сталинские времена эта цифра никогда не превышала один и семь десятых миллиона. Даже в 37-м году! — Один и восемь десятых миллиона, — поправил меня Коля. — Я тоже про это читал. Хотя цифры у нас все время перевирают. В разных газетах разные печатают. Я, между прочим, еще читал где-то или слышал, что против зэков четыре института работают. Методики разные разрабатывают. Содержания, допросов, давления и т. д. А чего? Вполне возможно. У меня вообще последнее время складывается впечатление, что у нас одна половина страны сидит, а вторая ее охраняет. А больше никто ничем не занимается. Ничего больше никто не делает. Что же касается разных цифр в наших газетах, газетках и газетенках, то чему тут, собственно, удивляться-то? Все правильно. Вы что, разве позабыли уже, как они еще совсем недавно назывались, все эти наши газеты и газетки? (А многие, кстати, и по сей день так простодушно и сохранили в полной неприкосновенности все эти свои откровенно-полупочтенные названия.) «Комсомольская правда», «Московская правда», «Пионерская правда»… Почувствуйте разницу!

Правда, как видите, у нас бывает разная. Разного сорта и качества.

Вот, например, правда комсомольская, а вот, скажем, московская! В общем, на любой вкус! Как колбаса в супермаркете. Вы какую предпочитаете? Наверное, что-нибудь поострее и попикантнее? Да?..

Вот, пожалуйста! Вам кусочком или порезать? Да разве одна только правда? А совесть? А честь? А честность? Помните, как некий небезызвестный господин Степашин в свое время в чем-то там в очередной раз публично каялся и торжественно давал всем нам свое «честное офицерское» слово? Публично признавая тем самым, что обычному его «честному» слову давно уже никто не верит, так что его-то и давать не стоит. Все равно всерьез никто не воспримет. Вот «честное офицерское» — это совсем другое дело! Это уже нечто посерьезней. Оно отличается от «обычного честного», как второй сорт от третьего; как дорогой и благородный «Абсолют» от обычной дешевой дурно пахнущей и отвратительной на вкус рязанско-тамбовской бормотухи. (Или откуда там сей благороднейший и честнейший государственный муж родом?) А ведь есть!.. есть, наверное, у господина Степашина в запасе еще и первый сорт, и даже высший!..

«Честное генеральское», «честное маршальское»… А может, чего доброго, и еще какие-нибудь другие? Рангом и еще повыше?.. Например, «честное-пречестное»?.. Или «самое-распресамое»? А?.. Что-нибудь, типа, «мамой клянусь!»?.. Кто знает. Да наверняка есть! (Но это, впрочем, уже только для своих скорей всего. Для личного, так сказать, пользования. Дефицит. В розничную торговлю вряд ли поступает.) Итак, как видите, честь и честность у наших политиков тоже бывают разные. Разного качества, достоинства и свежести. Как осетрина у злосчастного булгаковского буфетчика. Хотя, с другой-то стороны, что такое наш политик? И какое у него может быть «достоинство»? Это ведь… Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.

Как-нибудь позже. А сейчас времени уже много. Спать пора. (Опять, блядь, не высплюсь!) До завтра! Завтра увидимся.