3 июля, четверг

3 июля, четверг

Вечером опять, второй день подряд, не лег спать, а вместо этого продолжил «плановое знакомство с сокамерниками». Собственно, это оказалось делом совсем не сложным. Никаких абсолютно проблем с общением у меня, как обычно, не возникло. Вообще, я все больше и больше убеждаюсь в том, что, как ни странно, очень легко нахожу здесь, в тюрьме общий язык практически со всеми. От убийц до банкиров. («Странно» — поскольку последние восемь лет я ведь, в сущности, вел жизнь самого настоящего затворника и отшельника и фактически ни с кем не общался.) Вероятно, это связано прежде всего с тем, что и сами люди, и их истории и судьбы до сих пор вызывают у меня самый искренний и неподдельный интерес, а это ведь всегда чувствуется. Я вообще предпочитаю больше слушать, а не рассказывать.

А здесь это большая редкость. Собственно, это и везде редкость, но здесь особенно. Найти благодарного и внимательного слушателя здесь, в тюрьме, по правде сказать, очень сложно. Каждый занят тут лишь своими собственными проблемами и готов рассказывать о них буквально часами. Совершенно не замечая при этом, что никому это, как правило, ну нисколечко не интересно. Остальные обычно лишь делают вид, что слушают, а на самом же деле просто ждут удобного момента, малейшей паузы, чтобы сразу же перебить, вклиниться и начать рассказывать о своем собственном деле и о своих собственных проблемах. («Да! У меня вот тоже следак…») Причем рассказывают всегда настолько обстоятельно, с такими мельчайшими деталями и подробностями, которые никому, кроме них самих, заведомо не могут быть интересны. На хуй, короче, которые никому не нужны! Да еще при этом все норовят всучить вам для чтения какой-нибудь, блядь, «протокол опознания» или акт бухгалтерской экспертизы на десяти листах со словами, что это, мол, «очень любопытно». Удивительно, но мне раньше не единожды приходилось читать и слышать, что несчастье, дескать, облагораживает. Да я и сам, признаться, всегда так думал. Вздор!

Никого оно не облагораживает. От вполне несчастных людей веет скукой — и только. Мы инстинктивно их избегаем и правильно делаем. Ладно, впрочем, хватит лирики. Не будем отвлекаться. Ну так вот, познакомился я наконец с последним своим сокамерником. С тем самым, с пожилым… профессорского вида. Оказалось, действительно банкир.

Павел Владимирович, пятьдесят семь лет. Закончил в свое время с красным дипломом экономический факультет МГУ. Доктор экономических наук Московского и Колумбийского университетов. Лауреат целого ряда всяких там западных премий в области экономики и финансов. Из очень культурной и образованной семьи. Интеллигент в каком-то там поколении. В частности, прадед его — известный композитор, автор знаменитого «Марша славянки». (Между прочим, у Александра Галича есть песня на эту музыку. Одна из моих любимейших, кстати. Часто мне здесь последнее время почему-то вспоминается: «Уходили мы в бой и в изгнание / С этим маршем на пыльных губах…») Человек энциклопедически образованный и всесторонне эрудированный. Охотно беседует на любые темы: от этимологии слова «шконка» (оказывается, корни у него семитско-польские) и истории иконописи до монетаристской теории Фридмана («Деньги без товара. Очень красивая и изящная теория! Нобелевскую премию за нее ему правильно дали.

Профессионалом, конечно, читается с наслаждением, но абсолютно неприменима на практике. Хотя попытки были. Сначала в Израиле и в Южной Америке. Везде — полная катастрофа и гиперинфляция. Потом у нас Егор Тимурович попробовал. Результат известен».) Ко мне отношение у Павла Владимировича, судя по всему, довольно сложное. По крайней мере, никакого привычного мне уже здесь пиетета и уважения я в нем что-то поначалу не заметил. Абсолютно! Про механизм работы МММ он вообще почти ничего не знает. «Я как-то во все это не вникал…»

— полубрезгливо цедит он сквозь зубы в ответ на мой вопрос. Меня же, по всей видимости, считает обычным проходимцем и прохвостом, только очень удачливым и крупным. Соответственно, так ко мне и относится.

Он воздает должное масштабам и размаху деятельности МММ (да и как не воздашь!), но и не более того. Хотя, как человек глубоко культурный и воспитанный, он и разговаривает со всеми в камере предельно корректно и вежливо, но только на общие темы. Стоит лишь кому-то из нас заговорить о финансах и экономике, как тон его речи сразу же неуловимо меняется. И за внешним ее лоском немедленно и явственно проступает высокомерно-пренебрежительное отношение профессионала к мнению и рассуждениям дилетантов. Поначалу, честно говоря, подобная ситуация меня с непривычки даже злила, пока, наконец, я не сориентировался и не сообразил, какие, в сущности, выгоды можно из нее извлечь.

«Это ведь, по сути, первый встреченный мною здесь человек, относящийся ко мне скептически и критически меня воспринимающий, — подумал я. — К тому же настолько эрудированный и образованный, что обаяние моей личности — начитанность и пр. — на него практически не действует. В придачу ко всему он, по счастливой случайности, еще и высококлассный эксперт-экономист самого высокого уровня. Вот, значит, прекраснейший случай подвергнуть профессиональной и максимально объективной экспертизе те мои экономические теории, которыми я в свое время бредил и с которыми так носился. Вот и посмотрим сейчас, чего они реально стоят. С точки зрения настоящего специалиста».

Тут необходимо сделать некоторое отступление. Давным-давно, сразу после краха ГКО и последовавшего за ним дефолта, мне вдруг пришла в голову одна интересная идейка. К сожалению, настолько глобальная и масштабная, что проверить ее на практике не представлялось решительно никакой возможности. Связана эта моя, так сказать, творческая активность была еще и с тем, что за печальной памяти кириенковские проделки, я чувствовал в некотором роде косвенную ответственность. Вначале немного истории…

Дело в том, что идея ГКО, идея выпуска сверхдоходных государственных ценных бумаг, была впрямую позаимствована в свое время властями у меня, у МММ. Начальник департамента ценных бумаг Минфина Белла Златкис, главный автор и разработчик системы ГКО, неоднократно лично консультировалась тогда (в 1994 году) со мной по поводу мельчайших деталей и нюансов функционирования системы МММ. Правда, не говоря мне зачем. Результат известен. В августе 1994 года арестовали меня, а уже в октябре того же года появились ГКО. К сожалению, основной идеи МММ власти тогда так и не поняли. На самом деле, как я уже много раз заявлял, МММ — это вовсе не банальная пирамида типа всяких там «Хопров», «Тибетов», РДС и пр. Сходство тут чисто внешнее. Кит тоже похож на рыбу, но между ними миллионы лет эволюции. В действительности же, МММ — это принципиально новая финансовая система. Причем, довольно сложная, и разобраться в ней до конца власти не смоги. Вероятно, они слишком торопились, стремились побыстрее скопировать сам принцип работы МММ, но в то же время уйти от узнаваемости. При этом они выплеснули с водой и ребенка, не сумели отличить главного от второстепенного и в результате совершили решающую ошибку. Ставшую впоследствии роковой и погубившую в итоге всю систему. А именно, они установили фиксированные сроки выплат.

Это был по сути важнейший и принципиальнейший момент! У меня ведь ничего подобного никогда не было. В МММ акции и билеты выкупались всегда и в любое время. То есть в системе не было критических временных точек, выплаты были равномерно распределены во времени. А значит, манипулируя доходностью (темпом роста цен), интенсивность денежных потоков можно было легко регулировать. (Скажем, если начиналась паника, и сброс превышал некую критическую отметку, я обычно просто повышал доходность, и ситуация быстро нормализовывалась.) Что, в свою очередь, делало всю систему в целом максимально гибкой и способной быстро и адекватно реагировать на любые внешние воздействия. Поэтому-то власти долгое время так и не могли ничего с ней поделать, и потребовалось арестовать меня, чтобы ее разрушить. Ничего этого разработчики ГКО вообще не поняли, и просто установили фиксированные сроки выплат по своим бумагам: один месяц, три месяца и т. п. Тем самым, полностью лишив себя возможности хоть как-то маневрировать, влиять на ситуацию и фактически сразу же загнав себя в угол. Ведь с течением времени долг неуклонно накапливался. Причем, очень быстро. Да, завтра тебе принесут еще в десять раз больше денег, но сегодня надо обязательно расплатиться по старым долгам. А из чего расплачиваться, если не из чего! Где брать деньги?

Естественно, рано или поздно наступает такой момент, когда аккумулировать необходимые суммы для выплат уже не удается. И все сразу рушится. Итак, фиксированные сроки выплат — это и была основная фатальная ошибка разработчиков ГКО. Были, впрочем, и другие, хоть и менее важные, но тоже очень серьезные. Во-первых, следовало сразу же осознать, что ГКО — это безусловно главная и чуть ли не единственная на тот момент статья дохода в бюджете. Статья совершенно исключительной важности! А потому следовало немедленно, с самого начала придать системе ГКО соответствующий статус. Сделать ее приоритетной. В частности, необходимо было в первую очередь создать единый контролирующий орган, занимающийся всеми вопросами ГКО и наделить его самыми широкими полномочиями. А лучше всего, вообще подчинить его непосредственно президенту. Отсутствие такого органа привело к тому, что различные ведомства реализовывали свои узковедомственные цели в ущерб общегосударственным интересам.

Ситуация вообще доходила до абсурда! В частности, тот же ЦБ РФ активно играл в свое время на рынке ГКО. Это все равно, как если бы вы брали деньги в долг у самого себя под высокий процент, потом в срок самому себе их вместе с процентами возвращали и радовались при этом, как здорово вы, оказывается, на всей этой замечательной операции заработали! И как же вы только раньше до этого не догадались! Кроме того, всю техническую информацию по ГКО (объем выпусков и прочее) следовало сделать с самого начала безусловно закрытой для широкой публики. Чтобы не нервировать понапрасну инвесторов астрономическими суммами потенциальных долгов. Реально при нормальной работе они никакого значения не имеют, но объяснить всем это решительно невозможно. Ну и т. д. Были там и еще кое-какие ляпы и просчеты, но сейчас, все это уже не суть важно. Что толку теперь ворошить старое, рыться в обломках? Надо строить новое. Так вот, когда в 1998 году ГКО рухнули, я вдруг всерьез и призадумался о том, как следовало бы их правильно организовать! Как построить идеальную систему ГКО? Как она должна выглядеть? Вот если бы я ее строил, то что бы я сделал? И как только я четко сформулировал себе задачу, решение сразу же пришло само собой. Я сразу отчетливо понял, в каком направлении следует двигаться. А также понял, в чем был принципиальный просчет разработчиков ГКО. Они действовали исключительно в существующем тогда правовом поле, даже не пытаясь его расширить. В то время как имели полную возможность не только расширить, но даже и вообще полностью подстроить его под себя. Ведь наша цель — привлечь максимум средств при минимуме обязательств.

Совершенно очевидно, что с помощью имеющихся в нашем распоряжении традиционных финансовых инструментов эта цель заведомо недостижима.

Ну, так надо создавать новые! Мы же государство, мы же сами устанавливаем правила! Ну, так и надо этим в полной мере воспользоваться. Надо выпустить принципиально новые ценные бумаги, которые позволят нам радикально и быстро решить все наши проблемы и привлечь практически неограниченные средства, ничем не рискуя и ничего не обещая. И это, между прочим, вполне возможно. Ведь, что такое ценная бумага? Какими параметрами она характеризуется? До сих пор считалось, что параметр только один. Доходность. Но на самом-то деле это не так. Есть еще один параметр, только не явный и потому до сих пор никем не замечаемый. Надежность! Ясно ведь, что надежность государственных облигаций и надежность облигаций какой-нибудь мелкой фирмы — это совершенно разные вещи. За счет этой разницы, собственно, и существует современный фондовый рынок. Пусть бумаги мелких фирм и менее надежны, но зато они более доходны. Поэтому-то их и покупают. Так почему бы государству не монополизировать весь фондовый рынок? И не прибрать к рукам вообще все денежные потоки?

Как? Да очень просто! Выпустить государственные бумаги с низкой, ограниченной надежностью, но зато очень высокой доходностью. То есть явно объявить, что государство обязуется погасить, скажем, только 50 % от их номинала в случае кризиса. Но зато и доходность таких бумаг будет гораздо выше обычной. Хочешь рисковать — рискуй, не хочешь — покупай обычные. Можно пойти и еще дальше, и выпустить бумаги даже с нулевой надежностью. То есть в случае кризиса все теряют все, но зато при нормальном ходе событий, цены их растут со скоростью, к примеру, 100 % в месяц. Не хотите рисковать — покупайте обычные облигации с доходностью 5 % годовых. Там все гарантируется.

Короче, предоставить людям право выбора. Почему бы и нет? Только лучше, конечно, изначально ориентировать эту систему на внешний рынок. Стараться привлечь прежде всего средства иностранных инвесторов. Причем, повторяю, без всякого риска. Рухнули цены? Не страшно. Завтра же начинаем все сначала. Новый виток. А деньги все, естественно, остались у нас. Мы же ничего не обещали, надежность — нулевая, мы же честно предупреждали об этом с самого начала! Вообще, пока остальные страны сообразят, что происходит, и попытаются принять какие-то ответные контрмеры (запретить своим гражданам приобретать такие бумаги, сделать у себя нечто подобное и т. п.), мы сможем аккумулировать у себя средства вообще всего мира! Иное дело, конечно, как наши власти ими распорядятся, но это уже другой вопрос.

Главное, что привлечь — действительно можно! И причем очень быстро!

Практически мгновенно! Ведь покупать все будут наверняка именно бумаги с нулевой надежностью, но зато сверхдоходные. Вот все эти свои мысли, по мере рассказа все более и более увлекаясь, я и изложил Павлу Владимировичу. Он очень внимательно, и ни разу не перебивая меня, выслушал, некоторое время молчал и, наконец, медленно произнес, с каким-то странным выражением на меня глядя: — Знаете, Вы гений! Это просто голый факт. Нет, Вы даже не гений, Вы — Дьявол! Такие мысли просто не могли прийти в голову человеку. Это какая-то поистине дьявольская схема! Абсолютное зло. Апокалипсис.

Конец света. Крушение фондового рынка и коллапс мировой экономики. — «Апокалипсис»!.. «Конец света»!.. Все это громкие слова и философия сытых, — довольно раздраженно огрызаюсь я в ответ. — Вы попробуйте объяснить все это какому-нибудь забитому, нищему, полуграмотному работяге из российской глубинки. Где зарплату месяцами не платят и свет с водой ежедневно отключают. Что в интересах мировой экономики он и его семья так всю жизнь должны и голодать, и в нищете прозябать. А для спасения мирового фондового рынка ему и дальше зарплату платить не будут, а свет и воду будут теперь отключать не один, а два раза в день. Вот прикатите к нему на своем «мерседесе», или на чем вы там катаетесь, и скажите: «Да! Тебя и твоих детей можно было бы накормить! Прямо сейчас! Да, действительно! Можно сделать так, что ты и твоя семья будут жить нормально уже сегодня.

Решение существует! И мы бы могли все это сделать. Но в интересах мировой экономики…» И посмотрите, что он вам на это ответит. И за кем он пойдет: за вами или за мной? — уже совсем раздраженно заканчиваю я. (Заебали, блядь, уже все эти бесплодные умствования всех этих интеллектуальных импотентов! Сейчас наверняка еще про камни вспомнит. И про второе искушение. Тоже мне, Господь Бог! Всех последствий все равно не просчитаешь. Можешь что-то делать — делай!

А там видно будет. Господь сам потом разберется, что к чему. Что хорошо, а что плохо. Ты, главное, занимайся своим делом, а Он будет своим заниматься. Вот и все.) — Преврати камни в хлеба… (Ну, точно!) — … и люди пойдут за тобой, — между тем торжественно вещает мне Павел Владимирович. — Вы ведь именно это фактически предлагаете сделать? Не так ли? Пойти именно тем путем, которым советовал пойти Христу Дьявол? (Тьфу ты!) — Ну, и что же Христос ему ответил? «Не хлебом единым жив человек». То есть Он ведь вовсе не утверждает, что хлеба человеку вообще не надо, Он просто говорит, что одного хлеба еще недостаточно, что одним только хлебом жизнь не исчерпывается.

Есть еще душа и пр. Так никто ведь с этим и не спорит. Накормите сначала — и занимайтесь потом на здоровье чем угодно. И душой, и всем прочим. Учите, воспитывайте! Обращайте в свою веру! Кто мешает?

Но сначала — накормите. Почему непременно: или-или? Или душа — или хлеб? Почему человек обязательно голодным должен быть? И для спасения души зарплату месяцами не получать и в нетопленой квартире без света и воды сидеть? Каким волшебным образом все это связано?

Павел Владимирович опять некоторое время молчит, как-то слишком уж пристально и долго меня разглядывает, а потом словно нехотя, медленно так снова произносит: — А Вы, оказывается, страшный человек, Сергей Пантелеевич. Правильно Вас здесь держат. Ну, спасибо! Удружил! «Правильно меня здесь держат»! Вот пидорас!

Приехали. Договорились! Пообщался, блядь, с сокамерниками.

Отношения, это называется, наладил! — Ладно-ладно, не переживайте уж так! Я же в тюрьме пока, так что человечество в очередной раз спасено. Апокалипсис опять откладывается. До лучших времен, — натянуто улыбаюсь я Павлу Владимировичу, пытаясь таким образом обратить все в шутку. Но Павел Владимирович моего шутливого тона не принимает. Он хоть и улыбается вежливо мне в ответ, но по-прежнему как-то слишком уж пристально и внимательно на меня смотрит.

Каким-то, блядь, дурным глазом. Ну, вот, и еще одна проблема. И зачем только я весь этот разговор затеял?