10 июня, вторник (прекращение голодовки)

10 июня, вторник (прекращение голодовки)

С утра опять приходил адвокат вместе со следователем. Передал следователю заявление с просьбой перевести меня в любой другой следственный изолятор.

Попутно выяснилось, что эпизод с поддельным паспортом гроша ломаного не стоит. Ведь я им не пользовался. Это все равно, что сделать ксерокопию доллара. Это же не преступление, если вы ее никуда не предъявляли? Тем не менее, дело передается в суд и господин кандидат юридических наук заранее уверен в успехе. А чего ему? Если «наверху все решено!»

Впрочем, все это сейчас не имеет значения. Плевать! «Что пользы человеку, если он завоюет весь мир, но потеряет при этом самого себя». А вот я, похоже, самого себя как раз и потерял.

Возвращаюсь в камеру. Время обеда прошло, но кормить по здешним порядкам, судя по всему, все равно положено. (Гуманисты, блядь, хуевы!) Поэтому охранник для очистки совести спрашивает:

— Обедать будете?

— Буду.

— Будете?!

— Буду.

Секундная пауза, потом охранник куда-то убегает.

Через минуту-другую женщина-разносчица через кормушку уже протягивает мне полную до краев миску какого-то горячего супа и хлеб.

— На второе у нас перловка. Будете?

— Буду!

Кормушка захлопывается. Начинаю есть суп. Как ни странно, без всякого аппетита. Есть, в сущности, вообще не хочется. Механически съедаю полмиски, остальное выливаю в туалет. (Слишком много сразу есть не стоит.) Приносят перловку. Ем пару ложек перловки. Кормушка опять открывается и дежурный майор, сладко улыбаясь, елейным голоском спрашивает:

— Кушаете, как вижу?

— Кушаю.

— Приятного аппетита.

(Чтоб ты сдох!)

Вечером на проверке я нехотя говорю майору:

— Заявление о прекращении голодовки я тогда уж завтра с утра передам, как положено. Ладно?

— Хорошо.

«Хорошо»!.. Чего, блядь, хорошего-то? Хотя даже и ругать-то их теперь не хочется. (Все-таки была отдушина!) Да и права у меня теперь в общем-то нет. Морального. Себя ругать надо.

Ладно. Все. Не хочу я больше ничего писать. И вообще ничего не хочу. «Время лечит». На это только и остается теперь уповать. Может, отойду еще все-таки? Привыкну.

Р.S. Да, кстати, совсем забыл! Взвешивали же меня вчера вечером! Шестьдесят четыре килограмма. До голодовки — было семьдесят три с половиной. Неплохо.

Р.Р.S. Охранники, похоже, после прекращения мною голодовки потеряли ко мне всякий интерес. Ночью вообще не заглядывали.