7 апреля, понедельник

7 апреля, понедельник

День в общем-то пустой. «Порожняковый». Единственное событие — очередной раз ездил на суд Муравей (Олег). На прошлой неделе он ездил, кажется, раза три. Да! Три — точно. Привезут, посидит на сборке в суде — и назад увозят. Даже на заседание не поднимают.

«Машинистка заболела…», «приговор еще не напечатан…» — и привет!

Вот перечитай, как меня один раз всего возили. Один раз! А его практически ежедневно. А когда заседание шло — так именно ежедневно.

На протяжении чуть ли не месяца. Непредставимо! Вообще пиздец!

Впрочем, Витю в свое время возили, по его словам, тоже ежедневно на протяжении нескольких месяцев! «И как?» — «Серег, человек ко всему привыкает». Муравью, кажется, запросили одиннадцать лет строгого. Костя завидует ему черной завистью. (У него самого-то «всего» девять с половиной лет, но — особого. А это, судя по всему, «две большие разницы». У него сейчас один интерес — в Мордовию не попасть. Там, говорят… Впрочем, ладно.)

Ну, пожелали мы Муравью «попутного ветра в горбатую спину и чтоб голова не качалась», и уехал он на суд. За своими одиннадцатью строгого. (Я его накануне спросил: «А сколько бы тебя устроило?» — «Ну, на восемь я согласен».)

День, повторяю, прошел тихо. Событий — никаких. Впрочем, что это я? Как это «никаких»!? Цыган же часы разбил! Витины. Единственные в камере. Время, блядь, посмотреть, видите ли, хотел! (А на хуй, спрашивается, оно ему нужно? Все равно спит целый день.) Ну и… посмотрел. Уронил на пол. На кафельный. Теперь вообще непонятно, как дальше жить. Без часов. А… по телевизору можно… Но все равно неудобно! Лишняя проблема. (Здесь любая мелочь — проблема. На воле ее порой даже и не замечаешь, а здесь вот нет ее — и пиздец! Взять неоткуда. Обходись, как знаешь. Те же тапочки, к примеру. Или таблетки. От головы, скажем. Я их, кстати, тут опять уже почти все пораздавал. Постоянно у всех почему-то здесь голова болит.)

Вечером, часов этак в одиннадцать, возвращается Муравей.

Счастли-и-ивый! Прямо с порога объявил: «семь лет!» Все прямо так и ахнули! Как!? Что!? Да не может быть! Четыре года скостили! Целых 4 года! «А Машка (подельница) вообще домой ушла! А ей прокурор десять лет общего запрашивал!» Бывают же чудеса! Когда первые страсти улеглись, посыпались новости.

— Илюху видел. Ему четыре года запросили.

— Да он же уже трешку отсидел!? Кстати, Серег — тоже по образованию компьютерщик. Как и ты.

— А за что сидит? Хакер, что ли?

— Да нет. Грабежи, налеты…

— Понятно.

(«Компьютерщик», блядь! По образованию. Как и я.)

Костя все про свою Мордовию…

— Армяна видел?

— Да видел. Спрашиваю его: «Как там?» — А он мне: «Как-как…

Пло-о-охо! Такой ответ тебя устроит?»

— Да, я тут тоже одного оттуда видел. Делай, говорит, что хочешь.

Режься, вскрывайся — лишь бы туда не попасть. Куда угодно — только не в Мордовию!

— А я на днях с ментами разговаривал: сейчас, говорят, всех особистов только в Мордовию посылают…

— Из нашей бывшей хаты (N 275) одного кренделя встретил. За паштеты спросил. (Мы забыли в спешке, при переезде сюда, в N 234.)

Да, говорит, они на полу валялись — мы их и выкинули. (Паштеты были, между прочим, в герметической целлофановой упаковке. «Выкинули!..»)

Садимся за стол. Ставим чай, достаем колбасу. Я спрашиваю у Муравья: «Ну, как? Доволен?» — «Конечно, доволен!» — «Касатку не будешь писать?» — «Конечно, буду!» Все смеются. Вообще настроение у всех какое-то приподнятое. Даже у Кости. Может еще и не все потеряно? Муравью же повезло, может, и ему повезет… Может, и не в Мордовию… Может, в какое другое место?.. А?.. Получше… Девять с половиной лет особого режима отбывать! Муравей вдруг мечтательно произносит: «Хорошо, в рот его ебать!» — «Кого?»