28 апреля 1925. Вторник

28 апреля 1925. Вторник

Сегодня день радостных известий. Т. е. никаких «радостных известий», а просто какой-то нервной взвинченности.

Дело было так. Часов около пяти пошли мы гулять. Вдруг едет автомобиль с французским флагом, в нем адмирал Жиен с адъютантом (маленькая деталь: они по дороге обогнали Колю Оглоблинского, спросили: «В Сфаят?», и пригласили сесть в автомобиль, это любезно).

Мы страшно заинтересовались и все время, пока гуляли, только и говорили о том, какие новости мог привезти этот «Гиена» («Хитрит, как гиена и лисица», — говорит адмирал). Подходим к дому — из окна роты Годяцкий кричит: «Мария Владимировна, с пятого можете ехать!» И все радуются. Только и разговоров, во что уложить, да в чем ехать. У мальчишек и без того радостное настроение, я их понимаю, так уже не знаю — по какому поводу больше — они всё «ура» кричали. А настроение нервное стало. Трехэтажные вздохи, да «как найдем комнату», да, главным образом, комната. Ведь через две недели! Сегодня мы смотрели, как уходил пароход, и думали: «А через две недели и мы на нем поедем». Когда-то (как будто и совсем недавно; как летит время, когда в нем ничего нет!) я высчитывала дни до 1-го мая, оставались месяцы, а тут вот — два дня. И через две недели этот блаженный, долгожданный день отъезда. Долгожданный — да, но блаженный ли? Разве мало здесь этих маленьких привычек и мыслишек, без которых так скучно будет в Париже. Разве плохо жить так, как я живу, стирать, вышивать, независимо держаться, по ночам думать или о Шульгине, или о Руссиане, и даже не отвечать на поклоны, молиться доброму богу — солнцу и злому — ветру и, как сколопендра, вылезать на камни погреться. Может быть, это и опустишеничество, и слабость, не спорю. Но ведь это моя жизнь, мое настоящее.

Но довольно романтики.

Получила сегодня два письма от Мимы. Письма были бы мне приятны, если бы не одна вещь, и то после Мамочкиного мнения: он предлагает перейти на ты. Я смотрю, что это не имеет никакого значения, пусть будем на ты; большей близости я с ним не хочу, а это — пустая формальность. А Мамочка говорит: «Почему ему делаешь исключение. Этим ты делаешь его ближе». И вот не ближе. Я готова перейти на ты с кем угодно, ибо, по-моему, все это вздор и ерунда, буду осторожна с тем, кто мне близок.