20 июля 1924. Воскресенье
20 июля 1924. Воскресенье
Завтра русский письменный в четвертой роте. Вчера днем приходит ко мне Пава Елкин. «У меня к вам громадная просьба». — «Какая?» — «Так! Напишите мне к экзамену сочинение». — «Как? А тема?» — «Да тема есть: Лиза Калитина и Екатерина из „Грозы“». — «Как вы узнали?» — «Это не совсем факт, но по всей вероятности так и будет». — «Хорошо. Напишу». У меня даже не было мысли отказать. Книги нет, я взяла свои старые конспекты и стала разбираться, как входит Вася с видом заговорщика: «Ирина Николаевна… как… напишите?» В руках у него две книжки Саводника.[320] «Хорошо. А я сейчас уже один заказ получила». — «Пожалуйста, уж напишите мне, а то я засыпался. Тема „Лиза и Катерина, сравнение и характеристика“». — «Да откуда вы знаете темы?» — «Мне сказал мичман Аксаков, он сам тоже не уверен, но говорит, что вероятнее всего». — «И все в роте знают?» — «Ну, конечно». — «Хорошо, я напишу, но что если не эта?» — «Тогда я пропал. Вы хоть мне скажите, о чем там писать». — «Ладно, я вам составлю конспект на остальные». — «Вот хорошо! Напишите и поподробнее, с чего начать, чем кончить, я ничего не напишу». Порешили — первую тему и последнюю: «Чиновничий быт по Островскому», потому что она была на экзаменах 4-ой роты в прошлом году. Вчера же вечером засела за работу. Вася был настолько предупредителен, что принес мне Саводника и даже бумаги, только пиши. Первую работу написала довольно быстро и легко. Закрыла занавеску на двери, раскрыла эту тетрадь, на нее положила бумагу, перед собой положила Саводника, на всякий случай раскрыла физику и положила рядом. Как шаги — Саводник в стол, в руки Краевича и самый невинный вид. Когда наши вернулись с винта, Мамочка зашла ко мне. Я скорей захлопнула эту тетрадь, как будто бы писала дневник, а книгу спрятать не успела. «Что ты делаешь?» — «Так… ничего…» — «Идем чай пить». Я поспешно собираю со стола Саводника, Краевича и Горация и торопливо ставлю на полку. «Хорошо, я иду, вот только немного уберу и иду». Мамочка, кажется, не заметила. Первую работу написала ночью и решила, что она пойдет Паве. За вторую не знала, как и приняться, как не думала — все выходит по-старому. Решила, что утро вечера мудренее и легла спать. Встала часов в шесть и принялась писать. План работы совершенно другой, поэтому сходство не должно бросаться в глаза, да еще они в разных взводах, так что сочинения подадутся не рядом. Потом написала самые подробные конспекты на три другие темы. Вася был очень доволен и благодарен. В четыре часа, когда приходил за работами, взволнованно шепотом сообщил мне: «А Петр Александрович знает, что тема известна». — «Ну как он мог узнать?» — «Да я не знаю. Он сам сказал кому-то об этом. Но все равно, он не переменит, это совсем не в его расчетах». — «Дай Бог!» Страшно волнуется. И я не меньше. Нервничаю чуть ли не больше, чем перед своими собственными экзаменами. Места себе не нахожу, забросила физику, ничего делать не могу.
Вообще последние недели в ожидании письма из Праги я страшно нервничаю. Знаю, что если получим утверждение, — надо скорее сдавать экзамены и ехать, и не могу заниматься. Сама не своя стала, только и жду почты. А с одной из этих почт пришла мне открытка от Бальмонта, очень милая и хорошая. Ругает неточные рифмы, указывая, как на грозный пример, на М. Цветаеву. «Если надумаете, пришлите мне Ваших стихов». Да, обязательно, и напишу ему второе бешеное письмо и кипу стихов, только… после письма из Праги. Раньше я не могу собраться с мыслями.