3 июня 1926. Четверг

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3 июня 1926. Четверг

Вот и время есть, и дома нет никого, а писать не хочется. Ничего как-то. Пустота во всем. И чего мне хочется, чего мне еще надо? Письмо бы получить, письмо бы! От Лели, от Наташи, еще от кого-нибудь. Неужели уж так-таки я никому на свете не интересна?! Да, кстати. Недавно был Сережа Шмельц и говорил про Дика Крюковского, тот проворовался в Тунисе, как-то дело уладил, «его простили», потом еще что-то украл в русской семье, где жил, и удрал в Грецию. По дороге, на корабле его поймали. Больше ничего не известно.

Ну а Ладинский? Думаю ли я о нем? Нет, почти нет. С тех пор, т. е. с той прогулки, я видела его два раза, мельком на вечерах, и последний раз рассердилась на него. Во-первых, он меня подвел. Я не должна была читать, а читать некому. Опоздала, но Терапиано видел меня, спрашивает вслух: «Вы будете читать?» — «Нет», — говорю. А Ладинский: «Будет, будет. Ирина Николаевна сейчас будет». В конце концов, пришлось. И еще: меня просили дать стихи для «Воли России».[495] Я дала «Донну Анну». Парижская редакция «В<оли> Р<оссии>» — Гингер, Кнут и Ладинский. Ладинский меня спрашивает: «Вы сколько стихотворений дали?» — «Одно». — «Напрасно, дайте еще». — «Зачем?» — «А то одно большинством голосов может не пройти. А из двух выбрали бы». — «Не пройдет — и не надо». — «Как хотите, я вам по-дружески говорю, не официально». — «Благодарю вас, но другого я не дам». Сам же будет говорить против.

Но это «литературное» столкновение, личных у нас не было. А все-таки хорошо, что так просто и безбольно, не как я думала, он вышел из моих мыслей, из моей жизни.