Ельцин, Горбачев и КГБ

На конечное примирение с Горбачевым возлагали надежду организаторы Межрегиональной группы. Они считали, что оказывают насущную помощь его устремлениям. Большинство из них понимали, что Горбачев, опасаясь повторения судьбы Хрущева, едва ли станет открыто поддерживать их группу. Однако они надеялись на то, что он косвенным образом защитит их, пока межрегионалы не обретут силу и не сумеют, таким образом, поддержать Горбачева, когда настанет время раскрыть карты перед партийными консерваторами.

В том, что касалось Ельцина, эти надежды вскоре пришлось оставить: Горбачев близко его не подпускал, а к осени стал и заметны несомненные признаки возобновившейся кампании по дискредитации Ельцина. Первое доказательство тому последовало за первой поездкой Ельцина в Соединенные Штаты.

————

В июне в разговоре со мной Ельцин упомянул, что хотел бы побывать в Соединенных Штатах. Я еще раньше обдумывал, каким образом можно было бы организовать его поездку. За границу он выезжал крайне редко, а в США не бывал никогда, и, если бы он узнал нас получше, то, полагал я, это было бы в интересах обеих стран.

Однако, пока Ельцин был заместителем председателя Госкомитета по строительству, для визита в США имелись препятствия протокольного характера. Его избрание в Верховный Совет изменило ситуацию. Теперь Ельцин являлся в нем председателем комиссии по строительству и жилищным вопросам, что решало протокольную проблему Я направил просьбу в госдепартамент побудить соответствующую комиссию Конгресса направить ему приглашение, полетом из этого ничего не получилось. Когда же ко Дню труда я вернулся из продолжительной поездки по Сибири и советскому Дальнему Востоку, то узнал, что Ельцин сам уже организовал поездку при содействии Джеймса Гаррисона из Эсаленского фонда в Калифорнии и 9 сентября отправится в поездку по Соединенным Штатам для чтения лекций.

К этому времени я успел хорошо узнать Ельцина, и новость вызвала у меня беспокойство. Он, несомненно, рассчитывал на большое внимание со стороны официальных властей, а я не был уверен, что организаторы его поездки способны устроить встречи, которых он, безусловно, хотел. Быстрая проверка в госдепартаменте подтвердила, что никаких встреч запланировано не было. Я тут же отправился на встречу с Ельциным, дабы выяснить, что происходит.

Мы встретились в номере гостиницы «Москва», который предоставлялся членам Верховного Совета для встречи с посетителями, На следующий день Ельцину предстоял полет в Нью—Йорк, и он ознакомил меня с предварительной программой, составленной для него американским спонсором. Я глянул на нее — и побледнел. Планировалось, что Ельцин будет выступать по два, три — порой даже четыре — раза в день, зачастую в разных городах. В один день, если память мне не изменяет, он должен был днем выступить с речью в Майами, а затем, после ужина, — в Миннеаполисе.

— Борис Николаевич, — сказал я, возвращая лист бумаги, — у вас великолепная выносливость. Но эта программа вас доконает. Не могу представить человека, который, справившись с нею, остался бы в живых. Вам надо потребовать от спонсоров, чтобы они облегчили ее.

Ельцин заметил, что он сам об этом думал, и добавил, что его беспокоят газетные сообщения, будто бы он едет в Соединенные Штаты зарабатывать деньги на лекциях. Такой цели у него вовсе нет, с жаром заявил он.

— Деньги от лекций пойдут на организацию борьбы со СПИДом, — сказал Ельцин. — Я намереваюсь закупить одноразовые шприцы для наших больниц, (В советских больницах по–прежнему в ходу были иглы, которые многократно применялись для инъекций, и недавно в одной из больниц на юге России несколько младенцев были заражены этой смертельной болезнью.) Так ведь главная–то моя цель не в этом. Главная моя цель политическая: посоветоваться с вашими лидерами, ну, еще и страну посмотреть.

Я уверил его, что сделаю все возможное для организации встреч в Вашингтоне, но предупредил, что с некоторыми из ключевых фигур встречи могут не получиться, поскольку слишком мал запас времени. Тогда Ельцин спросил меня, кто будет встречать его в аэропорту Кеннеди, когда он прибудет в Нью—Йорк. Не знаю, ответил я, возможно, об этом позаботится его спонсор.

— Но госсекретарь Бейкер–то будет, так?» Поначалу я решил, что Ельцин шутит, потом понял, что вопрос задан серьезный, и объяснил, что не в обычае высокопоставленных официальных лиц США встречать приезжих, даже самых знаменитых, когда те прибывают в аэропорты, и, более того, Бейкер будет в Вашингтоне, а не в Нью—Йорке.

— Ну, тогда, я уверен, туда приедет губернатор Куомо, — продолжал Ельцин. Пришлось мне избавить его и от этого ожидания напоминанием, что столица штата находится в Олбани, а в Нью—Йорк прилетает так много знаменитых зарубежных гостей, что у губернатора ни на что другое не осталось бы времени, вздумай он встречать хотя бы часть из них в аэропорту.

— Ну, не может быть, чтоб от Олбани было больше часа или около того на вертолете, — проворчал Ельцин.

Как оказалось, все это было подступами к основной его просьбе: по прибытии в Вашингтон он рассчитывал, как минимум, на встречу с президентом Бушем.

Я это предчувствовал. Мы уже обсудили этот вопрос с чиновниками в госдепартаменте, которые уведомили меня, что шансов на встречу с президентом у Ельцина никаких, а вот госсекретарь Бейкер и генерал Брент Скоукрофт, помощник президента по национальной безопасности, возможно, его примут.

Я крайне осторожно попытался образумить Ельцина, говоря, что его, несомненно, примут в Белом Доме и — на высоком уровне — в государственном департаменте, однако ему не следует ожидать формальной встречи с президентом, Ельцин упорствовал, говоря, что не ждал бы встречи с президентом, если бы отправлялся в Соединенные Штаты до недавних выборов. Теперь же все обстоит по–иному, Разве не встречался президент с лидерами оппозиции из демократических стран?

На это потребовалось объяснение, что, хотя время от времени такие встречи проходят, они вовсе не входят в заведенный порядок или обязанности президента. Я сдержался и не добавил, что Межрегиональная группа в формальном смысле не является группой оппозиции, что Советский Союз еще не демократическое государство, а Ельцин не единственный председатель, а лишь один из нескольких сопредседателей группы. Без сомнения, он отнес бы все это к несущественным формальностям и скорее всего заявил бы что–нибудь вроде: «Хотите, чтоб мы был и демократией, тогда почему не помогаете, и не обращаетесь с нами как с демократией?»

Со встречи я уехал еще более обеспокоенный, чем прежде. Ожидания Ельцина были, похоже, столь высоки, что ему трудно было не разочароваться. К тому же, если он решится справиться с такой напряженной программой, как та, что он мне показал, то к концу он совершенно выбьется из сил, последствия чего непредсказуемы.

Остаток дня я провел на телефоне, дозваниваясь до разных людей в Соединенных Штатах и выясняя, нельзя ли как–нибудь выправить положение, Ельцин упомянул, что со спонсорами его поездки связан Фредерик Карр, президент Оберлин–колледжа и один из самых проницательных американских наблюдателей за событиями на советской сцене, и он надеется, что Карр будет сопровождать его, по крайней мере, в части поездки. Если Ельцин не ошибся, я мог вздохнуть свободнее. Я знал Карра и знал, что ему нет равных в умении общаться с русскими.

В Оберлине Фреда не оказалось, но мой секретарь отыскал его в Новом Орлеане и соединил со мной. Я объяснил положение и к своему ужасу узнал, что, хотя несколько месяцев назад организаторы связывались с Карром и он согласился помочь с поездкой Ельцина, но с тех пор никто ему ничего не сообщал и в его нынешние планы эта поездка не входит.

Нашим следующим шагом была попытка убедить коллег в госдепартаменте добиться кое–каких встреч на высоком уровне в Вашингтоне. Я предложил им вернуться к вопросу о встрече с президентом; не для того, чтобы доставить личное удовольствие Ельцину (мы спокойно пережили бы любое разочарование с его стороны), а для оказания поддержки демократическому процессу в Советском Союзе, в этом случае будет ясно, что президент уделяет ему внимание.

Встреча с Ельциным подтвердила мои подозрения, что тот собирается использовать поездку в США для повышения политического престижа у себя дома, с тем чтобы его считали настоящим лидером оппозиции Горбачеву.

Я понимал, что нерешительность Белого Дома проистекает именно из этого: из огромного нежелания сделать нечто, способное обидеть Горбачева. Тем не менее, считал я, отношение Белого Дома основано на неверной посылке. Если Советскому Союзу предстояло развиваться в демократическом направлении, то придется позволить развиваться и оппозиции, а его руководителям придется уяснить, что для зарубежных правительств вполне допустимо поддерживать контакты с лидерами оппозиции. Я находил опасной политику, которая основывалась на личностях. Нам следовало поддерживать принципы, а не отдельных лиц.

Разумеется, отстаивай Ельцин политику, не совместимую с интересами США, следовало бы осмотрительно избегать действий, создававших видимость поддержки такой политики. Но в данном случае этого не было: Ельцин выступал за более быстрые сокращения в советском военном бюджете, чем Горбачев, и поощрял самоопределение Прибалтики. Его политика была ближе к нашей, чем Горбачевская. Вовсе не повредит, полагал я, слегка подтолкнуть Горбачева к сотрудничеству с Ельциным и его демократическими союзниками. В длительной перспективе это могло бы оказаться даже в интересах Горбачева.

Еще до того, как Ельцин прибыл в Вашингтон, мы достигли компромисса: никакой формальной встречи с президентом Бушем не будет, но президент с вице–президентом Дэном Куэйлом на некоторое время присоединяться к встрече Ельцина со Скоукрофтом. Такой подход казался разумным, и я был удивлен, когда получил указание направить через МИД объяснение Горбачеву. Поступил я в соответствии с указанием, хотя и понимал всю ненужность и снисходительность такого поступка. Мы не считали необходимым объяснять премьер–министру Маргарет Тэтчер, почему президент встречается с лидером лейбористов Нейлом Кинноком; отчего бы и не поймать на слове Горбачева, утверждающего, что он намерен создать демократическую систему управления государством? Если что–то в наших действиях вызовет у него вопросы, пусть задаст их — тогда и придет время объяснять.

По мере того, как проходила поездка Ельцина по Соединенным Штатам, я перестал волноваться. Реакция прессы, похоже, была позитивной. «Ю-Эс-Эй тудэй» в номере от 16 сентября одной из своих статей дала заголовок: «Борис Ельцин: рождение звезды состоялось» — и отметила: «Свободный от любого политического партийного клейма советский законодатель «зовите–меня–просто-Борис» Ельцин пленил США с налету — пожатиями рук, похлопываниями по спинам, позированием вместе с нищими, политиками и водопроводчиками».

К сожалению, Ельцин заметно устал ко времени, когда он добрался до Вашингтона» и в Белом Доме оставил о себе плохое впечатление. Как позже рассказывал мне Роберт Блэкуилл, ведавший в аппарате Белого Дома европейскими делами, когда Ельцин, направляясь на встречу со Скоукрофтом, вошел в Западное Крыло, он встал, раскинув руки, и заявил, что дальше ни шагу не ступит, если не получит обещания свести его с президентом. Не знаю, почему его не уведомили, что президент намерен присоединиться к их встрече, только такое его поведение симпатий вызвать не могло. Сама встреча, как утверждают, прошла гладко, хотя у сотрудников Белого Дома осталось впечатление, что Ельцин не сумел представить связную программу, а Скоукрофт, пока гость говорил, по сути, все время продремал. Присутствовавшие на встрече склонялись к низкой оценке Ельцина, характеризуя его как напыщенного политического легковеса, который вскоре сойдет со сцены.

Советская пресса поначалу уделила скудное внимание тому, что проделал Ельцин в Соединенных Штатах. «Правда» поместила краткое сообщение ТАСС о его встрече со Скоукрофтом и президентом, где говорилось со ссылкой на заявление Белого Дома, что президент Буш в ходе встречи высоко отозвался о своих весьма позитивных отношениях с Горбачевым и поддержал перестройку. Далее в сообщении упоминалась статья в«Вашингтон пост», где цитировались неназванные «официальные круги», заявившие, что предложения Ельцина были очень общи и непрактичны,

«Правда» проявила больше интереса к визиту Ельцина, когда в итальянской газете «Ла Репубблика» появилась пространная статья, выставившая Ельцина в карикатурном виде. Вашингтонский корреспондент газеты Витторио Зуккони изобразил Ельцина пьяным шутом, которого бросало от одной выходки к другой и который неизменно вызывал чувство неловкости у своих хозяев. Созданный им портрет не был похож на человека, которого я знал, хотя мне было известно и о том, что порой Ельцин способен на не принятые в обществе поступки, особенно когда он утомлен, болен или раздражен, Заметил я и некоторые неувязки, свидетельствовавшие о том, что Зуккони не во всем щепетильно точен.

Для советских газет, и особенно для «Правды», было в высшей степени необычно перепечатывать целые статьи из зарубежной прессы, но в данном случае причина была очевидна: стало известно о намерении сделать все возможное, дабы уменьшить популярность Ельцина. Цитируя некоммунистическую газету, редакторы «Правды» рассчитывали вызвать у советского читателя больше доверия ко всей этой истории.

Статья Зуккони вполне могла появиться в «Правде» безо всякого содействия со стороны КГБ: скажем, просто передана в «Правду» отделением ТАСС в Риме. Последующие события, между тем, стали явно делом КГБ. Неделю спустя после поездки Ельцина в Соединенные Штаты депутаты Верховного Совета СССР стали получать по почте некое послание, являвшееся якобы копией конфиденциального письма Джеймса Гаррисона, американца, организовавшего поездку Ельцина, своему совету директоров. В нем менее цветистым стилем, чем у Зуккони, перечислялись многие, будто бы имевшие место случаи дурного поведения, которые упоминались в статье итальянского журналиста.

Некоторые советские политики в разговорах со мной упомянули, что в их почте загадочно появился русский перевод этого «письма». Один депутат с Урала прислал мне копию и спрашивал, является ли она аутентичной. Мне представлялось, что послание сработано профессионально, возможно, с помощью компьютера, в отточенном русском переводе, и направлено по почте из Швейцарии, из Цюриха, с ничего не говорящим обратным адресом.

Я ответил депутату, приславшему его мне, что не располагаю средством определить аутентичность того, что выдавалось за перевод частного письма, но он сам может задаться вопросом, кому по силам и кому выгодно добывать частную переписку, переводить ее, печатать профессиональным способом и отправлять по почте из–за границы.

Начиная с осени 1989 года произошла целая серия странных событий, связанных с Ельциным. Ему стали угрожать, то анонимные доброхоты, то якобы по поручению КГБ. На это он не обращал внимания, поскольку сомневался, чтобы даже у КГБ хватило дурости сделать из него в мученика: цель их состояла в том, чтобы подорвать доверие к нему и запугать его лично.

В 1992 году Ельцин, уже получивший доступ к документам КГБ, сказал мне, что находился под строгим наблюдением со времени исключения из Политбюро в 1987 году. Он все еще оставался членом Центрального Комитета партии и, таким образом, считался недоступным для подобного обращения, однако даже у него на кухне был и установлены подслушивающие устройства. Если все записи, полученные с их помощью, сложить стопкой, то, по утверждению Ельцина, та вырастет в вышину метров на шесть–девять.[57]

Трудно поверить, что Горбачев не знал об этой деятельности КГБ.