Отправной пункт для экономической реформы
Нежелание или неспособность Горбачева реорганизовать Совет Министров, бюрократический аппарат центральной власти, являлись и симптомом и причиной углубления экономической немощи. Оценивая той весной положением видел в том, как велись дела, лишь мрачные перспективы для советской экономики.
Затяжки подлинной экономической перестройки отныне сделались хроническими, и, как я считал, если не удастся отыскать способ разорвать на экономике удушающую хватку московской бюрократии, общественная мораль и доверие к руководству Горбачева войдут в «штопор».
Во время поездок, за пределами Москвы я тщетно отыскивал свидетельства того, что полномочия на принятие хозяйственных решений передаются от московского Центра. Несмотря на разговоры о достоинствах рыночной экономики, шаги по ее созданию были крохотными и неэффективными. Это являло собой разительный контраст со скорыми и фундаментальными переменами в политической системе. В ней оказались высвобожденными силы, которые волей–неволей подталкивали к демократизации. Зато так и не пришли в движение силы, способные сломать оплот бюрократизма в народном хозяйстве.
Вся страна выбивалась из сил под тяжким бременем: лишь весьма немногие действительно понимали, как работает рынок. В республиках и регионах зрело недовольство управлением из Москвы, что также способствовало этническим трениям, Горбачев, похоже, все еще уповал, что планированием и осуществлением его экономических реформ займутся Госплан и министерства, а это было равносильно тому, чтобы доверить лисице отвечать за сохранность курятника.
Я опасался, как бы предпринимавшиеся частичные меры и полумеры на самом деле не ухудшили положение, поскольку они не сопровождались изменениями системного свойства, которые придали бы им действенность.
Возникающие неурядицы были столь очевидны, что описывать их не составляло труда для нашего посольства (зато я сомневался, что «система» снабжала объективными описаниями Горбачева). Другое дело — выявить, что можно предпринять, дабы с успехом вовлечь советскую экономику в мировой рынок. У каждого экономиста» похоже, есть своя излюбленная формула, но они обычно игнорируют такой важнейший элемент, как политическая осуществимость. Сравнительное исследование «исходных пунктов» при переходе от командной к рыночной экономике, которое я в 1989 году советовал провести правительству США, насколько мне известно, так и не было проведено. И в самом нашем правительстве и вне его среди специалистов не было единства в отношении того, за чем мы должны наблюдать, что отслеживать, оценивая перспективы успешной экономической реформы в Советском Союзе.
К 1990 году мне стало ясно, что нашему посольству нечего ожидать указаний из Вашингтона в виде постановки задач для сообщений о состоянии советской экономики. Если мы хотели, чтобы посольские сообщения были связными, и если для обоснования наших суждений требовались надежные критерии, нам следовало позаботиться об этом самим. Я попросил экономический и политический отделы посольства, во главе которых стояли Джон Блэйни и Рэймонд Смит, два очень способных дипломата, хорошо знавшие Советский Союз, вести систематическое изучение ключевых проблем. Мы периодически встречались для обсуждений, и зачастую наши встречи походили на университетские семинары дипломников, с той лишь разницей, что в таких случаях «профессор» оказывался, на деле, студентом.
Обсуждения с сотрудниками нашего посольства и собственные мои наблюдения за разваливающейся советской экономикой убедили меня; самого большого эффекта советское руководство добилось бы, пойдя на ликвидацию центральных хозяйственных министерств и передав большинство их функций директорам предприятий, доверив, возможно, осуществлять кое–какие обязанности гораздо меньшим по размеру министерствам союзных республик. Таков был бы первый шаг, нацеленный на прекращение централизованного, имперского контроля над экономикой, разрушение монополии производителей и создание основы для последующей приватизации.[74] На первых порах такой радикальный шаг был бы болезненным и разрушительным, зато он высвободил бы силы, способные создать конкурентноспособное народное хозяйство. Мне казалось, что быстрая ликвидация механизма централизованного контроля: прерывание пуповин, связывавших центральные министерства с предприятиями, — с неизбежностью приведет к следующему:
• Директорам предприятий, чтобы выжить, придется создать рынки.
• Если республики и области получат прямые полномочия надзирать за народным хозяйством, Горбачеву удастся уклониться от ответственности за будущие ошибки.
• Экономические стимулы добиваться независимости потеряют в силе, как и один из источников этнических трений.
• Некоторые республики, получив такую возможность, быстро придадут легитимность частной собственности и другим институтам, необходимым для рыночной экономики и тем возбудят в остальных соревновательный дух сделать то же самое.
• Децентрализация позволит установить надежную базу налогообложения для республик и других административно–территориальных образований, поскольку Москве, если она перестанет субсидировать непроизводительные отрасли по всей стране, потребуется гораздо меньше средств на центральные органы власти. Более того, бюрократам, которые тормозят реформы, придется пойти на работу на предприятия, в местные и региональные органы власти, и это изменит их подход и отношение к происходящему.
Столь радикальные шаги, как те, какие я считал необходимыми, без сомнения, окончились бы провалом, стань они причиной слишком многих социальных перетрясок. Положим, ни у кого не было уверенности в том, когда «много» превратится в «слишком много», и все же следовало предпринять меры для смягчения воздействия перемен на обыкновенного жителя. Мне виделся такой вот минимальный набор мер, сопровождавших основательную децентрализацию экономического управления:
1. Укрепление рубля как мера экономическая посредством контроля за денежной массой и сокращения бюджетного дефицита, львиная доля которого вызывалась производством ненужных вооружений, субсидиями непроизводительным отраслям промышленности и содержанием громадной бюрократии. (Одним из способов уменьшить «избыточную массу рубля» могла бы стать продажа фондов, находящихся в государственной собственности, частным предпринимателям.)
2. Разрушение монополий и принятие строгого антитрестовского законодательства.
3. Содействие развитию — в основном, вне государственной структуры — институтов, необходимых для рыночной экономики: например, коммер–ческих и инвестиционных банков, средств внедрения коммерческих кодексов, центров обучения для привития необходимых новых навыков.
4. Передача основных социальных служб от предприятий местным и муниципальным властям — предпосылка успешной приватизации. Службы должны содержаться за счет имущественных налогов и перераспределения фондов из центрального бюджета.
5. Создание предохранительной системы, включая пособие по безработице, индексацию низких фиксированных доходов, таких как пенсии, до прожиточного минимума и программы вспомоществования беднейшим слоям населения, такой как продуктовые карточки. Оказание целевой помощи определенным группам населения будет куда менее дорогостоящим для бюджета, чем частичное возмещение расходов на питание и жилье для всех, как то делалось при существовавшем строе.
Такое развитие событий, конечно же, потребует времени, но, полагал я, реформа провалится, если не будет включать в себя быстрые» конкретные шаги в указанном направлении. Бюрократические институты не изменятся, пока их к тому не принудить, а бюрократы не станут предпринимателями в условиях, позволяющих им оставаться бюрократами. Зато, если окажется, что деваться некуда, многие быстро приспособятся к изменившейся действительности. Если физически здоровый человек отказывается учиться плавать, то, возможно, единственный способ научить его — бросить в воду на глубину.
Я понимал, что иностранцам, как бы хорошо они ни были осведомлены и сколь ни добры были бы их намерения, всего этого для советских людей не осуществить. Советские граждане должны сделать это сами. Я не собирался подзадоривать их или пытаться «продать» им свои любимые представления о реформе. Но к весне 1990 года у меня в сознании наконец–то сложился набор отправных пунктов, сверяясь с которыми, я мог судить о различных программах реформирования, которым в ближайшие месяцы предстояло стать предметом обсуждения.
————
Организуя свое президентство, Горбачев явно сознавал, что система политической инерции отторгнет радикальную экономическую реформу такого рода, какую я считал необходимой. А окажется ли он готов к тому, чтобы предпринять эти шаги, когда укрепит свое положение как президента и реорганизует летом партию на партийном съезде? Чтобы узнать ответ, мне ничего другого не оставалось, как ждать, по крайней мере, до осени, Важнейшим был вопрос: захочет ли Горбачев избавиться от центральных учреждений хозяйственного контроля?