Свершения Ельцина

Когда пишутся эти строки, Борис Ельцин по–прежнему президент Российской Федерации. Летопись его свершений как политика и государственного деятеля все еще пишется. Но что можно сказать о его роли в крушении Советского Союза?

Относительно его свершений как политика советского современники столь же разноречивы, как и по поводу свершений Горбачева. Одни видят в нем просто возмутителя спокойствия, единственной неизменной чертой которого оставалась жажда власти и которому так и не удалось перерасти стиль деятельности, присущий в Коммунистической партии первому секретарю областного масштаба. Другие считают его безответственным популистом, политиком, мечущимся туда, куда ветер дует. Его обожатели отвергают обе характеристики, указывая, что начиная с 1987 года Ельцин последовательно отстаивал вначале либерализацию, а затем демократизацию. Он первым из былых членов Политбюро полностью порвал с Коммунистической партией и перешел в неприкрытую оппозицию к ней, И, добавят они, несмотря на свою коммунистическую выучку, Ельцин обладал по крайней мере инстинктами демократа: он никогда не уходил от испытания прямыми выборами.[120]

Конечно, у Ельцина и Горбачева в характерах имелись черты контрастные; Горбачев был более склонен к размышлениям, более расчетлив, Ельцин — более непосредствен и импульсивен. С точки зрения формального образования, преимущество было на стороне Горбачева: первейший университет страны давал много преимуществ в сравнении с провинциальным строительным институтом, где учился Ельцин. Зато оба они были наделены профессиональным опытом длительного и успешного служения в аппаратах Коммунистической партии, оба составили себе имя в качестве областных первых секретарей. Впрочем, даже тут имелся контраст.

Хотя семейное происхождение Горбачева скромно: его отец был трактористом, — ему выпало счастье быть отобранным для учебы в Московском университете. Достижения там (и учебные и как активного комсомольского вожака) были весомы, они позволили Горбачеву вернуться домой, где перед ним открывалась прямая дорога к партийному руководству. Ответственные назначения, поначалу в комсомоле, а затем в самой партии, следовали в быстрой, едва ли не автоматической последовательности.

Ельцину воспользоваться таким стартовым преимуществом не довелось: ему пришлось пробивать себе путь в номенклатуру сметкой и волей, ну и щедро пуская локти в ход. Как следствие, эти двое по–разному смотрели на власть: Горбачев воспринимал ее как нечто для себя должное, тогда как для Ельцина она была чем–то, за что надо сражаться и победить.

И уж сражаться — он сражался. Но сражался по правилам. Его предвыборные кампании и его тактика в парламенте до самого его избрания президентом России в июне 1991 года считались бы нормальными в любой демократии. Разумеется, он бил своих оппонентов в уязвимые места, извлекал выгоду из их ошибок, а иногда давал диктуемые кампанией обещания, которые не мог выполнить, однако лишь люди, все еще погрязшие в паутине идеи однопартийной диктатуры, найдут подобные действия ненормальными.

Зимой 1990–91 годов, когда Горбачев балансировал на грани позволения применить силу в прибалтийских государствах, твердая позиция Ельцина наряду с предостережениями Запада, возможно, побудили Горбачева отступить от того, что могло бы стать трагической и кровавой ошибкой. Хотя защита избранных законодательных собраний от насильственного роспуска отвечала политическим интересам самого Ельцина, поддержка прибалтийской независимости с его стороны требовала как политического, так и физического мужества, также как и его немедленное и безоговорочное осуждение попытки переворота в августе.

Если бы не Ельцин, ретрограды, пытавшиеся убрать Горбачева в августе 1991 года, возможно, в тот год захватили бы контроль над Советским Союзом, не исключено, что и при неохотной уступке со стороны Горбачева. Может быть, у власти они оставались бы недолго, однако их политика потрясла бы новые демократические образования, взорвала бы экономику и несла бы в себе риск значительных кровопролитий.

Положим, говорить, что Борис Ельцин спас демократию в России, значило бы заходить слишком далеко (поскольку демократия там находилась еще на ранней стадии развития), но не будет преувеличением сказать, что его действия в первые восемь месяцев 1991 года сохранили возможность развития демократии в России, когда делу этому грозила смертельная опасность.

После августовского переворота — тут другая история. Вместо того, чтобы сосредоточиться теперь, когда пора его настала, на государственном строительстве: подготовить и принять новую конституцию, например, реформировать и заменить старую бюрократию, помочь становлению национальных политических партий и структур, необходимых для рыночной экономики, — Ельцин употребил свою энергию на борьбу с центром, попросту захватывая без переделки бюрократические структуры Советского Союза. Занимаясь этим, он не только подрывал уважение к власти закона, но и взвалил на свое российское правительство ответственность за многие обязательства прошлого. Более того, он вывел Россию на международную арену как новое независимое государство, не имея на то безусловного мандата граждан этого государства и опираясь на бездейственную конституцию. Многие серьезные невзгоды удалось бы смягчить, пожелай Ельцин пойти на более продуманный переходный процесс.

Действия Бориса Ельцина в 1991 году, несомненно, станут оцениваться в контексте его свершений как президента России. Если страна встанет на демократический путь с жизнеспособной рыночной экономикой, немногие будут склонны заострять внимание на его упущениях и ошибках. Его станут считать основа гелем новой России, той, что сродни XXI и последующим векам. Но если страна станет разваливаться и дальше, забредет в трясину преступности и коррупции, а также окажется расколотой демагогическими призывами восстановить империю, Ельцин сойдет в историю трагическим царем Борисом II, чье сомнительной легитимности правление привело к Смутному Времени и национальному позору.