Организация президентства

Отгораживаясь от требований прибалтов о независимости, Горбачев в то же время взялся за организацию президентской власти. Конституционная поправка, проведенная им через Совет народных депутатов, позволяла создать два консультативных органа: Совет Федерации, состоящий из руководителей парламентов союзных республик, и назначаемый Президентский Совет. Обязанности и властные полномочия этих органов были далеко не ясны. Выходило так, будто президент оказывался волен принимать или игнорировать их рекомендации по собственному усмотрению. Между тем, оба органа предусматривались для придания видимости коллегиальности процессу принятия решений.

Я подозревал, что Горбачев пошел на создание Совета Федерации, дабы создать у парламентов союзных республик ощущение, что их голос и вес имеют значение в центральных структурах власти, Станет ли Совет служить этой цели зависело от того, сможет ли он влиять на решения, имевшие значение для республик. Что касается Президентского Совета, то, по моему разумению, Горбачев будет стремиться использовать его как суррогат Политбюро. Если ему удастся переместить обсуждение политико–экономических вопросов из Коммунистической партии в канцелярию президента, под свой прямой личный контроль, ему окажется по силам дистанцироваться от партийной машины и в конечном счете обойти ее.

Через две недели после учреждения президентства Горбачев объявил о назначениях в Президентский Совет. В него вошли несколько ключевых правительственных фигур, такие как министр иностранных дел Шеварднадзе, председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов, министр внутренних дел Бакатин, председатель Госплана Юрий Маслюков. Горбачев ввел в него также двух своих близких соратников, Александра Яковлева и Валерия Болдина, руководителя своего аппарата в Центральном Комитете, Три умеренных реформатора, физик Юрий Осипян, экономист Станислав Шаталин и писатель Чингиз Айтматов, были уравновешены тремя хорошо известными «консерваторами», писателем–сибиряком Валентином Распутиным, Вениамином Яриным, заводским рабочим с Урала, кого ретрограды считали потенциальным «Лехом Валенсой справа», и Альбертом Каулсом, директором сельскохозяйственного предприятия из Латвии.

Отбирая людей для Президентского Совета, Горбачев явно поступал, уделяя больше внимания политической сбалансированности, чем сущностным качествам личности или политики. Похоже, целиком обойдены оказались лишь радикальные реформаторы, поскольку академик Шаталин, позже сделавшийся радикалом, все еще причислялся к умеренным. Мне было понятно, как политически целесообразно убедить основные группировки страны в том, что они «представлены» в Президентском Совете, но я не мог понять, как эта группа собирается действовать в качестве сочлененного организма. На деле, так никогда и не было.

Тем не менее, Горбачев сделал все, что мог, для придания престижа Президентскому Совету. Свою первую встречу с ним он провел на следующий день после назначения и позаботился, чтобы встреча эта широко освещалась, К тому же он предоставил членам Совета роскошные кабинеты в Кремле, месте, отведенном для высших советских официальных лиц. К осени Президентский Совет заменил Политбюро партии как высший орган в протокольном отношении. На официальном приеме по случаю Национального праздника в ноябре члены Президентского Совета принимали зарубежных первых лиц, стоя на том месте, куда в предыдущие годы допускались только члены Политбюро.

С установлением президентства Совет Министров СССР был сохранен, так что структура скорее походила на имевшуюся во Франции, где кабинет министров отделен от президентства (и на самом деле премьером зачастую оказывался представитель иной политической партии), чем систему президентского Кабинета в Соединенных Штатах, Подозреваю, что Горбачев был не прочь поставить Совет Министров под собственный более непосредственный контроль, но решил не делать этого частично из–за массированного сопротивления правительственной бюрократии, частично во избежании публичного унижения премьер–министра Рыжкова, который поддержал создание президентства и отказался стать соперничающим кандидатом в президенты. Тем не менее, многие наблюдатели, в том числе и я, ожидали, что Горбачев сократит размер Совета Министров и передаст функции большинства министерств экономического профиля республикам, как только это окажется политически осуществимым. Поначалу же, однако, президентство не привнесло никаких существенных перемен в структуру или кадровый состав Совета Министров.

Апрельские события к тому же, похоже, шли в разрез кое с какими предположениями, сделанными мною в отношении намерения Горбачева ослабить хватку партии на шее правительства в ходе предстоявшего съезда КПСС. Радикальные реформаторы в рядах партии обнародовали — в полном соответствии с партийным уставом того времени — «Демократическую платформу» к съезду. Я не ждал, что Горбачев поддержит платформу, поскольку против нее выступило большинство партийных работников, но я ожидал, что он убедит ее составителей остаться в партии. Без них в ходе съездовских обсуждений у реформ не оказалось бы сильной и последовательной поддержки, Влиятельные сотрудники собственного аппарата Горбачева уговаривали его в январе прийти к общему соглашению с этими интеллектуалами–реформаторам и, и, несмотря на то, что он предпочел пойти в этом вопросе на компромисс и подвергнуть критике реформаторов за придирки к условиям президентства, я полагал, что Горбачев понимает, что нуждается в них, — хотя бы для того, чтобы выглядеть умеренным перед своими консервативными коллегами. Более того, реформаторы по–прежнему показывали, что способны побеждать на выборах в ключевых точках, Объединение «Демократическая Россия» в ходе выборов в марте победило в Москве, Ленинграде, Свердловске и нескольких других крупных городах.

К моему удивлению, эти победы — как и Ельцинская до того — скорее, похоже, обидели Горбачева, чем убедили в полезности для себя демократического движения. Вместо того, чтобы позволить «демократам» оказывать макси–мально возможное влияние на отбор делегатов на съезд партии, Горбачев предпринял попытку выставить их из партии до того, как соберется съезд. 11 апреля 1990 года перед самым началом выборов делегатов в партийных организациях по всей стране, «Правда» поместила открытое письмо Центрального Комитета, в котором, по сути, требовалось, чтобы создатели «Демократической платформы» ушли из партии. В письме они обвинялись в попытках «превратить партию в своего рода бесформенную ассоциацию с полной свободой для фракций и группировок». За сим следовал риторический вопрос, могут ли «такие люди оставаться в рядах КПСС», и, хотя отрицалось, что письмо призывает к чистке, наделе именно это делалось предложением партийным организациям выступить против тех, «кто создает фракционные группы».

Юрий Афанасьев, лично раскритикованный Горбачевым, рассказал мне, что, когда появилось это письмо, он перестал видеть смысл в дальнейшем сохранении своего членства в партии. 18 апреля он публично заявил о выходе из Коммунистической партии. Большинство других реформаторов, между тем, решили остаться в партии по крайней мере до партийного съезда, с тем чтобы ретрограды не победили из–за отсутствия контраргументов с их стороны.

Официальный нажим на сторонников «Демократической платформы», увы, не подвиг их на создание единого фронта по ключевым вопросам. Вскоре последовала череда открытых перепалок, зачастую основанных на личной неприязни. Николай Шмелев обвинил в «Известиях» Гавриила Попова в одобрении карточной системы распределения. Реформистски настроенная Лариса Пияшева, экономист, заявила, что ее, кандидата от «Демократической России», бросили на произвол судьбы, потому что она подвергла критике кое–какие взгляды Ильи Заславского. В общем, не успели «демократы» обнародовать платформу, как тут же последовали ссоры из–за нее.

Сторонники «Демократической России» не смогли поначалу и объединиться в поддержку определенных кандидатур. Когда Горбачев, став президентом, освободил пост председателя Верховного Совета, Съезд народных депутатов избрал преемника. Горбачев поддерживал Анатолия Лукьянова, бывшего его заместителем, но у того был широкий круг противников, особенно среди реформаторов, считавших, что Лукьянов больше заинтересован в сохранении коммунистической номенклатуры, чем в продвижении реформ, Тем не менее, они не сошлись на одной кандидатуре, и в результате голоса их оказались распределены между несколькими, включая профессоров права Константина Лубенченко и Анатолия Собчака, физика Евгения Велихова, Алексея Казанника, депутата из Омска, уступившего свое место в Верховном Совете Ельцину, Геннадия Фильшина, экономиста из Иркутска. Даже при расколе внутри оппозиции Лукьяновское большинство оказалось худосочным: 53,6 процента, — что дает основание предположить: будь его противники объединены, победа в тот день могла быть и на их стороне.

Приобретенный таким образом опыт побудил реформаторов объединиться вокруг Ельцина, когда спустя несколько недель собрался новый российский парламент. Тогда меня не оставлял вопрос: случилось бы такое, окажи Горбачев поддержку кому–либо из умеренных, вроде Лубенченко, а не Лукьянову? Выказывая расположение кандидату, про кого было известно, что он против скорых политических и экономических перемен, Горбачев, сам того не желая, помог Ельцину создать коалицию в новом российском Верховном Совете и увеличить вероятность того, что двум органам власти предстоит схватка. Зато Лукьянов со своим грубым лицом и унылым голосом не производил большого впечатления на телезрителей и не был способен соперничать с Горбачевым в популярности. В случае с таким красивым, жизнерадостным и красноречивым человеком, как Константин Лубенченко, подобной уверенности быть не могло,