Экономика: насколько может ухудшиться положение?

В марте началась волна забастовок — в этом году, как и в предыдущем, с шахтеров. Шахтеры Донецкого бассейна забастовали первого марта, за ними вскоре последовали угольщики Кузнецкого бассейна, Воркуты и Казахстана. В отличие от прошлого года, когда выдвигались в основном экономические требования, теперь шахтеры хотели политических перемен: они поддерживали призыв Ельцина за отставку Горбачева и настаивали на новых общероссийских выборах. После месяца забастовок Верховный Совет издал закон, повелевавший шахтерам вернуться к работе и грозивший уголовным преследованием лидерам забастовщиков. Бастующие не обратили на это внимания.

Надо отдать должное Горбачеву: он отказался арестовать лидеров забастовок или посылать против них войска, чтобы заставить их вернуться в шахты. Вместо этого он выбрал переговоры. Третьего апреля вместе с премьер–министром Павловым они встретились с представителями шахтеров и предложили значительные экономические, но не политические уступки. Они предложили в течение следующего года постепенно вдвое увеличить зарплату. Забастовщики, тем не менее, не соглашались сдаваться. Переговоры были продолжены с лидерами независимых профсоюзов, получивших возможность участвовать в переговорах наряду с пропартийными «официальными» профсоюзами. Тем самым свободный профсоюз угольщиков был de facto[106] признан как выразитель мнения коллектива.

Вслед за апрельским скачком цен рабочие Минска и других городов вышли на улицу. Было очевидно, что коммунистическая партия, официальные профсоюзы и руководители предприятий во многих местах утратили контроль над рабочими. Переговоры с шахтерами зашли в тупик из–за политических требований. По прошествии нескольких недель стало ясно, что только Ельцин мог положить конец забастовке шахтеров, так как он был единственным политическим лидером, которому верили рабочие.

————

Зимой казалось, что Александр Яковлев, как и Шеварднадзе были не у дел. Прошлым летом Яковлев вышел из состава Политбюро и лишился своего места в Президентском совете, поскольку этот орган был ликвидирован в январе. И тем не менее, как и предсказывал в январе Черняев, Яковлева назначили главным советником Горбачева. Узнав о его переезде из здания ЦК на Старой площади в новый кабинет в Кремле, я договорился о встрече.

Он попросил меня прийти второго апреля, в день, когда вступили в силу новые цены. Я заметил, что у него просторный кабинет — один из тех, что раньше принадлежали заместителям премьер–министра, — а в мире советской бюрократии это имело значение. Мне было интересно понять, думает ли Горбачев о том, чтобы собрать старую команду, или просто пытается защитить старого друга от прямых нападок шовинистов, намеренных вырвать с корнем признаки «нового мышления» подобно тому, как в свое время Джозеф Маккарти старался избавить Америку от «красных». В любом случае Яковлев мог пользоваться влиянием лишь настолько, насколько этого хотел Горбачев, так как у него больше не было политической базы, кроме поддержки Горбачева.

Яковлев пребывал в философском настроении, и я заметил, что он настроен оптимистичнее, чем в наших предыдущих беседах. Не то чтобы он преуменьшал проблемы, стоявшие перед страной: перестройка, сказал он, преодолевает период организованной оппозиции. На селе основой ее являются, как он выразился, «наши новые латифундисты», директора совхозов и колхозов. В промышленности оппозиция группируется вокруг «суперпатриотов» из военно–промышленного комплекса.

Более того, он с казал, что в армии брожение является следствием резко снизившегося уровня жизни. «Эйфория» суверенитета охватила многие республики не только вне РСФСР, но и внутри, А в довершение всего финансовые ошибки, допущенные правительством Рыжкова, в особенности чрезмерное печатанье денег, завели республики в такой экономический тупик, из которого будет тяжело выбираться.

По мнению Яковлева, стране придется выдержать три основных испытания: добиться принятия народом повышения цен, разработать пакет предложений по действенной экономической реформе и, наконец, заключить новый союзный договор. Достичь этого не просто, но возможно. Собственно, он считал, что девять республик могут вскоре подписать союзный договор.

————

Все три задачи, о которых говорил Яковлев, действительно стояли перед страной, и экономические итоги первого квартала года, опубликованные в середине апреля, ясно показали, что те, кто говорил об экономическом кризисе, не преувеличивали.

Предполагалось, что дефицит бюджета составит 31,1 миллиарда рублей в первом квартале, хотя годовой дефицит был запланирован всего на 16,7 миллиардов рублей. Это неизбежно подстегивало инфляцию, уже перешедшую от рысцы к галопу: она достигла 22 процентов за двенадцать месяцев, оканчивавшихся в марте, а это, естественно, было до повышения цен 2 апреля.

Первоначально Горбачев реагировал на это усилением угроз, характеризовавших его политику с прошлой осени. В своем обращении к сокращенному составу Совета Федерации 9 апреля, он потребовал большей финансовой дисциплины со стороны республик и угрожал принять меры против тех, кто не выполняет обязательств по отношению к Центру и отказывается подписывать союзный договор. Он также призвал наложить мораторий на забастовки и запретить политические демонстрации в рабочее время. Единственной уступкой реформам с его стороны был призыв к реализации «земельной реформы» в ходе следующего сельскохозяйственного периода и предложение разработать планы по приватизации части сферы услуг и розничной торговли.

В этой речи, полностью показанной по национальному телевидению, Горбачев обещал, что Совет Министров в течение недели предложит на рассмотрение Верховного совета программу выхода из кризиса. Премьер–министру Павлову потребовалось немного больше дней на подготовку, но к 20 апреля у него был проект для обсуждения с видными экономистами, не входившими в правительство. Встреча с ними не оправдала его надежды на одобрение. К примеру, Григорий Явлинский заявил, что Павловская программа не учитывает инфляции, падения производства, волнений среди рабочих, а также дефицита бюджета и балансовых платежей.

Ничуть не смутившись, Павлов представил свою «антикризисную» программу Верховному Совету в понедельник, 22 апреля. Оглушив депутатов самым худшим предсказанием того, что советский ВНП может в этом году упасть на 25 процентов, он набросился на все еще бастовавших шахтеров и вновь заявил, что выступает против повышения зарплаты без увеличения производительности труда. Хотя он обещал быстро приватизировать малый бизнес, его программа на самом деле была нацелена на усиление контроля Центра над большей частью экономики. Например, создавалась новая инстанция, призванная следить за поступлением и распределением сельскохозяйственной продукции в соответствии с центральным планом. Реформы были лишь туманно обрисованы и намечены на будущее; ближайшие же меры воссоздавали контроль центральной власти.

Депутаты выслушали послание в гробовой тишине, не раздалось даже случайного хлопка, но после непродолжительных обсуждений программа была принята подавляющим большинством голосов. Она мало кому понравилась, но альтернативы не было, а было очевидно, что нужно что–то делать.

Из республиканских лидеров на сессии присутствовал только Нурсултан Назарбаев. Заявив, что он поддержит предложенные меры, поскольку не хочет ставить в трудное положение новое правительство в тот момент, когда оно выступило с первым официальным предложением, он предложил подправить программу, исключив из нее пункты, предусматривающие централизацию. Некоторые, заметил он, пытаются «вернуть диктат Центра» в нарушение согласованных положений проекта союзного договора. Затем он прямо высказался:

«Я убежден, что переход к рынку и осуществление антикризисной программы в наших условиях должны базироваться на двух китах — на едином для всех экономическом пространстве и на признании государственного суверенитета республик. Независимо от количества противников этой концепции в этой или другой палате, возврата к прошлому быть не может».

Иными словами, единое экономическое пространство даже для основных республик может быть сохранено лишь в том случае, если большая часть экономических решений будет предоставлена республикам, а это было одним из основных положений Шаталинской программы, которую человек, выступавший от имени правительства, по–прежнему называл нереальной. На самом–то деле партийные «консерваторы» были совершенно разочарованы ходом реформ и настаивали на возвращении системы централизованного планирования. Егор Лигачев, все еще член Верховного Совета, высказался прямолинейнее других, призвав «существенно укрепить элемент планирования в экономике страны и социальном развитии», и многие разделяли его точку зрения.

Тем не менее для большинства разваливающаяся экономика подорвала веру в институты и риторику прошлого. Опрос общественного мнения, проведенный в апреле, показал, что только 20 процентов опрошенных считали, что «социализм должен быть нашей целью», в то время как большинство (38 процентов) полагали, что «социализм доказал свою несостоятельность». Тем не менее в 1990 году опросы общественного мнения постоянно показывали, что большинство людей все еще высказывались за социализм в той или иной форме.

Другой опрос общественного мнения, проведенный 31 марта в пятнадцати основных городах СССР, показал, что доверие к правительству достигло рекордно низкой точки: менее 8 процентов высказывали доверие Павловскому кабинету министров. В то время как 25 процентов поддерживали правительство, 15,7 процентов хотели видеть коалиционное правительство, а 11,8 процентов правительство «Демократической России». То же исследование показало, что популярность Ельцина достигла 61 процента, в то время как лишь 15 процентов поддерживали коммунистическую партию.

Попытка Горбачева укрепить президентскую власть не сработала; за прошедшие полгода события явно ухудшились, и только зашоренный узколобый оптимист мог верить, что всеми презираемое правительство Павлова могло с помощью лояльности или страха обуздать центробежные силы, раздиравшие Советский Союз.

И то, что Горбачев «качнулся вправо», тоже не нейтрализовало оппозицию с этого фланга. Наоборот: как только Горбачев оттолкнул от себя мыслящих реформаторов двусмысленной реакцией на использование войск в Литве и яростными нападками на «демократов», консервативные силы тоже начали требовать отставки Горбачева.

В 1990 году консервативные участники съезда народных депутатов СССР и члены Верховного Совета начали объединяться для зашиты Союза от разрушительных, по их мнению, националистических сил. Они все более настойчиво добивались проведения мартовского референдума, а наиболее активные члены этой группы возглавили кампанию против Бакатина, Шеварднадзе и Александра Яковлева. Мы в американском посольстве следили за действиями этой группы с некоторой озабоченностью, поскольку самые ярые их приверженцы объединяли борьбу за сохранение Союза с бешеным антиамериканизмом.

Тем не менее, не все члены группы «Союз» открыто проявляли враждебность по отношению к Западу Эта группа была свободным объединением представителей военно–промышленного комплекса, этнических русских из нерусских республик и некоторых нерусских либо обрусевших и тем самым оторвавшихся от своих этнических корней, либо представлявших меньшинства в других республиках и боявшихся притеснений, если власть перейдет из Москвы в республиканские столицы.

Мы поддерживали контакты с членами группы и включали некоторых в список приглашенных на светские приемы, но лично мне не представилось возможности серьезно побеседовать с лидерами группы. Поскольку они стали значительной политической силой в Советском Союзе, я считал, что с ними полезно встретиться: это позволило бы нам определить методы, которые группа намеревалась использовать для сохранения Союза, и дало бы возможность заглушить голоса экстремистов, утверждавших, что Соединенные Штаты организовали заговор для развала Советского Союза. Поэтому я пригласил Юрия Блохина, председателя группы, и еще несколько руководителей на его усмотрение на обед. Он согласился, и мы наметили дату встречи на 11 апреля.

За день до встречи газеты запестрели сообщениями о том, что «Союз» призывает Горбачева установить прямое президентское правление на территории всей страны или уйти в отставку. Блохин вместе с остальными встречался с Горбачевым 8 апреля, и, судя по сообщениям, встреча их разочаровала. Их пресс–секретарь сказал прессе, что они выступают против существовавшего проекта союзного договора из–за чрезмерной автономии, предоставляемой республикам; критикуют Горбачева за неспособность навести порядок в Южной Осетии (где грузинские войска по–прежнему блокировали столицу) и за рассмотрение возможности возврата Южных Курил Японии; критикуют Шеварднадзе, Бакатина и Яковлева за то, что они «скомпрометировали себя»; и обсуждают вопрос о том, не потребовать ли созыва внеочередного съезда народных депутатов для импичмента президента. Запланированный нами обед обещал быть интересным.

Блохин приехал к назначенному часу с двумя коллегами, считавшимися умеренными членами «Союза»: Григорием Тихоновым, русским из Таджикистана с экономическим образованием, занимавшимся в Совете Министров вопросами топлива и энергетики, и Анатолием Чехоевым, осетином, сделавшим карьеру в партийном аппарате Грузии. Сам Блохин был русским экономистом из Молдовы.

Во время нашего разговора они отрицали, что призывают к отставке Горбачева. Наоборот, по их словам, они настаивают на том, чтобы он использовал власть для наведения порядка в стране и стабилизации экономики путем восстановления «вертикальной интеграции», что, конечно, означает контроль со стороны Москвы. Они отрицали приписываемые им утверждения, что Соединенные Штаты пытаются развалить Советский Союз, — напротив, выразили надежду, что мы окажем более активную поддержку сохранению Союза.

На протяжении всей беседы Блохин подчеркивал, что его группа настаивает на соблюдении законности в попытках сохранить Союз, Поскольку они считают, что Горбачев имеет право установить президентское правление в неблагополучных районах, — соблюдение законности является главным их требованием.

Пришедшие на обед лидеры «Союза», без сомнения, пытались надеть самую умеренную, демократическую маску на свое движение. На деле же группа объединяла тех, кто стремился сохранить Союз силой, и уже к лету она стала одним из сильнейших критиков Горбачевской сдержанности и его желания пойти на компромисс с республиканскими лидерами при обсуждении союзного договора.