«На день рождения Груни»

«На день рождения Груни»

«Генриэтта Давыдовна Левитина, — вспоминал Ник. Чуковский, — была прехорошенькая молодая женщина. Она тоже служила в Детском отделе, и чаще её называли просто Груней. Шварц и Олейников играли, будто оба влюблены в неё, и сочиняли множество стихов, в которых поносили друг друга от ревности и воспевали свои любовные страдания».

Г. Д. Левитина после окончания Педагогического института в 1927 году стала работать секретарем редакции. Она была, действительно, удивительно хороша. Я видел её фотографии с сыновьями, — художники Возрождения писали бы с неё Мадонну. Все влюблялись в неё — в шутку и всерьез, — и не только Шварц с Олейниковым.

Николай Макарович писал:

Я влюблен в Генриэтту Давыдовну,

А она в меня, кажется, нет —

Ею Шварцу квитанция выдана,

Мне квитанции, кажется, нет.

Ненавижу я Шварца проклятого,

По котором страдает она!

За него, за умом небогатого,

Замуж хочет, как рыбка, она.

Дорогая, красивая Груня,

Разлюбите его, кабана!

Дело в том, что у Шварца в зобу не…

Не спирает дыхания, как у меня.

Он подлец, совратитель, мерзавец —

Ему только бы женщин губить…

А слуга ваш покорный — добряк и красавец, —

Продолжает в немилости быть.

Я красив, я брезглив, я нахален,

Много есть во мне разных идей,

Не имею я в мыслях подпалин,

Как имеет их этот индей!

… … … … … … … … … … …

Полюбите меня, полюбите!

Разлюбите его, разлюбите!

Поясню, о какой «квитанции» идет речь. Дело в том, что, помимо своих прямых обязанностей, Генриэтта Давыдовна ещё и собирала деньги на МОПР. И тем, кто вносил туда деньги, выдавалась квитанция. А Олейникову такую квитанцию она дать позабыла.

Шварц не оставался в долгу. Но отвечал кратко, лаконично:

О, Груня, счастья вам желая,

Хочу я вас предостеречь:

Не верьте страсти Николая,

Он в сети хочет вас завлечь.

Ведь он — одни слова пустые,

Туман… да волосы густые.

Не вступая в «обзывательную» полемику с предыдущими «ораторами», но более категорично, продолжал игру Николай Заболоцкий:

Облака летят по небу,

люди все стремятся к хлебу,

но, имея в сердце грусть,

Груня! — я куда стремлюсь?

Груня, Груня, сколь терзаешь

ты мне сердце, ай-ай-ай…

К черту службу! Улетаешь

завтра ты со мной в Китай!

«А Груня занята детьми, — рассказывала Фаина Давыдовна, её сестра (по «Ежу» — «умная Маша»). — Она была совершенно сумасшедшая мать. Перед гостем ставилась бутылка вина, а она шла к детям.

Улица Чайковского,

Кабинет Домбровского.

На столе стоит коньяк,

У стола сидит Маршак, —

сочинение одного из постоянных гостей Домбровских, известного в те годы шахматиста и математика А. Я. Моделя. Потом приходил домой Вячеслав Домбровский, и с гостем садились играть в шахматы. А если бывал Шостакович, то они устраивались у рояля и играли в четыре руки».

По версии С. С. Шишмана, автора-составителя сборника «Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях» (Л., 1991), это четырехстишие (и его продолжение) принадлежит перу Н. Олейникова и Е. Шварца.

В. Р. Домбровский был командующим погранвойсками Ленинградского ВО, имел четыре ромба, что не мешало ему быть хорошим музыкантом. В юности он окончил консерваторию и юридический факультет. Он был внучатым племянником прославленного Ярослава Домбровского, героя Парижской коммуны, и сыном Ромуальда Домбровского, известного русского революционера. После подавления Польского восстания Ярослав Домбровский был арестован, осужден, но бежал из пересыльной тюрьмы. Выбраться ему и его жене из России помог двадцатилетний студент московского университета Болеслав Петрович Шостакович, с которым он, в общем-то, познакомился случайно. Теперь дружили их внуки.

Но особенно много народа собиралось у Домбровских на день рождения Генриэтты Давыдовны. Владимир Васильевич Лебедев, да и другие художники Детского отдела рисовали шаржи на присутствующих, а Маршак, Олейников, Шварц, Заболоцкий, молоденький Юра Владимиров, Хармс, Введенский и гости — не поэты соревновались в сочинении эпиграмм друг на друга. Лучшие подписывались под шаржами.

А 9 мая 1929 года Николай Заболоцкий принес большое шуточное послание «На день рождения Груни» и, торжественно зачитав его, вручил виновнице торжества. В памяти её сестры сохранилось лишь четыре строки оттуда:

…Ты родила двух-трех мальчишек,

Даешь ты на обед им сыр.

Ты шьешь им дюжины штанишек.

Подгузников и пыр и пыр…

Евгений Шварц сразу занервничал, попросил бумаги и ушел в соседнюю комнату. Удалился и Олейников.

Минут через десять Шварц уже читал свой экспромт. Вот он запомнился Фаине Давыдовне целиком:

Один завистник Заболоцкий,

Полет увидя мотылька,

Сказал ему с улыбкой плотской:

— Я придушу тебя слегка!

Был свернут из стихов кулек

И был уловлен мотылек.

Не верь, о Груня, подлецу

В день твоего рождения,

Когда, одетая к лицу,

Приемлешь поздравления.

Он низкий плут, он обормот,

А некий Шварц — наоборот!

Услышав голос «соперника», вышел и Николай Макарович. Очень важный и серьезный, он прочитал:

Да, Груня, да. И ты родилась.

И ты, как померанц, произросла.

Ты из Полтавы к нам явилась

И в восхищенье привела.

?????Красивая, тактичная, меланхоличная!

?????Ты нежно ходишь по земле,

?????И содрогается все неприличное,

?????И гибнет пред тобой в вечерней мгле.

Вот ты сидишь сейчас в красивом платьице

И дремлешь в нем, ты думаешь о Нем,

О том, который из-за Вас поплатится —

Он негодяй и хам

??????????????(его мы в скобках Шварцем назовем).

Живи, любимая, живи, отличная… Мы все умрем.

А если не умрем, то на могилку к вам придем.

К несчастью, все эти экспромты, как и шаржи художников, канули в Лету КГБ (НКВД?), когда в 1937 году Домбровские были арестованы. Вячеслав Домбровский был тогда же расстрелян, а Генриэтта Давыдовна получила свои десять лет. В сорок девятом её взяли вторично; в пятьдесят первом пошли по этапу и оба её сына — Ромуальд и Вячеслав.