Смутные времена — 2
Смутные времена — 2
Весной 1945 театр Комедии вернулся в Ленинград. Возвратились и Шварцы. Поначалу, пока в их квартире производили капитальный ремонт, жили в «Астории». А 17 июля переехали в ту же квартиру, которую покинули три с половиной года назад.
— Квартира восстановлена. Так же окрашены стены. Я сижу за своим прежним письменным столом, в том же павловском кресле… Итак, после блокады, голода, Кирова, Сталинабада, Москвы я сижу и пишу за своим столом, у себя дома, война окончена, рядом в комнате Катюша, и даже кота мы привезли из Москвы… Город начинал оживать. Нас преследовало смутное ощущение, что он, подурневший, оглушенный, полуослепший, — ещё и отравлен. Чем? Трупами, что недавно валялись на улицах, на площадках лестниц? Горем?.. Странное чувство испытали мы однажды, возвращаясь домой в девять часов вечера. Июль. Совсем светло. Мы идем по Чернышеву переулку, переходим Фонтанку по Чернышеву мосту, потом переулком мимо Апраксина двора. Потом мимо Гостиного выходим на канал Грибоедова. И ни одного человека не встретили мы на пути. Словно шли по мертвому городу. Светло, как днём, а пустынно, как не бывало в этих местах даже глубокой ночью. И впечатление мертвенности усиливали слепые окна и забитые витрины магазинов…
Но ощущение конца тяжелейшего времени, победы было сильнее, чем можно было ждать. Сильнее, чем я мог ждать от себя. Я думал, что вот и старость подошла, а ничего не сделано, и весь я рассосредоточен после крушения «Дракона», трудных отношений с Акимовым. Он сделал открытие, что нужен ему настоящий завлит, а от меня одни неприятности. И Катюша была в тяжелом настроении. Как никогда в самые трудные времена… А город, глухонемой от контузии и полуслепой от фанер вместо стекол, глядел так, будто нас не узнает… А в Союзе я с радостью увидел Леву Левина, который приехал из армии в отпуск. Юрий Герман там же. Он и Лева говорят о том, как странно после четырех лет войны опять шагать вместе по набережной…
Подсчитывали потери среди друзей и близких знакомых. Даниил Хармс и Александр Введенский, арестованные вторично в самом начале войны, умерли в застенках. Дойвбер Левин, Иоганн Зельцер, Всеволод Вальде, режиссер Нового ТЮЗа Владимир Чеснаков, артисты Сергей Емельянов, Анатолий Семенов, Иван Горячев, Леонид Тычкин (Даргис), участники шварцевских спектаклей, — погибли на фронте. В Алма-Ате от тифа умерли легендарный исполнитель Фурманова в «Чапаеве» Борис Блинов и кинозвезда Софья Магарилл, жена Г. М. Козинцева. И многие другие. Война порушила любимый Шварцем Новый ТЮЗ, артисты которого, вернувшись в Ленинград, разошлись по разным театрам.
В это время, вероятно, Шварц и написал стихи, которые посвятил Ю. Герману:
Ты десять лет назад шутил, что я старик.
О, младший брат, теперь ты мой ровесник.
Мы слышали друзей предсмертный крик,
И к нам в дома влетал войны проклятый вестник.
И нет домов. Там призраки сидят,
Где мы, старик, с тобой сидели,
И укоризненно на нас глядят
За то, что мы с тобою уцелели.
За унижения корит пустой их взор,
За то, что так стараемся мы оба
Забыть постылых похорон позор
Без провожатых и без гроба.
Да, да, старик. Запрещено шутить,
Затем, что ныне все пророки.
Все смерть слыхали. И боясь забыть,
Твердят сквозь смех её уроки.
Вернувшись в Ленинград, Евгений Львович продолжал работать над «Золушкой». «Начглавхудожфильм», как М. Калатозов подписался под телеграммой от 20 мая, торопил Ленфильм со сценарием: «Срок представления сценария окончился. Ускорьте присылку сценария». Директор студии И. Глотов приписал на ней: «т. Жежеленко, где сценарий?».
И вот 29 мая Шварц прочитал «Золушку» художественному совету студии, который принял её «на ура». Из стенограммы Худсовета:
«Г. Д. Васильев (кинорежиссер): Я всегда был одним из горячих поклонников автора, таланта сказочника, но, думаю, что это произведение наиболее чудесное из всех его произведений… На свой лад автор сделал эту вещь очень хорошо. Ему не только удалось передать все очарование сказочной фактуры этой вещи, согретой его личным чувством юмора, иронии, но очень удачно перекинуты мостики к современности… Диалоги здесь тоже стоят на высоком профессиональном уровне. Каждое действующее лицо говорит только ему одному свойственным языком и в его собственной манере…
А. Г. Иванов (кинорежиссер): Мы прослушали прекрасное литературное произведение, написанное прекрасным языком. Это произведение с интересом будет смотреться и с увлечением читаться и детьми, и взрослыми. Современные мотивы здесь вплетены чрезвычайно к месту, остроумно, обогащают произведение, и я только могу позавидовать режиссеру, который будет ставить эту вещь…
Б. Ф. Чирсков (драматург): Эта прелестная вещь меня чрезвычайно взволновала. Эта сказка настолько житейски нам необходима, что каждый понимает её на свой лад. Она настолько живая, что о каждом из действующих лиц можно строить свои догадки и предположения…
А. Г. Зархи (кинорежиссер): Я хочу поздравить студию с замечательным сценарием, который не придется переделывать…
Л. М. Жежеленко (главный редактор студии): Для меня также этот сценарий большая радость… Ни о каком переосмыслении, ни в каких переделках сценарий не нуждается…
Б. В. Зон (режиссер, руководитель театра-студии киноактера): В этой вещи есть все. Переделок здесь не нужно. Игра актеров и работа режиссера расставит нужные акценты. Вопрос актерской работы получает здесь исключительную важность. Здесь не может быть смазанных слов. Эту картину нужно слушать, как и смотреть. Режиссерская работа здесь будет иметь огромное значение.
С. Д. Васильев (художественный руководитель студии): Сценарий «Золушки» — одна из первых работ, которые должны определить в дальнейшем лицо нашей студии. То, что Шварц, которого мы знаем и любим, пришел к нам именно в этот момент, это особенно ценно, и ценно то, что он думает над следующим сценарием для студии… Это не просто сценарий, написанный для того, чтобы получить гонорар, а в этот сценарий вложена душа автора, авторское ощущение сегодняшнего дня. Это особенно ценно в сценарии. Каждая фраза здесь написана не случайно, а прочувствована всем сердцем, со всем знанием окружающего мира. Это заставляет нас подойти к этой работе с особым уважением…
Председатель: Какие будут предложения?
С. Д. Васильев: Предлагаю литературный вариант сценария принять и направить для утверждения в Комитет.
Председатель: Нет возражений? (Нет). Предложение принимается. Объявляю заседание закрытым».
Сценарий отправляется в Москву, где в декабре его обсуждают на художественном совете Комитета. И здесь члены Совета так же отзываются о сценарии вполне благожелательно.
Б. Горбатов говорил, что «Золушка» — «замечательный сценарий: веселый, яркий, остроумный. Он хорош и по литературному диалогу. Мне нравится и тот несколько иронический прием, который применяется автором сценария…» М. Ромм: «Мне понравилась сказка. Единственным, пожалуй, недостатком является то, что у главной героини как-то нет характера. Есть характер у Короля, у Мачехи, а у самой Золушки — нет… (Думаю, такое восприятие Золушки у режиссера возникло в сопоставлении, действительно, характерных ролей Короля и Мачехи и лирической героини, которой является Золушка. — Е. Б.) Есть и ещё вот какое замечание: автор, пожалуй, местами чересчур увлекается стилизацией. Ирония стилистическая — до ребят может не дойти». На что последовала реплика Б. Бабочкина: «Это ведь не обязательно для детей!».
Ромм: «Повторяю — сказка мне понравилась, и я голосую за неё. Вообще же нужно сказать, что это один из лучших сценариев, которые мы здесь рассмотрели…» — Горбатов: «Мы рекомендуем этот сценарий и просим автора учесть наши замечания…».
И Ленфильм получает «Заключение по литературному сценарию»:
«Сценарий «Золушка», созданный по мотивам одноименной сказки, написан автором в жанре музыкальной комедии, изобилующей большими возможностями для создания веселого и остроумного зрелища. Изящный и острый диалог, легкая ирония в трактовке образов — короля, феи, принца и др. — все это является большим достоинством сценария прежде всего как литературного произведения. Центральный образ комедии — трогательный и чистый образ Золушки, известной в фольклоре всех стран, передан автором в сценарии ближе к интерпретации его в сказке Шарля Перро, нежели в русской сказке.
Осуществление постановки «Золушки» потребует от режиссера особого приема, который в адекватной форме помог бы передать остроумие и блеск литературного произведения. Комедия «Золушка» должна быть одновременно условной, сказочной и реалистической по существу замысла, по глубоко-нравственной и человеческой идее. Подбор актеров на основные роли тоже должен быть строго подчинен общему стилю произведения. Даже самый небольшой налет натурализма способен разрушить прелесть данной вещи… Декорации и костюмы должны воссоздать условно-сказочный мир без прикрепления его к определенной эпохе и стране.
Считаем возможным утвердить сценарий для запуска в подготовительный период, после того как Студия предоставит весь основной коллектив съемочной группы.
Начальник Главуправления по производству художественных фильмов Калатозов.
Старший редактор Погожева».
Удивительна ясность и точность каждого положения-пожелания «Заключения». Кажется, что если бы была возможность у Калатозова поставить этот сценарий, он с радостью ею воспользовался бы сам.
Разрешение на запуск картины в производство получено. Начинаются актерские пробы. Утверждается группа во главе с Надеждой Кошеверовой: главный оператор — Евгений Шапиро, главный художник — Исаак Махлис (декорации и костюмы по эскизам Н. П. Акимова), композитор А. Спадавеккиа, художник-гример — В. Ульянов. На роль Золушки утверждается Янина Жеймо, на роль Короля — Эраст Гарин, принца — Алексей Консовский (в недавнем прошлом — пятнадцатилетний капитан), Лесничего — Василий Меркурьев, Мачехи — Фаина Раневская, Анны — Елена Юнгер, Марианны — Татьяна Сезеневская, Феи — Варвара Мясникова (легендарная Анка из «Чапаева»), доброго волшебника — Николай Мичурин, министра — М. Ростовцев, пажа — И. Клеменков и другие.
Начались съемки…
Когда на обсуждении «Золушки» С. Васильев сказал, что Шварц «думает над следующим сценарием для студии», вероятно, он имел в виду «Дом на Мойке», который возник в планах студии ещё в 1944 году и должен был рассказать «о рядовых гражданах Ленинграда. Это история людей одного дома, переживших всю ленинградскую эпопею. Это сценарий о незаметных в мирное время людях — домохозяйках, советских служащих, о проверке этих людей в годину испытаний, о будничном героизме, о моральной победе советских людей». В конце аннотации значилось: «Автора надо подыскать». Потом это было зачеркнуто и дописано от руки — «Автор Е. Шварц».
Скорее всего Евгению Львовичу показалось, что тут можно будет использовать «Одну ночь», которая до сих пор не была востребована. И поэтому согласился на написание сценария. 21 июля с ним был заключен договор. Ставить сценарий должен был Ян Борисович Фрид.
Ненаписание сценария прослеживается в заявлениях Шварца в сценарный отдел Ленфильма:
30 декабря 1945 г.: «Прошу пролонгировать договор на сценарий «Домик на Мойке» до 15 февраля 1946 г.» — «Пролонгировать», — постановляет начальник сценарного отдела А. Шишмарева.
2 апреля 1946 г.: «Прошу продлить срок выполнения сценария «Домик на Мойке» до 15 июля». — «Продлить», — она же.
17 июля: «прошу продлить мне срок предоставления сценария «Домик на Мойке» до 9/X-46», — «Пролонгировать», — на этот раз — Е. Добин.
Истек и этот срок. И новый начальник Сценарного отдела С. Кара пишет Шварцу 31 января 1947 г.: «Уважаемый Евгений Львович! Зная о Вашей болезни, мы не настаиваем на немедленном представлении Вами сценария «Дом на Мойке» или на расторжении договора с Вами. Все же срок сдачи сценария истек давно, и киностудия не может допустить существование договора с автором, который не работает над сценарием и не указывает никаких сроков окончания этой работы. Просим Вас в ближайшие дни сообщить нам срок сдачи сценария. В противном случае мы будем вынуждены расторгнуть договор с Вами и взыскать полученный Вами первый аванс».
Через две с половиной недели, 18 февраля, следует ответ: «Ввиду того, что мне пришлось за последние месяцы заняться переработкой сценариев, которые я считал уже принятыми Союздетфильмом («Царь Водокрут», «Первоклассница») — я нарушил все сроки по договору на сценарий «Домик на Мойке». В настоящее время я переделываю первоначальный план сценария заново. Прошу предоставить мне отсрочку по договору до 1 июня 1947 г.».
Резолюция на последнем заявлении отсутствует. Договор был расторгнут, а сценарий не написан.
Действительно, одновременно Евгений Львович продолжал работать над сценариями для А. Роу и И. Фрэза.
В конце 1945 года дирекция Союздетфильма приняла решение о постановке шварцевского «Царя Водокрута» для Роу, и к марту сорок шестого сценарий был готов, оценен Худсоветом студии как «большая талантливая работа автора, дающая возможность создать музыкальный, комедийный фильм-сказку».
25 марта 1946 года в ГУПХФ М. Калатозову было отправлено письмо: «В 1944 году к/с «Союздетфильм» заключила договор с драматургом т. Шварцем Е. Л. на написание им сценария «Кот в сапогах». В настоящее время т. Шварц представил студии вместо этого сценария сценарий «Царь Водокрут», который уже принят студией и послан на утверждение в Комитет. Просим Вашей санкции на приобретение у т. Шварца Е. Л. сценария «Царь Водокрут» с оплатой ему гонорара в сумме 50000 р. (за вычетом ранее полученного т. Шварцем аванса за сценарий «Кот в сапогах»)». «Санкция» была, сценарий приобретен.
Но ещё следовало «довести» «Водокрута» — кукольную пьесу до кондиции. «За последние два месяца, — записал Евгений Львович 21 октября сорок пятого года, — с огромным трудом, почти с отвращением, работал над сказкой «Царь Водокрут». Для кукольного театра. Вначале сказка мне нравилась. Я прочел её на труппе театра. Два действия. Актеры хвалили, но я переделал все заново. И пьеса стала лучше, но опротивела мне. Но как бы то ни было, сказка окончена и сдана. Но запуталось дело со сценарием…».
В Кукольном театре на ул. Некрасова пьеса получила название «Сказка о храбром солдате». Поставил её художественный руководитель театра С. Н. Шапиро, художник И. Коротков, композитор А. Локшин. Прессы о премьере было немного, зато вся — хвалебная. «Все происходящее на сцене с такой силой захватывает ребят, что они чувствуют себя не зрителями в обычном смысле этого слова, а единомышленниками и участниками рискованного и опасного дела, на которое решились храбрый солдат и подросток Ваня, — писал, к примеру, П. Зенин в «Смене» (1946. 25 дек.). — Конечно, это во многом объясняется содержанием пьесы-сказки Евг. Шварца, увлекательно говорящей о том, как солдат и Ваня, проникнув во владение царя Водокрута, спасти от неволи Ванину мать — искусницу Марью, какие трудности они при этом преодолели и через какие опасности прошли. Однако успех спектакля объясняется не только этим. Постановщик С. Шапиро сумел убедительно раскрыть самое главное, что заключает в себе пьеса, — мужество, храбрость, находчивость солдата, его непримиримость ко всему, что оскорбляет человеческое достоинство, что мешает человеку идти избранным путем.
Совсем особенное неизгладимое впечатление оказывает на ребят другая линия спектакля — любовь Вани к матери. (…) Оформление подчеркивает сказочность, романтику спектакля; музыка, то легкая и мелодичная, то суровая, не только эмоционально воздействует на зрителя, но помогает раскрытию драматических событий, происходящих на сцене. (…) В. Сударушкин играет роль храброго солдата, у которого русская удаль сочетается с трезвым и умным расчетом». Сударушкин вскоре станет главным режиссером этого театра.
В сорок же шестом году Александр Роу, вроде генеральной репетиции перед съемками картины, поставил «Сказку о храбром солдате» на радио. Упоминаю об этой постановке потому, что, кажется, о ней даже Евгений Львович ничего не знал, и потому, что роли в ней исполнили замечательные артисты: Борис Чирков — солдат, Тамара Макарова — Марья искусница, Эраст Гарин — царь Водокрут, Георгий Милляр — Квак, М. Барабанова — Ваня, А. Харитонова — Аленушка, В. Лепко — пастух и другие.
Но основной — главной — работой во всей этой суматохе, был все-таки «Медведь», которого Шварц начал писать ещё в Москве, в конце 1944 года. Теперь, 16 января сорок шестого года, он записывает: «Вот и пришел Новый год. Сорок шестой. В этом году, в октябре, мне будет пятьдесят лет. Живу смутно, пьеса («Медведь») не идет. А когда работа не идет, то у меня такое чувство, что я совершенно беззащитен, и всякий может меня обидеть…».
И ещё через полтора месяца: «4 марта. Я вот уже восьмой день пишу не менее четырех часов в день. Пишу пьесу о влюбленном медведе, которая так долго не шла у меня. Теперь она продвинулась. Первый акт окончен и получился».
10 апреля: «Читал Акимову. Едва не поссорился с ним. Целый месяц не разговаривал. Он очень тяжелый человек. Теперь как будто помирились. Пишу второй акт. Застрял на сцене встречи переодетой принцессы с медведем. Переписываю чуть ли не в шестой раз».
3 мая: «Был сегодня днём в Комедии. Актеры встречают меня всегда радостно, и это меня радует…».
А чуть раньше, 17 апреля, в Ленинград пришла телеграмма, в которой говорилось, что к Шварцу «выезжает режиссер студии <Союздетфильм> Фрэз» и что «надеемся, что Вас заинтересует наше предложение».
Предложение, действительно, заинтересовало писателя, тем более что ему казалось, будто с «Золушкой» и «Водокрутом» всё уладилось. А «Медведь» ещё в зачаточном состоянии, да и сроки тут не давят.
Илья Абрамович Фрэз хотел поставить фильм о ребятах, идущих «в первый раз в первый класс». Фильм должен был называться «Первая ступень». Заявка была написана, послана в ГУПХФ и принята там. Студия получила разрешение заключить с Шварцем договор на сценарий.
Договор был заключен 22 мая. Срок сдачи — 5 июля.
Несколько раз приезжал в Ленинград режиссер, ходил по школам, встречался с педагогами, собирал материалы. Обсуждали сцены сценария. И «Первая ступень», теперь переименованная в «Первоклассницу», была написана Шварцем почти вовремя.
Но лучший друг писателей, режиссеров, артистов, художников и композиторов почувствовал вдруг, что на его дружбу все перечисленные «друзья» отвечают как-то не адекватно. И обиделся. И в прессе началась мыльная опера о безответной любви. Первая серия называлась постановлением ЦК «О журналах «Звезда» и «Ленинград» (14.8.46), вторая — «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (26.8.), третья — «О кинофильме «Большая жизнь»» (4.9.) и т. д. Более или менее неважная, но устоявшаяся жизнь, вмиг рухнула. Были ошельмованы Анна А. Ахматова и Михаил М. Зощенко; положены на полку вторые серии «Большой жизни» и «Ивана Грозного», «Белинский», «Простые люди» и прочее.
«Когда грянула Ждановская речь, мы были в Риге, шли съемки «Золушки», — вспоминала Елена Владимировна Юнгер. — Через несколько дней к нам зашел Евгений Львович. Николая Павловича не было дома. «Пойдем навестим Анну Андреевну, — сказал Шварц. — Я думаю, каждый визит ей сейчас дорог и нужен». Мы вышли на Невский, пошли пешком до Фонтанки (от улицы Гоголя. — Е. Б.). Почти всю дорогу молчали.
Поднялись по лестнице. Входная дверь в квартиру была не заперта. Мы вошли в широкий светлый общий коридор. Комната Анны Андреевны находилась как раз напротив входа. Дверь в её комнату загораживала высокая стремянка. На её верхушке, под потолком, сидел человек и возился с электрическими проводами. Мы постучались. После паузы в щель выглянула незнакомая женщина. «Подождите, пожалуйста, немного, Анна Андреевна сейчас выйдет», — сказала она. Мы сели на широкий подоконник. Человек спустился с лестницы, отодвинул её вдоль стены от двери, забрался на неё опять и продолжал свою возню с проводами. «Это устанавливают приспособление для прослушивания», — сказал Евгений Львович. Я с ужасом посмотрела наверх.
Вышла Анна Андреевна. Такая же, как всегда, сдержанная, приветливая, пожалуй, несколько бледнее обычного. Извинилась, что заставила ждать, сказала, что очень рада нас видеть, пригласила в комнату.
— Как назло ещё перегорел свет, пришлось вызвать монтера.
Шварц поделился с ней своими предположениями.
— Нет, вовсе нет, — даже засмеялась она, — хотя это было бы неудивительно.
Внешне она была совершенно спокойна. Никому бы и в голову не пришло, что случилось нечто экстраординарное. Поразительная, нечеловеческая сила духа».
У Евгения Львовича, как и у Елены Владимировны, было нечто другое. Их душевное состояние можно определить, как собственное достоинство. Это не «политическое неповиновение» сегодняшнего времени. Просто им было унизительно сторониться человека, попавшего в опалу. В отличие от «подавляющего» большинства, представители которого, встречаясь случайно с отвергнутым, например, с Зощенкой, переходили на другую сторону улицы.
Кстати, о Зощенке. И его не сторонился Евгений Львович, поддерживал материально, когда у самого бывала такая возможность. Свидетельством тому сохранившаяся записка Михаила Михайловича: «Дорогой Женя! Несколько раз звонил Вам и заходил. Все не застаю. Вероятно, Вы в отъезде? Опрометчиво поступаете с кредиторами — не сидите дома в то время, когда кредиторы осаждают Вас, стремясь отдать свой долг (200 р.) Если в ближайшие дни не появитесь, то деньги, вероятно, будут потрачены. И тогда пеняйте на себя и на свое (не по возрасту) легкомыслие. Хотел сунуть деньги в Ваш почтовый ящик, но побоялся, что их сопрут Ваши злобствующие соседи. Ваш М. З.». С «кредиторами», конечно, описка.
24 сентября состоялось очередное заседание Художественного совета Ленфильма. На повестке дня — просмотр и обсуждение отснятого материала по картинам «Золушка» и «Улица Росси». Председательствует директор студии И. А. Глотов.
«Председатель: Есть предложение сначала заслушать режиссеров, потом приступить к обсуждениям ввиду того, что мы должны уяснить себе точку зрения режиссера. Режиссер скажет, что нужно исправить по сценарию и возможно ли в дальнейшем работать по данному сценарию. Начнем с «Золушки»…
Н. Н. Кошеверова: Мы много думали о сценарии в свете последнего постановления ЦК ВКП(б) и пришли к убеждению, что жанр этой вещи вполне возможен, что вредного в нем ничего нет. Это — жанр сказки, жанр комедии, но это углубленная вещь, и из неё можно извлечь для нашей молодежи много полезного… О чем говорится в картине? О благородных чувствах, о девушке, которая собственным трудом добивается счастья. Она не только пребывает забитой, но она должна, несмотря на свою подневольность, защищать своего отца, находить радость в труде. Нужно, чтобы она не была забитой, этого не нужно вытягивать у Золушки, но нужно вытянуть мораль воспитательного значения, чтобы на этой сказке молодежь могла почерпнуть для себя полезные вещи в смысле благородного отношения друг к другу. Это можно сделать не вульгаризируя вещь, так как это сказка, у неё есть свои законы. Но необходимую мораль можно вытянуть и из самого образа и характера Золушки…».
Простим Надежде Николаевне косноязычие. В нем чувствуется растерянность, непонимание, чего, каких слов, от неё ждут. Она очень хочет снимать этот фильм. Но Худсовету нужно бросить кость. И она начинает придумывать переделки. То она говорит, что «нужно найти умный глаз у короля не только в актерской интерпретации, но и в самой вещи», то «первая сцена — спальня, которая неудачна», то «фея должна являться морализирующим началом», и так далее. Короче говоря, «Шварцу мы посылаем подробное письмо, что нужно делать, как нужно дорабатывать…».
Козинцев поддержал режиссера. А в последующих выступлениях неожиданно возник вопрос о неуважении автора к сказке. «Меня беспокоит, что тут непрерывное недоверчивое отношение к сказке, — сказал начальник сценарного отдела студии Л. Жежеленко, — и я не понимаю, почему обращаются к сказке, если она вообще не удовлетворяет. Если у нас почему-либо не получается, замените другой вещью, а не старайтесь подобрать огромное количество подпорок, от сказки не идущих… Меня коробит непрерывное неуважение к сказке, которое здесь происходит в материале и даже в тех задачах, которые будут выдвинуты по линии переделки сказки перед Шварцем…».
«Я. Б. Фрид: Я не вижу возможности ставить этот материал в силу того, что он, с моей точки зрения, является порочным… В образе Золушки я не обнаружил активной любви к труду, равно как не обнаружил традиционной обаятельности в других образах. Все остальные персонажи, окружающие Золушку, удивительно несимпатичные лица. Дегенеративен Гарин, который никак не вызывает симпатии, неприятен принц — рахитик с разжиженными мозгами. Почему его такого должна любить Золушка? Все это действует так, что начинаешь беспокоиться за весь материал в силу того, что он, с моей точки зрения, является порочным.
С. Васильев: Мне кажется, что сценарий Шварца был малоинтересен с точки зрения идейной и художественной стороны. Что сказка была пересказана неясно. Не было простого изложения кинематографическим языком известной сказки… Относительно уважения или неуважения к сказке. Это неуважение к сказке проявлено автором прежде всего в сценарии. Он её так трактует, и поэтому нельзя криминировать к постановщикам…».
Были, конечно, и заступники — и у автора, и у режиссеров. И, тем не менее, страсти так разгорелись, что И. Глотов вынужден был остужать пыл особенно рьяных товарищей. «Ряд сегодняшних выступлений мне не понравился. Я считаю, что такие выступления свидетельствуют о недостаточно серьезном отношении к порученному делу… Тема Золушки нам утверждена Министерством в общем тематическом плане на 1946 год. Министерство кинематографии у нас эту тему не сняло, а, наоборот, дало 7 миллионов рублей и поручило за счет расхода этих денег дать высокоидейную и высокохудожественную картину… Мы с вами неоднократно возвращались к этой теме, обсуждали литературный сценарий, и художественный совет единодушно принял его. Режиссерский сценарий был утвержден на основании наших постановлений, и сейчас поздно говорить, нужна или не нужна эта тема, её надо правильно решить…».
Сценарий был сложен для съемок, поэтому ещё раньше, до этого худсовета, Кошеверовой, у которой «Золушка» была лишь второй самостоятельной постановкой, придали тоже, в общем-то, начинающего Михаила Шапиро, её сорежиссера по «Черевичкам». Во время этого худсовета было решено, что курировать съемки будет Г. М. Козинцев, который сказал: «Тут два пункта. Первый — желательно присутствие Шварца, так как в этом материале без него трудно разобраться. Передать текст Шварца гораздо труднее, чем текст обычного сценария. Второй — все, что от меня нужно, я с большим удовольствием сделаю, но, кажется, с этим материалом не так будет просто…».
Евгений Львович на этом заседании отсутствовал. Он был в Сочи, куда его увез Акимов, чтобы под его присмотром Шварц работал над новой, «современной», пьесой для театра Комедии. Шварц решил написать пьесу, которая рассказывала бы о трудностях, с которыми сталкиваются молодые в первый год брака. С ней-то и маялся Евгений Львович в Сочи.
— Только что произошло событие, тень которого все сгущалось, — решение о журналах «Звезда» и «Ленинград». И мы отбрасывали мысли о том, каковы последствия этого решения для всех нас. Тоже невеселая работка… Но чувствовался мой любимый юг, море… Я любил смотреть с пристани в воду. Водоросли на столбах дышали с прибоем. Рыбы проходили возле — все больше зеленушки и собаки, которых не едят. Море ты чувствовал везде, даже в столовой… Я подходил к морю, к самым волнам. И кроме радости, возникало желание, безбрежное, но тоже праздничное. Это желание ближе понять или сойтись с морем, чем это тебе дано. Ты не достигал этого, купаясь или в лодке. Море оставалось само по себе, а ты сам по себе. Больше всего приближался ты к морю, когда, ни о чем не думая, лежал на берегу…
А однажды штормило, и купаться было нельзя. Я шел по берегу, а море равномерно шумело и накатывалось на камни, выбрасывая водоросли, обкатанные волнами деревяшки с давным-давно утопленных им кораблей… И вдруг я почувствовал себя муравьем перед этим огромным, бесконечным, вечным морем, которое точно так же накатывало волны на берег тысячи лет назад, и будет таким же спустя ещё тысячи лет. И кто я ему? Песчинка, живущая на его берегу одно мгновение, которое оно даже не замечает. И я ужаснулся — в библейском понимании этого слова…
Хоть и чувствовал я себя в те дни, как всегда на море, бессмысленно счастливым, но, словно звуковой фон, мешающий слушать по радио то, что ты любишь, обстановка мешала жить спокойно. Труппа бушевала не менее бессознательно, чем море, но менее величественно. Как всегда в тяжелые времена, вылезали на свет божий самые ядовитые неудачники и пристраивались к самым настойчивым склочникам и карьеристам. И я чувствовал, что это не только в театре, а и у нас в Союзе писателей. А из «Ленфильма» шли телеграммы, одна настойчивей и повелительней другой, требующие, чтобы я приехал и занялся переделкой «Золушки» в свете решений о журналах. Я ни за что не хотел ехать, чувствуя, что чем позже вернусь, тем здоровее будет обстановка. Но воспоминание о перепуганно-повелительном тоне телеграмм Глотова преследовало, как запах гари, впитавшийся в одежду. А Акимов настаивал, чтобы я написал пьесу очень быстро, он настаивал неотступно, чтобы пьеса на современную тему, крайне театру необходимая, была сделана мною в месяц. И я сидел за столом на длинной, во всю длину дома, широкой галерее за маленьким столиком и пытался писать. Жужжание ос, шум прибоя, сад некоторое время поддерживали ощущение счастья. Но скоро чувство неблагополучия брало верх. И я то начинал писать, то бросал и вспоминал, все вспоминал…
И вот подошел срок возвращаться. Летели Шварцы из Адлера через Москву. Евгений Львович позвонил Фрэзу (правда, в те годы его фамилия писалась через «е» — Фрез. Через «э», вероятно, казалось, что звучит чересчур вызывающе) и узнал, что сценарий «Первая ступень», «в свете постановлений об искусстве», не утвержден.
— Фрэз приезжает поговорить со мной, худой, смуглый, стройный, больше похожий на бедуина, чем на еврея. Как подобает кинорежиссеру, бодр и весел. Но в глазах выражение растерянное. Он в смятении, как мы все. И я предлагаю забыть сценарий «Первая ступень», а подумать о новом, назвав его просто «Первоклассница». На чем мы и расстаемся, с полной уверенностью, что у нас ничего из этого не выйдет…
Действительно, — все пребывали в смятении, не понимая, как же исполнять «пожелания» ЦК. Особенно это задевало молодых режиссеров, у которых творческая карьера только начиналась. От картин, которые они мечтали снять по сценариям Шварца, зависела вся их последующая жизнь.
— Поправки, требуемые киностудией, я в сценарий «Золушки» не внес. Поправил то, что не получилось в снятом материале… А потом пришел апрель 1947 года, когда вдруг совсем неожиданно для меня картина имела успех. И это сливается для меня в одно: Сочи, перелет, «Золушка», рецензии на «Тень», полученные из Берлина… Режиссер Грюдгенс в Театре имени Рейнгардта в Берлине поставил «Тень», и тоже с успехом…
Официальная дата выхода «Золушки» на экраны страны — 16 мая 1947 года. Пресса была удивительно благожелательна. Наиболее точно, на мой взгляд, определил замысел авторов фильма критик Р. Юренев. «Галантный сказочник Перро, — писал он, — воспел волшебное вознаграждение за кротость, долготерпение и покорность. В старых детских изложениях в целях примитивно-педагогических вознаграждалась послушная девочка. Некоторые поэты пытались противопоставить грустную и грубую действительность прелестной фантазии, утешительной мечте. В собраниях русских сказок есть варианты сюжета о Золушке. Народ — труженик, мастер, изобретатель, умелец воспел в образе Золушки золотые руки труженицы-мастерицы и осудил в лице мачехи и сестер бездельниц, эксплуатирующих чужой труд… Сценарист Евгений Шварц, режиссеры Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро — авторы фильма «Золушка» — также пошли по этому пути» (Вечерняя Москва. 1947. 24 мая.). Примерно о том же писали Н. Коварский в «Вечернем Ленинграде», Д. Молдавский в «Смене», Евг. Рысс в «Литературной газете», Б. Бегак в «Искусство кино» и многие другие, вплоть до республиканских газет.
«Пережив создание «Дракона» и все связанные с ним удары и гонения, — вспоминал много позже Евгений Калмановский, — он, возможно, хотел в «Золушке» немного передохнуть, избегая стишком острого и широкого подхода к жизни. Но самого себя, теснящее печаль мудрое легкомыслие, привычку к озорству, к особенной своей свободе растерять не хотел и не мог. В «Золушке» тут и там — островочки крайней вольности воображения и ума, не желающих обуздать себя узаконенной логикой; она ведь, как известно, далеко не всегда правит людьми и событиями.
Фея превратила мышей в шестерку коней для Золушкиной кареты. Превращаясь, мыши попутно строго и сосредоточенно спели куплет шального бреда:
Дорогие дети,
Знайте, что для всех
Много есть на свете
Счастья и утех.
Но мы счастья выше
В мире не найдем,
Чем из старой мыши
Юным стать конем!
Дальше — больше: «Пыль рассеивается — на лужайке шестерка прекрасных коней в полной упряжке. Они веселы, бьют копытами, ржут.
— Тпру! — кричит фея. — Назад! Куда ты, демон! Балуй!».
Потом она превращает «солидную крысу» в кучера — «солидного и пышно одетого». «Кучер тотчас идет к лошадям, напевая без всякого аккомпанемента:
Овес вздорожал,
Овес вздорожал.
Он так вздорожал,
Что даже кучер заржал…»
Как все разгулялось! Фея — такая благородная, светлая — с лихим криком опытного кучера: «Куда ты, демон! Балуй!», и важный кучер, отчетливо выпевающий хулиганский вздор обличительно-экономического содержания…».
Примеры критика можно множить до бесконечности. Но самый великолепный из них — реплика Короля, завершающая фильм: «Все счастливы, кроме старухи лесничихи. Ну, она, знаете ли, сама виновата. Связи связями, но надо же и совесть иметь. Когда-нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу — большой, а сердце справедливым».
И до сих пор время от времени на экранах телевизоров возникает «Золушка». И её снова и снова с удовольствием смотрят последующие поколения взрослых и детей. А начиная с 1966 года, с легкой руки Театра им. Евг. Вахтангова «Золушка» превратилась в пьесу и идет на многих сценах различных театров, вплоть до кукольных. В 1985 году фирма «Мелодия» выпустила альбом из двух пластинок «Золушки». В заглавной роли, как и в театре Вахтангова, выступила Екатерина Райкина, роль Короля исполнил Аркадий Райкин, Принца — Олег Табаков, Лесничего — В. Хохряков, Мачехи — А. Георгиевская, Анны — Нина Дорошина, Марианны — Г. Новожилова, Феи — Мария Бабанова, капрала — Евг. Весник.
Но это — ещё нескорое будущее. А сейчас, 25 августа сорок шестого, он пишет С. А. Кузнецову, новому директору Союздетфильма (бывшему заместителю начальника ГУПХФа) по поводу «Царя Водокрута»: «Второй вариант сценария мною был в основном закончен, но я решил ещё раз пересмотреть всю мою работу. Последние решения ЦК ставят настолько серьезные задачи перед всеми нами, что я не рискую сдавать сценарий без некоторых добавлений, проясняющих основную идею фильма. Очень прошу Вас дать мне отсрочку до 15 сентября. Уверяю Вас, что сценарий от этого только выиграет и дальнейших отсрочек не потребуется».
Сценарий переписан. И не единожды. 11 октября он получает очередную порцию «пожеланий» студии. Ему указывают, что «изобразительный материал сценария распределен таким образом, что наиболее яркое, занимательное и действенное падает на сторону «зла», а потому «противоборство солдата, его активная борьба со «злом» выглядит значительно бледнее и решено изобразительно менее интересно и изобретательно». Ему намекают, что «солдату должны помогать силы природы, что лежит в традициях русских сказок, его сугубо солдатские атрибуты (ружье, лопата и др.), а также он должен быть обладателем чудесных предметов. Например, сапогами-скороходами, шапкой-невидимкой и т. д.». А также и «функции русалочки целесообразнее передать солдату (подсказ Ване во время узнавания им матери, отвод ручья и др.)». К тому же, «было бы правильнее, чтобы Марья-искусница, будучи взятой в полон, не покорилась бы Водяному, а активно боролась бы с его злыми чарами. В сценарии явно не хватает сцены, где бы она сопротивлялась «отуманиванию» и пыталась бы освободиться от неволи». И прочие наставления, с которыми даже вступать в полемику неохота. Можно представить, что переживал автор, получая подобные послания.
А ещё через десять дней Шварц получил оттуда же «Заключение Дирекции и Худсовета по литерат. сценарию (5 вариант) «Бесстрашного солдата»». Не думаю, что за это время Евгений Львович предпринял какие-то действия по очередной переработке сценария. А у студийного начальства уже новые претензии:
«…Дирекция и Худсовет студии считают, что сценарий даст возможность создать красочный фильм — русскую сказку, так любимую и так необходимую для нашего детского зрителя, тем более, что патриотические и героические мотивы русского фольклора, поэтически воспетые в данной сказке (бесстрашие, любовь к родине, защита угнетенных, освобождение из неволи и т. д.), делают эту сказку актуальной, глубоко современной и близкой нашему юному зрителю.
Вместе с тем Дирекция и Худсовет считают, что некоторые моменты сценария нуждаются в уточнении и исправлении.
«1. Необходимо сгладить «страшное» (рыбы-чудища), внешний облик охотников, у которых вместо носа гарпун, вместо пальцев — рыболовные крючки и вместо туловища — рыбачьи сети, десятипалый казначей, бестелесные туманы.
2. В сценах подводного царства ещё более активизировать поведение солдата, Вани и Марьи-искусницы.
[3. Убрать излишнюю гротесковость в характерах отрицательных персонажей.] (Зачеркнуто. — Е. Б.).
3. Уточнить образ Аленушки. Пусть она является девочкой. Захваченной Водяным, подобно Марье Искуснице…» И т. д.
Ну, какого ляха Водокруту могла понадобиться «девочка»? Марья нужна, ибо она — искусница, а с девочки-то что за прок?
И Евгений Львович понимает, что, скорее всего, при любых других переделках найдутся очередные претензии, из-за которых сценарий будет становиться все хуже и нелепее. И прекращает борьбу за сценарий.
Однако на Шварце ещё сценарий о первоклашках, и 23 января 1947 года он снова пишет С. Кузнецову: «Уважаемый Сергей Алексеевич. Посылаю Вам не новый вариант, а, как Вы сами увидите, совершенно новый сценарий — «Первоклассница». Из первого варианта в него буквально ничего не вошло. У меня впечатление, что на этот раз удалось сделать то, что нужно. Читал я сценарий здесь в Институте усовершенствования учителей. Слушали учителя, профессора, работники Академии Педагогических наук. Все поправки и изменения, предложенные ими, в сценарий внесены.
У меня к Вам, Сергей Алексеевич, три просьбы:
I. Я крайне напуган теми семью вариантами «Водокрута», которые отняли у меня столько сил и времени совершенно напрасно. Поэтому прошу Вас не требовать у меня добавок, дописок, изменений, пока сценарий не утвержден. Я считаю его готовым. Я согласен принять самое близкое участие в рабочем сценарии, когда у меня будет уверенность, что картина реализуется. Но не прежде.
II. Если сценарий будет принят, я очень прошу Вас учесть следующее обстоятельство: слова на обложке «Режиссерская консультация И. Фреза» — поставлены с полным основанием. Мне кажется, что работу эту необходимо оплатить. И. А. Фрез оказал большую творческую помощь. Он ходил по школам, беседовал с людьми, педагогами, собирал нужный мне материал. Он обсуждал со мной каждую строчку сценария. Он добывал необходимую для моей работы специальную литературу. Я предложил ему соавторство, но И. А. Фрез счел это неудобным. А мою совесть серьезно беспокоит то, что его большая плодотворная работа может остаться неоплаченной.
III. Если сценарий Вам подойдет, я очень просил бы в самый ближайший срок перевести мне второй аванс. Я все последнее время занимался только этим сценарием, от чего и обнищал совершенно.
Привет. Е. Шварц».
Судьба «Первоклассницы» была счастливее, чем «Марьи искусницы», и даже «Золушки». Уже 25 февраля состоялся Художественный совет студии, на котором обсуждалась «Первоклассница». Наиболее интересные высказывании о нем членов Совета:
К. Шнейдерман (начальник сценарного отдела студии): «Достоинство этого сценария в том, что это сценарий от жизни, в нем обобщен интересный и правдивый материал, подсмотренный в школе. Тема не так уж незначительна. Тема очень большого социального значения: первая ступень формирования советского человека, первые шаги ребенка, получающего общественные навыки; ребенка, который слит с коллективом, который приобретает черты, отличающие советского человека… Эта вещь не прилизана, не приглажена. Маруся — настоящий, живой ребенок, из которого выйдет хороший советский человек. Образ героини не статичен. Удалось показать становление характера… Но, признавая большие достоинства, нельзя не отметить некоторые недостатки. Необходимо дополнительно ввести некоторые мотивы общественного звучания: о пионерском галстуке, о торжественном обещании. В частности — эпизод с экскурсией в Мавзолей Ленина… В целом же сценарий очень хорош и нужен нам».
А. Роу: «Мы имеем дело с очень правдивой вещью. Это одна из удач Шварца… Литературное произведение это стоит даже на большей высоте, чем многие удачные вещи того же автора. Найдены увлекательные жанровые особенности (книга с главами из жизни)… Необходимо здесь ещё показать очень подробно счастливое детство: песни, танцы, игры. Сделать вещь повеселее. Этот сценарий надо всячески поддерживать и приветствовать. Так можно создать подлинную детскую кинематографию, т. к. только в нашей стране воспитание детей является делом государственной важности».
Л. Луков (художественный руководитель Союздетфильма): «Это настоящий детский сценарий. Эта картина должна помочь педагогам воспитывать молодых людей. Эта картина для детей, рвущихся в школу… Я боюсь выступлений насчет большой драматургии. Какие конфликты могут быть у семилетнего ребенка? Никаких постоянных отношений между детьми такого возраста не может быть. Тут не нужен сквозной сюжет. Но должна быть формула: желание стать пионером, участвовать в параде, увидеть товарища Сталина, — для этого соревнование по учебе, являющееся серьезным стимулом… Не использован интерес детей к товарищу Сталину и к Героям Советского Союза. Не использован каток…».
С. Кузнецов: «…Надо учесть, что сценарий этот очень трудный, и при разработке режиссерского сценария убрать любование детьми и желание сделать картину для взрослых о детях… Надо добавить общественно-политические мотивы, чтобы дети чувствовали, что они связаны и со школой, и с общественностью. Начало должно идти со слов о Ленине и Сталине. Но нужно показать, что детям это не навязывают, что их самих влечет к этому… Финал следует приурочить к окончанию учебного года. Показать переход во второй класс, сделать это торжественно…».
«Постановили: сценарий послать на утверждение в Министерство с просьбой разрешить внести все поправки в режиссерский сценарий».
Перепечатываю все эти стенограммы, как предыдущие, так и последующие, через подступающую к горлу аллергию. Но привожу все эти материалы, чтобы наглядно показать, в какой обстановке приходилось писать, снимать кино, ставить спектакли и даже иногда создавать шедевры. Чтобы дать почувствовать, насколько люди были напуганы и растеряны. Но надеюсь, что все эти требования не были искренними. А произносились лишь для того, чтобы этот словесный блуд был зафиксирован на бумаге и помог прохождению сценария по инстанциям.
Правда, «Первоклассница» шедевром, к сожалению, не стала. Откуда могла появиться у первоклашек мечта стать пионерами, да ещё на семнадцатый день после начала занятий? Еще было бы лучше, если бы они, только родившись, уже мечтали бы вступить в партию. В каком параде они хотели участвовать? В первомайском? На шее у родителя? С какой «общественностью» мог быть связан ребенок? Я учился в ту же пору. У нас пионервожатая появилась, кажется, в пятом классе, когда уже почти все были пионерами. Да и не это было самым главным. Сорок седьмой год. Война ещё продолжалась в судьбах людей. Большинство ребят осталось без отцов. А у матерей была одна забота — прокормить и во что-то одеть своих детей. И тем не менее, кое-что автор должен был учесть, ибо «советским людям» и их детям нужна была сказка, и Шварц её им дал. И сделал это весьма деликатно.