Комсомолец и маркиза. Александр Безыменский (1898–1973)
Золотые перья! Золотые перья!.. Что вы, батенька, раскудахтались о них. Перья бывают разные: золотые, позолоченные, стальные, несгибаемые… а еще бойкие, продажные, услужливые… Почему не поговорить о последних? И есть ведь носители таких. Один из них – Александр Безыменский.
Александр Ильич Безыменский – некогда большой и звонкий комсомольский поэт. Имя его гремело. Но кто сегодня его помнит? Отгремела слава боевая. Лично я его помню, и он даже вызывает во мне некую симпатию. Нет, не из-за стихов (они мне чужды), а из-за… фамилии. Безыменский-Безелянский. Что-то созвучное и однотипное. Не случайно, до войны в нашу квартиру постоянно звонили и спрашивали: «Александр Ильич дома? Можно с ним поговорить?..» Мама моя была недовольна: все путают и путают!..
Да, и меня в мое краткое комсомольское прошлое (грешен, каюсь: был в этом самом комсомоле) частенько переименовывали в Безыменского. Еще бы, у всех на слуху была его песня: «Вперед, заре навстречу, / Товарищи в борьбе! Штыками и картечью / Проложим путь себе…» Ну, а меня, Безелянского, увы, не знали: статей не писал, книг не издавал. «Штыками и картечью» путь себе не прокладывал. Был тихим и интеллигентным мальчиком.
Но хватит о себе, давайте об Александре Безыменском. Поэт, который своим кумиром считал Маяковского и даже писал под него, а Владимир Владимирович не оценил и припечатал:
Ну, а что вот Безыменский?!
Так… ничего…
морковный кофе.
То есть суррогат, а не поэт. Обидно было Александру Ильичу: ведь он так старался понравиться, – Маяковскому? – нет, подымай выше: самой советской власти!
Ну, а теперь немного биографии. Александр Безыменский родился 6 (18) января 1898 года в Житомире в семье местечкового ремесленника, кочевавшего по просторам Российской империи в поисках заработка. В 6 лет его перевезли во Владимир, где он в 1916 году окончил гимназию. Способный еврейский мальчик, но с завихрениями. Еще в гимназии вступил в социалистический кружок, а в Киеве, будучи студентом Киевского коммерческого института, начал работать в подпольной организации РСДРП. Быть коммерсантом – привычно и скучно, а быть революционером-большевиком – куда интересней и веселее. В автобиографических стихах Безыменский писал:
Помню, я вырос, а мама рыдала:
«Мальчик за книжкою почти не спал…»
Но перестала, узнав, что читал я
Трезвую книгу: «Капитал»…
…Мама вновь: молоко, яички…
Только буркнет мельком иногда:
«Знаешь, сын? Я сама большевичка.
Коммунисткой же быть… никогда?!»
Стихи, конечно, не ахти какие, но искренние. А рифма «яички-большевичка» – вообще прикольная!
Итак, еврейский юноша из Житомира читал «Капитал» и прочую марксистскую литературу и уверовал, что мир можно переделать, сделать его лучше и справедливее, но для этого надо свернуть шею всем капиталистам и буржуям, все у них отобрать, поделить между рабочими и… Вот это «и» было самым сказочным и заманчивым.
Безыменский – член РСДРП с 1916 года. В 17-м был мобилизован в армию и оказался под Петроградом и получил назначение на пост военного комиссара на станцию Старый Петергоф. Затем Владимир, где он организует местный Союз рабочей и крестьянской молодежи. Делегат первого съезда РКСМ, ну, а далее неизменный комсомолец: «Я буду сед, но комсомольцем останусь, юный, навсегда». И действительно, остался, хотя и вступил в партию и воспевал ее в знаменитом стихотворении «Партбилет». Хорошо, что не стал партийным функционером, а занялся исключительно поэзией – партийной и комсомольской.
Безыменский входил в состав многих редколлегий, сам организовал журнал «Вестник Интернационала», был одним из создателей печально знаменитого журнала «На посту», который громил писателей-недобитков. Много печатал стихов в «Комсомольской правде» и в других изданиях и стал автором многочисленных книг. Первая – «Юный пролетарий» – вышла во Владимире в 1920 году. Одна из книг называлась «По рельсам жизни». Рельсами были указания партии и правительства. Встал на рельсы – и катись! Немецкий литературовед Вольфганг Казак в своем «Лексиконе русских писателей XX века» отметил, что Безыменский «писал тенденциозные стихи на злобу дня, всегда отвечавшие партийной линии и наполненные радостным оптимизмом».
К сборнику «Как пахнет жизнь» (1924) написал предисловие сам вождь – Лев Троцкий: «Из всех наших поэтов, писавших о революции, для революции, по поводу революции, Безыменский наиболее органически к ней подходит, ибо он от ее плоти, сын революции. Октябревич».
Ильич. И Октябревич. Куда советее!.. Но когда Троцкого записали во «враги», его отзыв темным пятном лег на биографию поэта. Но он старался смыть его своим ярым верноподданничеством: «Сначала я член партии, а стихотворец потом»: «Если не класс – то весь я не нужен! / Если не партия – к черту стихи!»; «Только тот на нашем пути, / Кто умеет за каждой мелочью / Революцию мировую найти!»; «Партия! РКСМ!.. / В них каждый тезис корявый / Стоит десятков поэм».
Как старался Александр Ильич! Как служил! Как верил! Песни, положенные на его слова – «Молодая гвардия» и «Краснофлотский марш», пела в 20–30-е годы вся страна: «Вперед же по солнечным реям / На фабрики, шахты, суда, / По океанам и странам развеем / Мы алое знамя труда».
А как вам нравится «Песня у станка?» «С грязью каверзной воюя, / Песню новую спою я. / Дорогой станочек мой, /Не хочу идти домой». Так бы до ночи и фрезеровал бы, шлифовал или точил!..
Пародист Александр Архангельский тонко уловил эту производственную любовь Безыменского и язвительно написал:
Сколько в республике нашей чудес!
Сеялки, веялки, загсы, косилки.
ГИХЛ, МТП, МКХ, МТС.
Тысячи книг – в переплетах и без,
Фабрики-кухни, тарелки и вилки.
Сотни поэм и километры строк…
Во времена НЭПа Безыменский кипел и грозил, конечно:
Пусть катается нэпман на Форде,
Проживает в десятках квартир…
Будет день: мы предъявим ордер
Не на шапку – на мир.
Мы – это партия, массы, что стоят над личностью и отдельным человеком, и прочь всякие там «душевные крохи»: «чувства-мещане», «чувства-буржуи», «чувства-меньшевики». Нужны не чувства, а дела, размах, кипение, строительство. Главное, «строитель, боец, большевик» – это лицо эпохи. Поэт-откликатель, поэт-эхо. Как говорила о Безыменском Вера Инбер: «Шел по линии простого противопоставления: раньше нас радовало что-то, а сейчас – все это, раньше нас радовали «девичьи губы», а сейчас «дымящиеся трубы».
И еще один идол Безыменского – ВЧК. Чекисты с якобы чистыми руками. Он написал целую поэму о Дзержинском – «Феликс»:
Сынуля, хочешь знать, чем был товарищ Феликс?
Три буквы ты возьми и рядом их поставь;
В них хлещет кровь и дождь, в них тьма и море света.
Ну что же? Такова стезя большевика…
Возьми, скорей возьми: вон ту возьми и эту…
Три буквы стали в ряд…
И что это за волшебные буквы? ВЧК. Три буквы, от которых пробегала дрожь по спине и леденели руки, да и от позднейших модификаций тоже – НКВД, МВД, КГБ, ФСБ… Да, и сам Безыменский трепетал, когда в 1937 году разгромили руководящее ядро комсомола и вполне могла дойти очередь и до него. Безыменского исключили из партии, и ему пришлось просить отчаянно помощи и защиты вождя, но Сталин на его письма не ответил. Безыменского, правда, не арестовали, более того, восстановили в партии. Но опалу так и не сняли с него. В 1939 году наградили орденами и медалями большую группу советских писателей, так фамилию Безыменского Сталин лично вычеркнул из наградного списка.
Конечно, Безыменскому было обидно, ведь он создал даже особый жанр – стихотворные речи на съезде – были ли это съезды комсомола, Советов СССР или ударников колхозных полей, – Безыменский сочинял оды, гимны в стихах. В феврале 1937 года на торжественном заседании в Большом театре Безыменский выступил с юбилейной «Речью о Пушкине» (к 100-летию со дня смерти поэта). С такой концовкой в речи:
Да здравствует гений бессмертный ума!
И жизнь, о которой столетья мечтали!
Да здравствует Ленин! Да здравствует Сталин!
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Что это? Поэзия или политика? Или чистейшее верноподданничество на чистом сливочном масле лизоблюдства?..
До Большого театра на Первом съезде советских писателей была полемика между Бухариным, который сделал основной доклад о поэзии, и Безыменским, который резко ему оппонировал, отвергая бухаринское определение поэзии как «царства эмоций» и лихо нападая на классовых врагов в поэзии, в числе которых назвал Гумилева, Есенина, Клюева, Клычкова, Заболоцкого и других. Более того, Безыменский до того расхрабрился, что раскритиковал «ошибки» Маяковского («Морковный кофе» не давал покоя?)
Николай Бухарин спокойно ответил Безыменскому: что-де с ним «произошло то же, что и с Демьяном Бедным: не сумел переключиться на более сложные задачи, он стал элементарен, стал «стареть», и перед ним вплотную выросла опасность простого рифмованного перепева очередных лозунгов, с утерей изюминки творчества…»
Да, изюма не было. Но было страстное желание писать и восхвалять: «Ах, Комсомолия, мы почки твоих стволов, твоих ветвей…» В том же 1934 году вышла поэма Безыменского «Политотдельская свадьба», – что ни строка, то отпад: «Перо. Чернила. Лист бумаги. / Строка: «Обкому ВКП…» Об этой поэме Александр Твардовский записал в своем дневнике: «…длинно, многословно, фальшиво, барабанно… «деревня» лубочная, литературная, люди – немножко дурачки…»
В конце 20-х Безыменский написал пьесу «Выстрел», в которой заклеймил белое офицерство, пьеса шла во многих театрах страны, в том числе в Москве у Мейерхольда. А потом неожиданный кульбит: автора обвинили в «мелкобуржуазности» и «антипартийности». Для Безыменского это стало ударом, одно дело, когда он критиковал «ахматовок» и «пильнячков», другое дело – когда его. Безыменский незамедлительно попросил защиты у Сталина, которого назвал в своем обращении «знатоком литературы». «Знаток» ответил и совсем не так, как ожидал Безыменский. Сталин написал: «…Читая эти произведения, неискушенному читателю может показаться, что не партия исправляет ошибки молодежи, а наоборот». А потом грянул 37-й, и Безыменский чудом уцелел от репрессий.
В годы войны Безыменский работал во фронтовых газетах, был «верным солдатом партии» на литературном фронте. Написал стихотворение «Я брал Париж», которое стало знаменитым.
Я брал Париж. Я. Сын стальной России.
Я – Красной Армии солдат.
Поля войны – свидетели прямые —
Перед веками это подтвердят.
Я брал Париж. И в этом нету чуда!
Его твердыни были мне сданы!
Я брал Париж издалека. Отсюда.
На всех фронтах родной моей страны…
…Я отворял парижские заставы
В боях за Днепр, за Яссы, Измаил.
Я в Монпарнас вторгался у Митавы,
Я в Пантеон из Жешува входил…
Ну, и т. д. В общем, Безыменский «брал Париж!» После войны Безыменский активно громил в стихах американский империализм и внутренних врагов, больше всех досталось от Безыменского Борису Пастернаку и его «Доктору Живаго». Лидия Чуковская записала в дневнике 1 ноября 1958 года: «И в Москве, и в Переделкино бесконечные разговоры о том, кто же, в конце концов, вел себя вечером на собрании гнуснее: Смирнов или Зелинский, Перцов, Безыменский, Трифонова или Ошанин?..»
Александр Безыменский всегда находился в крайностях: или пламенно любил (Советскую власть, Сталина, ВЧК-НКВД), или огненно ненавидел. И никаких середин!
Словом, жил на свете поэт и уверенно шагал в ногу с веком. Пытались так шагать Мандельштам и Пастернак, но у них не получилось. Не с веком, конечно, а строем вместе с советской властью: ать-два… ать-два!.. Вот так прошагал Александр Безыменский с комсомольским значком на груди, дожив до естественной смерти. Он умер 20 июня 1973 года, в 75 лет. И дело тут не в верноподданничестве режиму (уничтожали и самых верных и преданных). Все решал случай. Просто Безыменскому выпал счастливый лотерейный билет и на нем не было начертанных слов «враг народа». Билетик был чистенький. Короче, «все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо».
Стоп! Это пел Леонид Утесов, а кто сочинил слова этой прелестной песенки? Не поверите: Александр Безыменский. Да, он был способным человеком и умел крепко рифмовать.
Ну-ка, держитесь, мировые Детройты!
Ой, ты!
Мы перекроем вас дважды и трижды!
…Ишшь, ты!
А вот и замечательная эпиграмма на собратьев по перу:
Не было это,
А может, и было.
Жил-был Герасимов, жил-был Кириллов.
Ну, а «Маркизу» французского поэта Мизраки Безыменский перевел на русский остроумно и изящно:
– Алло-алло, Лука, сгорел наш замок!
Ах, до чего мне тяжело!
Я – вне себя.
Скажите прямо, как это все произошло.
И следует подробный отчет: «– Узнал ваш муж, прекрасная маркиза, / Что разорил себя и вас, / Не вынес он подобного сюрприза / И застрелился в тот же час. / Упавши мертвым у печи, / Он опрокинул две свечи, / Попали свечи на ковер, / И запылал он, как костер, / Погода ветреной была – / Ваш замок выгорел дотла. / Огонь усадьбу всю спалил, / А с ней конюшню охватил. / Конюшня заперта была, / А в ней кобыла умерла. / А в остальном, прекрасная маркиза, / Все хорошо, все хорошо!»
Утесов выговаривал по-своему: каррощо!
Что хорошо и что плохо в творчестве Александра Безыменского? Вопрос риторический. «Поэт страны Комсомолия» (так называлась книга о нем, вышедшая в 60-х годах) был монолитом, впаянным в советскую эпоху. Ни шага вправо, ни шага влево. И лишь взгляд исподтишка на ветреную маркизу. Эх, если бы не случилась эта «заварушка» в октябре 17-го года, кто знает, может быть, Александр Ильич стал бы салонным поэтом с некоторой долей иронии, как Агнивцев, к примеру? «Маркиза юная играла в саду с виконтом Сент-Альмер…» А так пришлось ему играть с советской властью без всякого права выигрыша.