«Я выбираю свободу!..» Александр Галич (1918–1977)
Он судит пошлость и надменность
И потешается над злом.
И видит мертвыми на дне нас,
И лечит на сердце надлом.
И замирает близь и далечь
В тоске несбывшихся времен,
И что для жизни значит Галич,
Мы лишь предчувствуем при нем…
Борис Чичибабин. Галичу. 1971
Ах, Россия, Расея —
Чем набат не веселье!
Александр Галич. Китеж. 1974
Ошибка автора
Бывают в жизни непостижимые ошибки и проколы: я очень любил песни Александра Галича, но ни разу не видел его «живьем». Я не был вхож в бардовско-поэтический цех и даже не пытался в него войти. Я просто любил магнитофонные песни Галича. Любил заочно, издалека. В то прошедшее время это было настоящей отдушиной, глотком свободы, катарсисом от застоя и одичалости.
По иронии судьбы вместо живого Галича я увидел могильный крест поэта, драматурга и барда на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, с надписью: «Блаженный изгнанник правды ради». Рядом могилы Ивана Бунина, Виктора Некрасова, Андрея Тарковского…
Призывают: спешите делать добро. Говорю и я: обязательно встречайтесь с теми, кого любите. Не опаздывайте!..
Эти записи о Галиче – как искупление личной невстречи.
Советский период
Александр Галич родился 19 октября 1918 года в Екатеринославе. Вообще-то он родился 20 октября, но дядя Галича, известный литературовед-пушкинист Самуил Гинзбург, очень почитал день лицейского братства – 19 октября, и это стало днем празднования рождения маленького Александра, а уже потом этот день утвердился во всех справочниках и энциклопедиях.
Во втором томе «Литературной энциклопедии» (1964) о Галиче написано так: «рус. сов. драматург. Автор пьес «Улица мальчиков» (1946), «Вас вызывает Таймыр» (в соавт. с К. Исаевым, 1948), «Пути, которые мы выбираем» (1954); (др. назв. «Под счастливой звездой»), «Походный марш», «За час до рассвета» (1957), «Пароход зовут «Орленок» (1958) и др. Г. написал также сценарии кинофильмов «Верные друзья» (совм. с К. Исаевым, режиссер М. Калатозов), «На семи ветрах» (режиссер С. Ростоцкий) и др. комедиям. Г. свойственны романтич. приподнятость, лиризм, юмор. Г. – автор популярных песен о молодежи».
Итак, романтическая приподнятость. Одну из песен Галича «До свидания, мама, не горюй» пела вся страна. То есть первоначальный настрой: «главное, ребята, чтобы сердцем не стареть…» Так всех нас воспитывали. Таким романтически настроенным юношей был и Галич, и поэтому он без особых осложнений вписался в интерьер советской жизни. Его ранние стихи заметил и похвалил Эдуард Багрицкий в «Комсомольской правде», а первая публикация была в «Пионерской правде».
В конце 30-х годов Галич одновременно учился в двух вузах – в Литературном институте и на актерском факультете студии Станиславского. «Перед весенними экзаменами, – вспоминает Галич в автобиографической повести «Генеральная репетиция», – меня остановил Павел Иванович Новицкий, литературовед и театральный критик, который и в институте, и в студии читал историю русского театра – и характерным своим ворчливым тоном сказал:
– На тебя, братец, смотреть противно – кожа да кости! Так нельзя… Ты уже выбери что-нибудь одно…
Помолчав, он еще более ворчливо добавил:
– Если будешь писать – будешь писать… А тут все-таки Леонидов, Станиславский – смотри на них, пока они живы!
И я бросил институт и выбрал студию».
Любопытно: на экзаменационном листке Галича председатель приемной комиссии народный артист СССР Леонид Леонидов вывел: «Принять. Артистом не будет, но кем-нибудь обязательно станет».
И все же прежде чем стать драматургом и поэтом, Галич немного поактерствовал.
«Впервые я увидела 22-летнего Сашу Галича (тогда еще Гинзбурга) в 1941 году перед войной в нашумевшем спектакле «Город на заре». Он играл одну из главных ролей – комсорга строительства ортодокса Борщаговского, превратившего молодежную стройку в концлагерь», – вспоминает Марианна Строева, нынешний доктор искусствоведения.
Дальше – фронтовой театр. Параллельное актерство и сочинительство. Знаменитый Александр Таиров заметил молодого драматурга и хотел поставить пьесу Галича «За час до рассвета», но театр был разогнан, и эту пьесу позднее поставил Николай Охлопков.
В 1948 году в театре Сатиры с триумфом прошла лирическая и вместе с тем блещущая остроумием комедия Александра Галича «Вас вызывает Таймыр». Знакомые то и дело звонили по телефону и, шутя, говорили: «Вас вызывает Таймыр».
В конце 40-х – начале 50-х годов Галич был на пике популярности. Ему хорошо писалось и хорошо пелось (он давно дружил с гитарой). Его пьесы шли во многих театрах Москвы, художественные ленты и мультфильмы демонстрировались на экране, от «Трижды воскресшего» до мультяшки «Упрямое тесто».
Галич – член двух творческих союзов – писателей и кинематографистов. Его печатают, ставят, читают, смотрят, любят. Он – нарасхват. Он почти всем нравится – «высокий, черноголовый, усатый, какой-то гасконский» (Ольга Кучкина). Эдакий советский мушкетер, только вместо шпаги – перо и гитара. И вдруг…
Антисоветский период
Нам сосиски и горчицу —
Остальное при себе,
В жизни может все случиться —
Может «А», а может «Б»…
Александр Галич
И случилось невероятное: Александр Галич променял сытую, красивую, преуспевающую жизнь на тревоги и хлопоты. Он неожиданно для многих бросил смертельный вызов власти, казавшейся тогда монолитной и неодолимой. Он перестал сочинять фальшиво-светлые комедии и сценарии про советскую действительность и запел о своем народе и о своей стране чистую правду. На фоне официальной лжи она звучала резко и громко.
Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши.
Им, по справке, выданной МИДом,
От семидесяти – и выше.
Окружили в боях и вальсах,
Отмолили годам продленье…
И в сведенных подагрой пальцах
Держат крепко бразды правленья…
С годами к Галичу пришло пониманье и прозренье, что это за власть и какова ее истинная цена. «К чиновней хитрости, к ничтожному цинизму я уже давно успел притереться, – признавался Галич. – Я высидел сотни часов на прокуренных до сизости заседаниях – где говорились высокие слова и обделывались мелкие делишки…»
Но чаша переполнилась, и Галич решительно порвал со своей ролью, как он сам выразился, «благополучного сценариста, благополучного драматурга, благополучного советского холуя. Я понял, что я так больше не могу, что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду».
Чиновники, партбоссы и прочие вершители человеческих судеб стали объектами его яростной сатиры («…что у папаши ее пайки цековские, а по праздникам кино с Целиковскою…») А еще он ненавидел богачей, первачей, палачей…
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем – доходней молчанье,
Потому что молчание – золото.
Вот так просто попасть в богачи,
Вот так просто попасть в первачи,
Вот так просто попасть в палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи! —
так Галич язвил и сокрушался одновременно в своем «Старательском вальске». В балладе «Ночной разговор в вагоне-ресторане» Галич сочно представляет историческую картину разоблачения культа личности:
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно…
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово – и поест,
Морда вся в апатии.
«Состоялся, дескать, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения».
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не Отцом, а сукою…
Полный в общем ататуй,
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции».
Галич пел про зеков, про лагеря. Его спрашивали: «Александр Аркадьевич, ну не может быть, чтобы вы не сидели в лагере?»
Нет, Галич не сидел, но он явственно видел и ощущал, что лагерь был не только в Магадане, лагерь был везде, повсеместно, в том числе и в Москве, всюду располагался лагерь, где попирались человеческие свободы, где правили бал палачи.
Он иронизировал. Шутил. Но было «от шуточек этих зябко», как говорил персонаж одной из его песен Иван Петрович.
Несомненно, в Галиче был определенный заряд ненависти, но было в нем и другое, что подметил премудрый академик Дмитрий Лихачев: «Он не злой был… он был больной страданиями народа».
Галич четко различал, что Власть и Россия – не одно и то же. Власть – надутая, чванливая, наглая и без конца края помпадурствующая. А Россия – бедная, затюканная, исстрадавшаяся людская масса, которая всем своим бедам и напастям противопоставляет свои маленькие радости, для них «готовит харчи Нарпит»:
Получил персональную пенсию,
Завернул на часок в «поплавок»…
Или знаменитое:
Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
Я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило…
Другой вариант:
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!..
И, вообще, «полстраны сидит в кабаках». Ну, а «шизофреники вяжут веники».
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой!
Хочешь – песни пой.
Предоставлено
Им вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..
Это нынешнему поколению покажется, возможно, странным, что вот-де Галич надрывался, как и Высоцкий, пел и кричал правду, ну, мол, и что?.. Сегодня все кричат. Стучат касками. Ложатся на рельсы. Бьются за свои зарплаты и пенсии. Сегодня крик недовольства и правды – рядовое явление. А тогда, в золотые годы социализма и КГБ, молви одно неосторожное словечко – и сразу каюк. Поэтому в те времена мало кто отваживался на критику, в основном все держали фигу в кармане, интеллигенты выпускали пар на кухнях, люди искусства и литературы отводили душу в подтекстах, намеках и аллюзиях. Сколько тогда было храбрых? Да считанные по пальцам единицы (Солженицын, генерал Григоренко да еще несколько имен). Среди этих смельчаков был Александр Галич со своим советом: «Спрашивайте, мальчики, спрашивайте!..»
Идут мимо нас поколенья,
Проходят и машут рукой.
Презренье, презренье, презренье
Дают нам, как новое зренье
И пропуск в грядущий покой…
Александр Галич был опасен царям и псарям социализма, ведь он не хотел жить в неволе и декларировал:
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю свободу
И – свистите во все свистки!
Сначала власти терпели, скрипели зубами, позволяли выступать подальше от столицы, в академгородках. Галич там выступал с неизменным успехом. В 1968 году на фестивале песни в Новосибирске ему вручили серебряную копию пера Пушкина и почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, где было написано: «Ваше творчество предвосхищает и подготавливает грядущее вашей Родины… и мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством».
Песни
В России были три великих барда: Булат Окудажава, Владимир Высоцкий и Александр Галич. Все трое разные, но все замечательные. Тихий и интеллигентный Булат, рвущий душу и гитару Высоцкий, ироничный и язвительный Галич. Но, пожалуй, из всех троих Галич ближе всего к высокой литературе, к настоящей словесности. Песни Галича – явление изначально литературное. В своих песнях-балладах он использовал широкий спектр лексических средств, от возвышенно-торжественных слов до грубо-просторечных («никаких вы не знали фортелей…»)
«Его поэзия отличалась такой остротой содержания, таким напряжением гражданского пафоса, – свидетельствовала писательница И. Грекова, – что действовала ошеломляюще».
Карусель городов и гостиниц.
Запах грима и пыль париков…
Я кружу, как подбитый эсминец,
Вдалеке от родных берегов…
(«Старый принц»)
А последний шарманщик – «обломок империи»
Все пылил перед Томкой павлиньими перьями,
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские:
То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное!
А шарманка дудела про сопки маньчжурские,
И спала на плече обезьянка прокатная.
Тихо вокруг,
Ветер туман унес…
(На сопках Маньчжурии»)
Песни Галича распространялись по стране с быстротой эпидемии гриппа. Галичем «заболевали» сразу и надолго. Невозможно было без внутренней слезы слушать его песни, такие, как «Облака», «Мы похоронены где-то под Нарвой», «Петербургский романс» и эту, с надсадом:
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни – в никуда, а другие – в князья…
Все три барда – Окуджава, Высоцкий и Галич по-своему выразили эпоху. Как отметила Мария Розанова: «Мы рождались на песнях Окуджавы, зрели и многое понимали на песнях Высоцкого, а сражались уже под песни Галича». Не без помощи этих поэтов-бардов рухнула ненавистная советская империя зла. Что произошло дальше, включая сегодняшний день – не вина поэтов. Вина – капитанов и рулевых, наследников коммунистического прошлого, бросивших корабль «Россия» на рифы и скалы. И это, как говорится, отдельная песня.
Галич – кровный наследник совсем другого – наследник великой литературы. В его песнях – отголоски творчества многих выдающихся сатириков – Салтыкова-Щедрина, Михаила Булгакова, Михаила Зощенко, Даниила Хармса. И, конечно, он следовал некрасовской традиции, о чем еще заметил Корней Чуковский, – боль за народ. А еще Александр Галич подхватил темы трех других Александров – Полежаева, Блока и Вертинского.
По признанию отца Александра Меня (боже, сплошные Александры!):
«…Окуджава пел о простом, человеческом, душевном после долгого господства казенных фраз. Галич изобразил в лицах, в целой галерее лиц, портреты нашей трагической эпохи…»
Если у Булата в песнях часто действуют абстрактные гусары и драгуны, музыканты и скрипачи, то у Галича – вполне конкретные люди с точным социальным адресом. Пьяный истопник, поведавший историю про физиков, которые «на пари раскрутили шарик наоборот»:
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда…
А шарик вертится и вертится,
И все время не туда!..
Или Галич поет про «останкинскую девочку» Лену Потапову, милиционершу, которая неожиданно для всех вышла замуж за африканского принца. Про директора антикварного магазина № 22 Копылова, попавшего в психиатрическую больницу. Или вот Клим Петрович Коломийцев, мастер цеха, член парткома и депутат горсовета, выступающий на митинге:
Вот моргает мне, гляжу, председатель:
Мол, скажи свое рабочее слово!
Выхожу я, и не дробно, как дятел,
А неспешно говорю и сурово:
«Израильская, – говорю, – военщина
Известна всему свету.
Как мать, – говорю, – и как женщина
Требую их к ответу!
Который год я вдовая —
Все счастье – мимо,
Но я стоять готовая
За дело мира!
Как мать вам заявляю и как женщина!..»
Галич остроумно показал, как из людей делали говорящих марионеток: они говорили то, что им подсказывала в своих интересах власть.
А как едко высмеял Галич прочность советской семьи в песне «Красный треугольник»:
А вернулась, ей привет – анонимочка,
Фотоснимок, а на нем – я да Ниночка!
Просыпаюсь утром – нет моей кисочки,
Ни вещичек ее нет, ни записочки…
В песнях Галича отображена вся наша прежняя жизнь в ее искореженных реалиях и подчас анекдотических деталях.
Евреи
Я папаше подношу двести граммчиков,
Сообщаю анекдот про абрамчиков.
Александр Галич
Галич был евреем по рождению, он родился в семье Аркадия и Фейги Гинзбург. Он рос неверующим, а в иные годы был отчаянным комсомольцем и атеистом. В семье в иудаизм верил только дед Галича, читавший по ночам Тору. Сам Галич в зрелые годы говорил: «Если когда-нибудь я поверю, то приму только православие. Еврейская вера хороша, но слишком сурова». И тем не менее в песнях Галича евреи появляются довольно часто. Он откровенно презирал холуйствующих евреев.
Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Называться разрешат Росинантом
И украсят лапсердак аксельбантом.
Но и ставши в ремесле в этом первым,
Все равно тебе не быть камергером
И не выйти на елее в Орфеи…
Так не шейте ж вы ливреи, евреи!
Галич понимал не только внешне, но и изнутри проблему антисемитизма в стране. Вот, к примеру, пассажик из «Веселого разговора»:
Всех отшила, одного не отшила,
Называла его милым Алешей.
Был он техником по счетным машинам,
Хоть и лысый, и еврей, но хороший.
Ах, этот милый, так называемый бытовой антисемитизм. Диалог в «Вальсе-балладе про тещу из Иванова». Теща с дочерью о зяте: «– Сам еврей? – А что? – Сиди, не рыпайся. Вон у Лидки без ноги да с язвою…» А тут вроде с ногами и без язвы, но вот, однако, червоточина: еврей. А вот горько-смешная история, рассказанная Галичем, о русском майоре, который потерял документы и решил шутки ради назваться евреем, на что органы пришли в ярость:
Мы тебя не то что взгреем,
Мы тебя сотрем в утиль!
Нет, не зря ты стал евреем,
А затем ты стал евреем,
Чтобы смыться в Израиль!
Рассказывая о злоключениях евреев в России, Галич оставался не «жильцом», а сыном Отечества, которое он очень любил и никуда из него не собирался выезжать, тем более для того, чтобы «жрать свою мацу» в Израиле.
Жены
Ныне публикация без женщин – считай, материал в корзину, это точно определил еще сам Галич:
И как вызвали меня, я свял от робости,
И из зала мне кричат: «Давай подробности!»
Всё, как есть,
ну, прямо, все, как есть!..
«Всё, как есть» – не хочу. А вот коротко скажу: официально Александр Галич был женат дважды: первая жена – красавица, актриса Валентина Архангельская. Вторая – Ангелина, племянница легендарной Матери Марии, из дворянского рода Караваевых. Женщина умная, тонкая, образованная, она забросила все свои дела – ради творчества Галича и его самого. Она буквально растворилась в нем.
Ангелина Николаевна (Нюша – в быту) никогда не устраивала сцен ревности вечно молодящемуся Галичу. Она действовала иначе. Когда Галич в окружении щебечущих поклонниц отправлялся в дом творчества ВТО, она выбирала самую опасную, на ее взгляд, соперницу и невинно просила ее последить за Сашей: «Я на вас очень надеюсь! Вот это лекарство надо давать каждые полчаса, оно предотвратит сердечный приступ. Заранее вам благодарна. Сашенька – такой легкомысленный, не думает о своем здоровье…»
Такой прием действовал безотказно.
Галич по натуре был увлекающимся человеком. «В романе с женщиной для него был важен не результат, а процесс, – рассказывает дочь поэта Алена Архангельская-Галич. – Он пользовался у женщин огромнейшим успехом. Он умел себя держать, умел разговаривать. Был такой смешной случай – мы пришли в комиссионку покупать мне пальто, и папа просит меня отойти в сторону, чтобы он мог разговаривать с продавщицей «нежно-половым» голосом. И продавщицы таяли и вынимали замечательные вещи из-под прилавка. И тогда папа подзывал меня…»
Юрий Нагибин в своем дневнике оставил такую характеристику Александра Галича: «Он был пижон, внешний человек, с блеском и обаянием, актер до мозга костей, эстрадник, а сыграть ему пришлось почти что короля Лира – предательство близких, гонения, изгнанье…»
Гонения
«В шестьдесят восьмом году, – рассказывал Галич, выступая на Западе, – мне было запрещено выступать публично. В Советском Союзе, кстати, нет такой формулы «запрещено». Мне было «не рекомендовано» (смех в зале). Меня вызвали в соответствующие инстанции и сказали: «Не стоит. Не стоит… Мы не рекомендуем». Я продолжал выступать в разных квартирах у моих друзей. Иногда даже у совсем незнакомых людей: кто-нибудь из друзей меня туда звал, и я выступал…»
Галичу не только запретили выступать публично в общественных залах, но и сняли его имя из титров фильма, где он был автором сценария. С указания высокого партийного начальства Галича исключили из Союза советских писателей 29 декабря 1971 года. «Когда и почему свихнулся Галич? – писала «Неделя». – По времени это случилось в начале 60-х годов, когда он практически бросил литературную работу и занялся сочинительством и исполнением под гитару полублатных, а чаще клеветнических песен. Причины? Может быть, творческий срыв? Заниматься сомнительным стихоплетством, конечно, легче, чем писать драмы, а клеветать, разумеется, проще, чем критиковать… Или кризис моральный?
Пьянки, дебоши, неразборчивые амурные связи Галича. В мае 1968 года секретариат московской писательской организации предупредил Галича. Ему дали время образумиться. Но Галич не унимался…»
Вот так грязно и разнузданно писали об Александре Галиче. Злопыхал главный редактор махрового «Огонька» Анатолий Софронов: «Галич был и остается обычным блатным антисоветчиком». Обидные слова в адрес поэта и барда бросил Алексей Арбузов: «Галич был способным драматургом, но ему захотелось еще славы поэта – и тут он кончился!»
Кто-то назвал Галича даже «мародером». Позднее Галич ответил: «Историки разберутся – кто из нас мародеры…» Но вся эта лавина зубодробительной критики была предсказана самим бардом:
И лопается терпенье,
И тысячи три рубак
Вострят, слово финки, перья,
Спускают с цепи собак…
Постыдная история. Кто-то безропотно выполнял волю сверху, кто-то хотел быть святее папы римского, а кто-то поливал грязью исключительно из-за литературной зависти, впрочем, такой расклад наблюдался и ранее при линчевании Бориса Пастернака. Кстати, одно из лучших стихотворений Галича посвящено опальному поэту:
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Нет, никакая не свеча,
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал —
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к «высшей мере»!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу —
Голосованьем!..
Три инфаркта – цена гонения Александра Галича. А надо вспомнить, что его отлучили не только от Союза писателей, но и от Литфонда и от медпомощи. Естественно, ему, больному человеку, сердечнику, в последние годы было худо физически и психологически.
К 1973 году жизнь Галича стала совсем невыносимой. Норвежский театр, зная его бедственное положение, прислал ему приглашение на семинар по творчеству Станиславского. Но ничего из этой благородной затеи не вышло: Галича несколько раз вызывали в ОВИР и столько раз ему отказывали в поездке. Наконец, его вытолкнули из страны по израильской визе. Ему предложили в десять дней уехать из Советского Союза, сказали, что либо он уезжает за рубеж, либо остается в СССР, но едет на Север. То есть: эмиграция или высылка! Такая вот «добровольность» перемещения!..
Что ж, прощай, мое Зло, мое доброе Зло.
Ярым воском закапаны строчки в псалтири,
Целый год благодати в безрадостном мире —
Кто из смертных не скажет, что мне повезло?!
Что ж, прощай, мое Зло!..
Это строки из стихотворения «Заклинание добра и зла», написанного в Москве 14 июня 1974 года. А уже в Норвегии Галич написал так:
Мы бежали от подлых свобод,
И назад нам дороги заказаны.
Мы бежали от пошлых забот
Быть такими, как кем-то приказано.
И горький вздох-вывод:
Мы тождественны в главном – мы беженцы…
Перед отъездом Александр Галич принял православную веру. Обряд крещения совершил Александр Мень. «И в первом же разговоре, – вспоминал отец Александр, – я ощутил, что его «изгойство» стало для поэта не маской, не позой, а огромной школой души… Его вера не стала жестом отчаяния, попыткой куда-то спрятаться, к чему-то примкнуть, лишь бы найти тихую пристань. Он много думал. Думал серьезно. Многое пережил. Христианство влекло его…»
Разуверившись в земных ценностях, Галич искал «доброго Бога».
Он снимает камзол, он сдирает парик.
Дети шепчутся в детской: «Вернулся Старик».
Что ж – ему за сорок, немалый срок,
Синева, как пыль, – на его губах…
«Доброй ночи, Бах», – говорит Бог,
«Доброй ночи, Бог, – говорит Бах, —
Доброй ночи!..»
Таможенник на границе не хотел пускать Галича с крестом в самолет. Последнее унижение. Но Галич настоял на своем и не снял крест. Изгнанный, но не побежденный, он взошел на трап авиалайнера.
Александр Галич покинул родину 24 июня 1974 года, в этот печально знаменательный для себя день он записал: «…Сегодня собираюсь в дорогу – в дальнюю, трудную, извечно и изначально-горестную дорогу изгнания…»
Вначале он уехал в Норвегию, затем жил некоторое время в Мюнхене, а потом в Париже.
Когда могу я не верить в дурные пророчества:
Не ушел от кнута, хоть и бросил поводья.
И средь белого дня немота одиночества
Обступила меня, как вода в половодье…
На Западе
По свидетельству дочери, на Западе Александр Галич отнюдь не бедствовал: «У него там было всё – признание, пластинки, книги, концерты, у него было даже две работы – радио «Свобода», и еще он редактировал в английской энциклопедии раздел русской поэзии. Он был достаточно обеспеченным человеком, у него была прекрасная квартира…»
Прервем цитату и отметим, что на Западе вышли сборники его стихов «Песни», «Поколение обреченных», «Когда я вернусь…», а также автобиографическая книга «Генеральная репетиция» (1974). А теперь завершим цитату дочери Алены: «Но у него постоянно было ощущение не своей жизни».
Можно сказать так: Галич был очень русским человеком и очень связанным с прошлым и настоящим своего народа, он был, как говорится, плоть от плоти его. Свои передачи на радиостанции «Свобода» Галич начинал с песни «Когда я вернусь…» Эта песня была его позывным.
Когда я вернусь…
Ты не смейся, когда я вернусь,
Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,
По еле заметному следу – к теплу и ночлегу —
И вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь —
Когда я вернусь.
О, когда я вернусь!..
Он не вернулся. Вернулись лишь его стихи, песни и книги.
Смерть
15 декабря 1977 года – последний день жизни Александра Галича (он прожил 59 лет и без четырех дней два месяца). В тот последний день он приобрел радиоприемник «Грюндиг» и страшно радовался своему приобретению. Жене Ангелине, ушедшей из дома за сигаретами, сказал: «Вернешься, услышишь необыкновенную музыку». Он любил «чистый», бархатный звук.
Когда жена вернулась, Галич был мертв. Он лежал с обугленной полосой на руке и зажатой в кулаке антенной. Смерть от несчастного случая? Такова была официальная версия врачей. Неофициальная версия: убрали спецслужбы. Вместе с КГБ почему-то называли и ЦРУ.
Что произошло на самом деле, мы не узнаем никогда, ибо уход Галича был из того самого разряда загадочных и таинственных смертей (если хотите: от президента Кеннеди до генерала Рохлина).
Лев Копелев сказал наиболее точно: «Умер на чужбине чужой смертью».
Вот звенит прощальный звон,
Вот звенит прощальный звон,
Вот звенит прощальный звон,
Бьют колокола…
Первый сон, последний сон…
Так и жизнь прошла!
Так заканчивается одно из последних стихотворений Галича «Там, в заоблачной стране…»
Ангелина Николаевна, жена Галича, погибла через 9 лет при очень странных обстоятельствах: якобы от незатушенной сигареты начало тлеть одеяло, а далее смерть от удушья. А в результате: ушла из жизни важная свидетельница жизни и кончины Александра Галича. Примечательно: со смертью вдовы исчез и архив поэта. И концы в воду…
Эпилог
Конечно, у каждого времени свои певцы и песни. Выросло новое поколение. Но нельзя забыть Галича. Он – часть нашей истории. Он был, как выразился Леонид Плющ, Гомером опричного мира. А Владимир Буковский продолжил: «Каждая его песня – это Одиссея, путешествие по лабиринтам души советского человека».
В разгар всемирного угарища,
Когда в стране царили рыла,
Нам песни Александра Галича
Пора абсурдная дарила, —
Писал Борис Чичибабин.
А вот строки и самого Александра Галича:
А наше окно на втором этаже,
А наша судьба на виду…
И все это было когда-то уже,
В таком же кромешном году!
………………………………
А что до пожаров – гаси не гаси,
Кляни окаянное лето —
Уж если пошло полыхать на Руси,
То даром не кончится это!..
Когда это написано? В ноябре 1971 года, а звучит устрашающе актуально. Гомера нет. Разрушена советская Троя. А мы – все беженцы в новом «кромешном году». Таков печальный итог российской мистерии. Утешает одно: итог не окончательный, а лишь промежуточный. И слава Богу, Александр Галич нисколечки не устарел. Он звучит жгуче, свежо.