Писатель-плейбой. Юрий Нагибин (1920–1994)

Время затеняет память. Еще 10–15 лет назад Юрий Нагибин был на слуху. А сейчас он забыт. Не вспоминают ни его, ни Юрия Трифонова, ни Володина, ни прочих былых кумиров. Впрочем, и вся литература куда-то ушла, сгинула. Остались лишь жалкие книжные островки.

Юрий Нагибин – один из редких писателей, с которым меня столкнула судьба. Мы вместе публиковались в 90-е годы в газете «Вечерний клуб» (была такая газета для интеллигенции). Более того, вместе стали первыми лауреатами газеты и получили звание «Почетного кавалера ВК». Потом после смерти Юрия Марковича мне отдали его место на газетной полосе, где он печатал выдержки из своей книги. Получается, что я – вроде преемника Нагибина. Он разрабатывал жанр исторических очерков-эссе, а я этот жанр продолжил.

Но оставим личное и поговорим о феномене Нагибина. А это был действительно феномен в советской литературе. Он ни на кого не походил ни по судьбе, ни по тому, как себя вел (в нем было что-то от плейбоя), ни по тому, как держался чуть надменно, особняком и чурался всякой стаи. Да и стилистический почерк Нагибина очень отличал его от сверстников, которые прошли войну.

Итак, держался независимо. Выглядел аристократом. Любил жизнь во всех ее проявлениях. Гулял, по мнению друзей, мощно, в его дневнике можно найти такое признание: «Жил я размашисто, сволочь такая». Написано иронично и вместе с тем самовлюбленно.

Юрий Маркович Нагибин родился 3 апреля 1920 года в Москве. Его мать, Ксения Алексеевна, была дворянского происхождения и приходилась дальней родственницей Бунину. Было имение на юге, но после революции его отобрали, и до последнего часа у нее было неприятие советской власти. Когда последняя жена Нагибина Алла хлопотала о строительстве собственного дома, она говорила ей: «Алла, ну что вы все строите? В этой стране нельзя иметь имущество».

Истинный отец Нагибина долгое время скрывался, и на то были свои причины. И Нагибин мучился своим мнимым или истинным еврейством: то ли русский по рождению, то ли еврей. Мать вышла замуж за Марка Яковлевича Левенталя, который считался родным отцом Нагибина. Но когда Юрий Маркович повзрослел, то мать призналась ему, кто был его истинным отцом: Кирилл Нагибин, расстрелянный в 1920 году за участие в Антоновском мятеже. Ксения Алексеевна была беременной Юрием, и ей ничего не оставалось, как выйти замуж за другого, за Марка Левенталя. В 1927 году Марка Яковлевича арестовали и отправили на поселение, где он и умер. В 1930 году Ксения Алексеевна сошлась с писателем Яковом Семеновичем Рыкачевым, который и стал первым литературным учителем Юрия Нагибина. В 1937 году Рыкачева тоже посадили. И маленький Юрий с мамой носили передачи в две тюрьмы. Об отце Нагибин впоследствии написал книгу, вполне откровенную, но так как ее нельзя было тогда печатать, зарыл в саду. Она пролежала зарытой 30 лет и в конце концов увидела свет.

Ксения Алексеевна очень любила своего сына, но когда началась война, она сказала ему: «Если ты хочешь быть писателем, ты должен пройти через это». И он бросил незаконченный сценарный факультет института кинематографии и ушел на фронт, сначала Волховский, потом Воронежский. В качестве «инструктора-литератора» разбирал немецкие документы, выпускал листовки, вел радиопередачи для войск противника, доказывая им, что они ведут несправедливую войну. На фронте Нагибин получил две тяжелейшие контузии с инвалидностью. На какое-то время пал духом, но мать сказала ему: «Забудь про раны, проживи жизнь здорового человека». И он прожил, без оглядки на военные травмы.

В своем последнем интервью «Московским новостям» летом 1994 года Юрий Нагибин говорил: «Есть замечательное философское учение – экзистенциализм. Оно говорит, что все в руках самого человека. Что за жизнь отвечает он сам. Не общество, не меценаты, не правительство, не партия. Ты в ответе за каждый свой поступок, и за дурное, и за хорошее. Проникнитесь этим, и все станет ясно. Просто отвечайте за себя, считайте, что вот от вас зависит жизнь всего мира. Когда человек это поймет, у него определится сразу отношение ко всему – к людям, близким и далеким, деревьям, траве, воздуху. Не надо целей и идеалов: цель жизни – жизнь. Это не мое высказывание, я не помню, кому оно принадлежит, но оно исчерпывающее».

Бывало, сказывались старые контузии, захватывали депрессии, но писатель не сдавался, у него были свои лекарства и рецепты выживания. «Работал, рыбачил, охотился, любил» – вот и все секреты от Юрия Нагибина.

Первый рассказ Юрия Нагибина появился в журнале «Огонек» 22 июня 1941 года. Первая книга – «Человек с фронта» – вышла в 1943 году.

Начинал Нагибин с подражания Платонову, но потом нашел свой стиль. В начале 50-х появились первые рассказы «Трубка», «Ночной гость». В оттепельные времена – «На тихом озере», «Чистые пруды», «Чужое сердце», серия военных рассказов – «На Хортице», «Связист Васильев», «Переводчик», охотничьи рассказы, повесть «Страницы жизни Трубникова». Затем вышли «Книга детства», «Переулки моего детства», «Москва… как много в этом звуке» (1987). Миллионам читателей полюбился жанр исторических портретов и воспоминаний – о протопопе Аввакуме, об Иннокентии Анненском, Пушкине, Лермонтове, Дельвиге, Фете, Тютчеве, Чайковском, Рахманинове и т. д. Как отмечали критики, тексты Нагибина подкупали не банальной точностью, а пониманием чужой души.

С годами проза Нагибина становилась острее, жестче, злободневнее, достаточно вспомнить его сатирически-фарсовую «Любовь вождей». Или горько-ироничную повесть «Тьма в конце туннеля». Плодотворно работал Нагибин в кино, он автор более 30 сценариев, среди которых «Бабье царство», «Директор», «Чайковский», «Дерсу Узала», «Красная палатка». Особенный успех выпал на долю «Председателя». За главную роль Михаил Ульянов получил Ленинскую премию, а Нагибин – инфаркт. Родина держала Нагибина в черном теле. Его много издавали за рубежом, но ему позволялось брать в поездку не более 500 долларов. На его счету лежали тысячи, но брать их он не имел права.

Повесть Нагибина об отце «Встань и иди» в Италии была отмечена «Золотым Львом», а еще призом «Жизнь, отданная литературе». Но он любил еще и живопись. В какую бы страну он ни приезжал, он сразу отправлялся в музей. А когда попадал в Милан, то прежде всего ходил поклониться «Тайной вечере» Леонардо да Винчи.

Ну, а теперь о тайных страницах Нагибина, которые он, впрочем, не скрывал – о страницах любви. У него – а он был все же плейбоем, – было много женщин: профессорская дочка Маша Асмус, юная гимнастка Ада Паратова, дочь директора ЗИЛа Валя Лихачева, четвертая жена Лена Черноусова, Белла Ахмадулина и, наконец, последняя Алла Григорьевна, с которой он прожил в браке 26 лет. Он переманил ее из Ленинграда в Москву, и она оказалась замечательной женой, сказав в одном из интервью о прошлом Нагибина: «Он любил – его любили. Что было, то было». И еще замечательное признание: «Я всю жизнь прожила под стук пишущей машинки».

Роковой 1994 год. Алла Григорьевна вспоминала:

«Он умер 17 июня. А легко или тяжело, никто не знает. Я зашла к нему в 9 часов утра взять щенка (он очень горевал по поводу смерти своего любимого эрдельтерьера Проши, и жена подарила ему взамен щеночка. – Ю. Б.). Юра пожаловался: «Он мне всю ночь спать не давал». – «Ну ты поспи», – сказала я ему. Кто-то позвонил, я спустилась вниз, поговорила по телефону… Потом услышала вскрик, поднялась к нему – Юра не дышал… Не думаю, что он не почувствовал этой предсмертной боли. Легких смертей не бывает. Даже говорить о болезнях не любил. Никогда не жаловался. И я очень надеялась на его генетическую силу. Зря надеялась…»

Юрий Маркович Нагибин прожил 74 года. В последние годы он был нарасхват: все издания хотели взять у него интервью. В одном из них он говорил: «Культура избавляет от страха смерти, она дает ощущение соучастия в вечном. Ты можешь ощущать себя частицей великого, мирового, таинственного и, видимо, нужного для чего-то процесса. Ведь если нет бога, то культура заменяет нам все. Культура включает в себя понятие совести. Она дает право чувствовать, что ты – участник великого общественного мирового бытия… В какой-то мере культура не оставляет человека один на один с пустой черной бездной мироздания…»

После смерти Нагибина у меня был телефонный разговор с Аллой Григорьевной, и она сказала: «Он к вам внимательно приглядывался…» У меня бережно хранится изящная книжечка Нагибина «Рассказ синего лягушонка» с дарственной надписью: «Юрию Безелянскому – который держит в своих руках наше бессмертие – с уважением Юрий Нагибин. 1992». Надпись несколько ироническая, но в ней и признание, что я следую по его пути…

Но Юрий Нагибин о своем бессмертии позаботился сам и не только тем, что оставил в наследство много художественных книг, но и тем, что подготовил к печати свой удивительный «Дневник», который вел почти полвека и который решил опубликовать при жизни. Он отдал подготовленную рукопись издателю и через 10 дней умер. Дневник вышел посмертно. И произвел эффект разорвавшейся бомбы. В нем Нагибин, по мнению издателя Юрия Кувалдина, вырвался из советского плена, перешагнул самого себя, все свои недостатки превратил в достоинства.

Если в прежних своих книгах Нагибин прибегал к различного рода иносказаниям, типа: «О каком достоинстве, какой чести можно думать, когда живешь под властью рукосуев, палочников, душегубов?..» («Остров любви»); или «Власти нужна не преданность, не союзничество, основанное не единоверии, а только слепое послушание, пусть даже неискреннее, обманное, но полное и безоговорочное, проще – рабье. Тогда власть сознает себя силой…» («Огненный Протопоп»), то в своем дневнике Нагибин говорил в открытую и раздавал, не стесняясь, всем сестрам по серьгам. Досталось не только власти, но и многим коллегам по писательскому цеху, по искусству, многим карьеристам и пронырам, припавшим с вожделением к корыту.

Вот только вырванные фразы: «Балдеешь от ненужности страстишек», «Кстати, и Мересьев ненавидит Полевого», «Человечество во все времена отвратительно», «Валтасаров пир, и никто не боится», «Крепко сидит татарщина в русской душе», «Почти все советские люди – психически больные», «Падение давно опустившегося фестивалишки» и т. д. и т. п. И много персональных выпадов и выстрелов. И, конечно, многие возмутились, а Станислав Куняев аж подпрыгнул до потолка: «Дневник старого мерзавца».

Но так написал Нагибин. Захотелось высказать правду-матку до конца. Выговориться. Освободиться от накопившейся скверны советской жизни. Он и себя не пощадил в дневнике: «…Грустно, и нет выхода. А завтра опять настанет мерзость малых забот, ничтожных побед и ничтожных поражений…»

Запись из 1986 года: «Впервые за долгие годы я находился дома в свой день рожденья. Ничего хорошего он мне не принес. Я все время помнил, что мне 66, а тут кончаются шутки. Последний поворот пройден. Задыхающийся, спотыкающийся, мокрый, ты приближаешься к финишной черте, зная, что призового места не возьмешь, но это не самое страшное. Тебе не хочется разрывать усталой грудью ленточки, ты готов ковылять дальше под свист и улюлюканье трибун, тебе наплевать, что ты плохой бегун, только бы чувствовать под ногой ускользающую землю».

Сравнение жизни с беговой дистанцией вполне правомерно. Юрий Маркович любил спорт. Он и умер в день открытия чемпионата мира по футболу в США. Он был страстным болельщиком и, к счастью, не узнал, как позорно выступали на чемпионате наши футболисты, погрязшие в интригах, в премиальных и прочих материальных дрязгах, а отнюдь не в честной игре. Все вышло по дневнику Юрия Нагибина.