Мажорный и трагический Кумач. Василий Лебедев-Кумач (1898–1949)
Лебедев-Кумач. Самый популярный советский поэт-песенник. «Всесоюзный запевала». «Широка страна моя родная,/ Много в ней лесов, полей и рек!/ Я другой такой страны не знаю,/ Где так вольно дышит человек». Это – пафос. А вот и лирика: «Как много девушек хороших,/ Как много ласковых имен…»
Лебедеву-Кумачу довелось жить в труднейшее время, когда, как написала Надежда Мандельштам, «эпоха жаждала точного распределения мест: кому первое, кому последнее – кто кого переплюнет. Государство использовало старинную систему местничества и стало само назначать на первые места. Вот тогда-то Лебедев-Кумач, человек, говорят, скромнейший, был назначен первым поэтом».
А он не хотел быть первым, но назначали, и пришлось ему исправно исполнять эту роль первача, хотя порой и мучился в душе. А родился Василий Лебедев (Кумач – это уже приставка в советское время) 27 июля (8 августа) 1898 года в Москве, в семье сапожника-кустаря. Был весьма способным мальчиком, и учительница начального городского училища выхлопотала ему стипендию для поступления в гимназию. Стипендию учредил русский историк и меценат Виноградов, живший в Англии. Однажды он приехал в Москву и устроил экзамен своему стипендиату и был потрясен, как Вася Лебедев читал своего любимого Горация на латыни – выразительно и ярко. Виноградов сказал: «Закончишь гимназию – возьму тебя в Оксфорд». В 1917 году Лебедев закончил гимназию, но было уже не до Оксфорда – грянула революция в России, которая повернула судьбу юноши совсем в другую сторону: от Горация и Катулла к революционным агиткам. И Лебедев стал Кумачом.
«Впечатление детства, юности необычайно ярки и оставляют следы на всю жизнь. Книги, зрелища («Санин» Арцыбашева, первый фокстрот на сцене – «Трутовская и Клейн»)», – так записывал впоследствии Лебедев-Кумач. Он не вел дневников, но всегда что-то записывал для памяти. Книги он любил страстно. В юности увлекался переплетным делом. Прекрасно разбирался в шрифтах, художественном оформлении… На письменном столе у него лежали то малого формата 9-томный академический Пушкин, то «Пословицы русского народа» Владимира Даля, то афанасьевские сказки, то сборники стихов Беранже или Бернса, то стихи Некрасова, Курочкина и многие другие им любимые книги. Сам он признавал, что при работе над песней испытывал влияние Некрасова (гражданственность) и Беранже (сатира). Многие песенки Беранже Лебедев-Кумач любил напевать. Еще он любил Эдмона Ростана («Ах, какой отважный герой Сирано де Бержерак!») Из русской поэзии – Гумилев, Ахматова, Пастернак… То есть вкус рафинированный. Настоящий русский интеллигент. И – «С нами Сталин родной, и железной рукой/ Нас к победе ведет Ворошилов!».
Непостижимо! А что непостижимо? Эпоха выбрала других героев, и приходилось воспевать именно их. А потом, – извините, конечно, – кушать надо! Верность режиму – это верный кусок хлеба, – и не надо возмущаться этим обстоятельством. Не отсюда ли «растут ноги» «Гимна партии большевиков»: «Партия Ленина,/ Партия Сталина, – / Мудрая партия большевиков!».
В 1919–1921 годах Лебедев-Кумач работал в Бюро печати управления Реввоенсовета и в военном отделе «Агит-РОСТА», писал рассказы, статьи, фельетоны, частушки для фронтовых газет, для агитпоездов. Одновременно учился на историко-филологическом факультете МГУ. С 1922 года Лебедев-Кумач начал сотрудничать в «большой печати»: «Рабочая газета», «Крестьянская газета», «Гудок», журналы «Лапоть» и «Крокодил». Он создал множество литературных пародий, сатирических сказок, фельетонов на тему быта, хозяйственного и культурного строительства. Участвовал в создании театральных обозрений для «Синей блузы» и самодеятельных рабочих коллективов. Как и полагалось в то время, клеймил обывателя, от управдома до жены завмага (выше подыматься было нельзя), ну, а в 1930-х появился замаскированный классовый враг – пришлось бороться и с ним и даже написать «Гимн НКВД». Наставлял молодежь: «Будь упорным, умным, ловким./ Различать умей врагов,/ И нажать курок винтовки/ Будь готов!/ – Всегда готов!»
Выходили стихи, издавались сборники, а в 1931 году Лебедев-Кумач обратился к песням, и именно они прославили его. Первые эстрадные песни прозвучали в спектакле Театра обозрений в исполнении артистов Бориса Тенина и Льва Мирова на музыку композитора Листова. Ну, а потом, как говорят, покатило, и Лебедев-Кумач сочинил около 500!.. Его стихи положили на музыку многие композиторы, но, пожалуй, лучше всего звучали тексты Кумача в песнях Исаака Дунаевского. А кино растиражировало Лебедева-Кумача по всей стране. Фильмы, вошедшие в золотой фонд советского кинематографа: «Веселые ребята», «Цирк», «Дети капитана Гранта», «Волга-Волга». Жизнеутверждающие, жизнерадостные, полные молодого задора и огня песни Лебедева-Кумача (да еще на прекрасную музыку) стали настоящими хитами (хотя тогда это слово не употреблялось). Их пела вся страна.
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной родины своей.
Всюду жизнь и вольно и широко,
Точно Волга полная, течет.
Молодым везде у нас дорога,
Старикам везде у нас почет…
А «Песня о стрелках»: «Сердце хлопочет, боится опоздать, / И хочет, хочет, хочет, хочет счастье угадать» /. И, вообще:
Сердце, тебе не хочется покоя.
Сердце, как хорошо на свете жить.
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
А как нравился всем капитан, который объездил много стран и напевал свою излюбленную песенку:
Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка – это флаг корабля.
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!
И всем хотелось быть смелым и покорять моря и океаны. И быть колхозницами-ударницами (как в фильме «Богатая невеста»):
А ну-ка, девушки, а ну, красавицы,
Пускай поет о нас страна,
И звонкой песнею пускай прославятся
Среди героев наши имена!
Страна строилась и мужала под звонко-голосистые песни Лебедева-Кумача. Песня трактористов перекрыла все: «Ой, вы, кони, вы, кони стальные,/ Боевые друзья-трактора,/ Веселее гудите, родные, – / Нам в поход отправляться пора!..»
Для нынешних молодых, возможно, это дико звучит – «друзья-трактора», какие там поля, им главное где-нибудь потусоваться-пообниматься. Слово «труд» вообще выпало из нашего словаря. А тогда, в 30–40-е по стране гулял «Веселый ветер» больших ожиданий и больших побед: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер»…» И припев:
Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
«Кто весел – тот смеется,
Кто хочет – тот добьется,
Кто ищет – тот всегда найдет!»
Начав цитировать песни Лебедева-Кумача, остановиться невозможно: их энтузиазм, оптимизм завораживает. Неужели всего можно добиться в жизни?.. Но, конечно, не всем нравился этот кумачовский оптимизм, поэт Ярослав Смеляков как-то бросил прилюдно реплику: «Надоела мне моча Лебедева-Кумача» и поплатился за такое высказывание: священных коров не обижают!.. Николай Эрдман тоже не любил Лебедева-Кумача и посмеивался над ним, но втихомолку. А простой народ, выражаясь современным языком, тащился от песен Кумача. «Комсомольская правда» до выхода фильма «Волга-Волга» опубликовала текст песни, чтобы народ мог подпевать, и – о, ужас! – вышла опечатка: вместо слова «красавица» было напечатано «крЫсавица», – Лебедев-Кумач чуть инфаркт не получил. Ну, а когда в кинокартине прозвучала «Песня о Волге» – «Красавица народная,/ Как море, полноводная…», – восторгу не было границ. Кто-то даже написал немудрящие стихи с пожеланием:
Не дремать, идти к победам новым,
Чтобы песня лилась, как ручей,
Все целуют Вас!
Любовь Орлова,
Александров.
Оба Кумачей.
«Кумачей» получилось, как «палачей». И откуда взялся второй Кумач? Загадка народного восприятия.
Власть оценила всенародные заслуги поэта-песенника, и в феврале 1937 года ему, одному из первых писателей, дали орден Трудового Красного Знамени – «за выдающуюся деятельность». В 1938 году он получил орден «Знак Почета» – «за выдающиеся заслуги в области художественной литературы». В 1940-м – орден Красной Звезды – «за образцовое выполнение приказов командования в борьбе с белофиннами». Еще Кумач был избран депутатом Верховного Совета РСФСР и почти на каждой сессии Совета выступал со стихами, а точнее, со стихотворными хвалебными одами: какая замечательная власть, какой замечательный вождь, и вообще, «с каждым днем все радостнее жить».
Однако на горизонте сгущались тучи, и соответственно моменту Лебедев-Кумач пишет знаменитую песню «Если завтра война»: «Если завтра война, если враг нападет,/ Если темная сила нагрянет, – / Как один человек, весь советский народ/ За свободную родину встанет!» В песне поэт выразил надежду, которая владела всеми (и была, разумеется, внушена пропагандой):
Мы войны не хотим, но себя защитим —
Оборону крепим мы недаром.
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
О чем особенно беспокоиться: «Полетит самолет, застрочит пулемет,/ Загрохочут могучие танки,/ И линкоры пойдут, и пехота пойдет,/ И помчатся лихие тачанки…» Тачанки времен гражданской войны?!. И победный вывод: «В целом мире нигде нету силы такой,/ Чтобы нашу страну сокрушила…» Лебедев-Кумач писал эти строки и свято в них верил. А когда началась война и доблестная Красная армия, не готовая к серьезным боям, стала отступать и сдавать город за городом, у Лебедева-Кумача произошел нервный срыв.
В середине октября 1941 года Лебедеву-Кумачу позвонил руководитель Союза писателей Александр Фадеев и сказал: «Вы назначаетесь начальником последнего эвакуационного эшелона писателей в Казань». По свидетельству родных, Василий Иванович закричал: «Я никуда из Москвы не поеду! Я мужчина, я могу держать в руках оружие!» Еще один звонок из ЦК: объявлена всеобщая эвакуация. Значит, Москву сдают?! Лебедев-Кумач метался по квартире и говорил жене, не говорил, а почти кричал: «Как же так? Я же писал: «Наша поступь тверда, и врагу никогда не гулять по республикам нашим» – значит, я все врал? Ну, как же я мог так врать? Как же?..» Лебедев-Кумач был буквально ошеломлен.
В воспоминаниях Юрия Нагибина написано, что на перроне Киевского вокзала он услышал, что Лебедев-Кумач сошел с ума, срывал с груди ордена и клеймил вождей как предателей…
Жена Кумача вспоминала, что при отъезде из Москвы Лебедев-Кумач выглядел несчастным и растерянным. Он увидел в газетном киоске портрет Сталина, глаза у него сделались белыми, и вдруг он заорал каким-то диким голосом: «Что же ты, сволочь усатая, Москву сдаешь?!» К счастью для Кумача, его не арестовали, а отвели в медпункт. Какое-то время Лебедева-Кумача лечили в психиатрической лечебнице НКВД в Казани. Подлечили его психику и отпустили в Москву. Он рвался на фронт, но его пустили туда только в 1943 году. И попал он в военно-морской флот, которому он посвятил «Краснофлотский марш»: «Мы – храбрые люди, / Мы родину любим, / И жизнь мы готовы отдать за нее, – / За море широкое, / За небо высокое, / За красное знамя свое!»
Прервем хронологию и вернемся к началу Отечественной войны. Днем 22 июня 1941 года Лебедеву-Кумачу позвонили из редакции газеты «Красная звезда» и попросили написать стихи о начавшемся вторжении в нашу страну фашистских войск. Как вспоминает дочь поэта Марина, Василий Иванович написал стихотворение «Священная война» за несколько часов напряженной работы, куря папиросу за папиросой, «на одном дыхании». Невозможно спокойно слушать эту песню (слова Лебедева-Кумача, музыка Александрова) без душевного трепета: и музыка, и слова просто обжигают:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
В 1991 году, спустя 50 лет, в год развала СССР и многочисленных разоблачений советских реалий и знаков, сразу в нескольких газетах появилось сообщение, что автор «Священной войны» вовсе не Лебедев-Кумач, а учитель русского языка из города Рыбинска Александр Боде, и написал он это стихотворение якобы в 1916 году, а послал Лебедеву-Кумачу в 1938-м. Так это или не так? Не знаю. Нужны дополнительные факты. Экспертизы. Эксперты по текстологии. Но, очевидно, это из того же ряда, кто написал «Тихий Дон»: Шолохов или Крюков, или кто-то другой. Честно говоря, не хочу даже в этом копаться.
Но был и еще случай со знаменитым шлягером «У самовара» (помните: «У самовара я и моя Маша, / А на дворе совсем уже темно…» / Эта песня была написана Фаиной Квятковской для варшавского кабаре «Морское око». В 1934 году песня попала в джаз-оркестр Утесова, и там слова приписали Лебедеву-Кумачу. Очевидно, он не возражал: песня была весьма популярной. Со временем авторство было возвращено Квятковской.
А что сказать по этому поводу? У Лебедева-Кумача есть в его записях признание: «Ангелов – нет. Искушения бывают даже у порядочных людей». Оба эти скандала с плагиатом произошли почти одновременно, но руководители тогдашней «Литературной газеты» Чаковский и Кривицкий решили: мифы разрушать не следует. Позже главный редактор «Недели» Сырокомский заявил: «Про «Машу» напечатаю, про «Священную войну» – не дам…»
Но вся эта неприятная история случилась уже после смерти Лебедева-Кумача. Вернемся к последним годам жизни поэта-песенника. Они были совсем не лучезарные. Василий Иванович записывал: «Всем казалось – после войны будет лучше». Лучше не стало. Сталин резко закрутил гайки. Особенно тяжело пришлось людям искусства. Рамки творчества сузились до щели. А у Лебедева-Кумача к тому же начался затяжной кризис. Вера была подорвана. Оптимизм исчерпан. «Сознание очистилось от шелухи, ила…» И еще одно поразительное признание: «Болен от бездарности, от серости жизни своей. Перестал видеть основную задачу – все мелко, все потускнело. Ну, еще 12 костюмов, три машины, 10 сервизов… И глупо, и пошло, и недостойно… И неинтересно».
Депрессия совпала с нездоровьем. А жена – красивая женщина с холодноватым лицом – не понимала его и спрашивала: «Когда же кончится твой творческий застой? Когда ты начнешь работать?» Другими словами, когда в доме появятся деньги… А Лебедев-Кумач не мог жить и писать по-старому: что-то надломилось в нем. Исчез не кураж. Исчезла суть. Посмотрев кинокартину «Здравствуй, Москва!», отметил в своих записях: «Много сусла, фальши и надуманности…»
Отдых, лечение в престижных санаториях не помогли, и в июле 1947 года Лебедев-Кумач уехал на дачу, во Внуково (тогда это было действительно дачная местность). Там он и прожил последние свои полтора года, по октябрь 1948-го. Один, без людей, в обществе собак, Увы и Микки. Жена во Внуково ехать отказалась, а с дочерью Мариной он активно переписывался и все время ждал ее в гости. Занимался ремонтом, разной починкой, топил печь, вечера коротал без электричества при керосиновой лампе, – вот так жил популярнейший поэт-песенник.
И не верилось, что когда-то он писал задорно и весело:
Эй, грянем сильнее!
Подтянем дружнее:
Всех разбудим, будим, будим!
Все добудем, будем, будем!
Словно колос, наша радость наливается!
Да, это он, Лебедев-Кумач, сочинил когда-то такую песню. И вот одинокие вечера при лампе. «Ты спрашиваешь, не скучно ли мне, – писал Лебедев-Кумач дочери. – Родненькая моя, я вообще не привык скучать, а тут все время находятся хотя бы мелкие делишки по дому и по обслуживанию самого себя. Это отчасти хорошо, потому что отвлекает от мыслей о болезни и помогает рассредоточиться. Иной раз с утра едва-едва встанешь (особенно, если ночью не спалось), а потом начнешь понемногу выполнять мелкие «необходимости» – и, смотришь, разошелся. Много времени, чтобы подумать, а я это дело очень люблю. Всяческие мысли идут, ассоциации, воспоминания. Кое-что записываю. Очень хочется написать кое-что в прозе. Обдумываю и постараюсь обязательно осуществить. Но ведь это не так просто. И болезнь моя мешает, и отвык я от прозы здорово. И хочется, если уж написать, хотя бы маленькую вещицу, так уж сделать это как следует, чтобы не стыдно было и самому прочесть, и другим показать – в первую очередь тебе и маме…»
Словечко «стыдно» – это о прошлых бодряческих песнях? «Морская гвардия идет уверенно, / Любой опасности глядит она в глаза, / В боях испытана, в огне проверена, / Морская гвардия – для недругов гроза!» А жизнь показала, что не такая уже она и гроза… А уж о том, что «И в воде не утонем и в огне мы не сгорим!» – и говорить не приходится. Бесшабашная ложь.
А тем временем в стране обсуждалось постановление ЦК о Михаиле Зощенко и об Анне Ахматовой и о развернувшейся борьбе с «безродными космополитами». Все писатели были ввергнуты в водоворот этих событий. И лишь Лебедев-Кумач отсиживался на даче во Внуково и молчал. Собратья по перу никак не могли понять поступок «основоположника жанра советской массовой песни». Многие утверждали: «Кумач кончился». А он не кончился, он вел эпистолярный разговор с дочерью в жизни. Наставлял, советовал:
«Внуково, 6 /X-47
Милая моя доченька!.. В общем, я верю и знаю, что у тебя все должно обойтись хорошо. Но все же не трать зря нервы и духовные силы – умей сосредоточить внимание на том, что сейчас нужнее всего. И еще помни – в жизни все расценивается не по тайным твоим мыслям и талантам, а по делам. В принципе, в потенции ты можешь быть сверхгением, но если ты себя никак не проявила – грош тебе цена. И наоборот – кто свои копеечные способности сумел развить и показать, тому честь и хвала. Одним словом, под лежачий камень и вода не течет. Родная моя, я говорю с тобою, как с самим собой, поэтому пойми все, как надо…»
Звал дочь на Новый год: «… достанем лыжи и устроим такой Дингли-Делл, какой ни одному Диккенсу не снился. И елка будет чудесно пахнуть снегом, а снег – елкой. А дрова – и елкой, и сосной, и березой. И в печке среди углей будут золотые саламандры (как у Франса в «Харчевне королевы Гусиные Лапы»)…»
Сообщал дочери, что отрастил усы и «стал походить на Брета Гарта!..» Что много читает, что рад возвращению из ссылки своего друга художника Константина Ротова – «хорошо, что он уже на свободе. Но вступать в жизнь ему будет не очень легко…»
15 октября 1948 года: «… Здоровье мое ведет себя очень неровно, иногда здорово прищучивает, иногда отпускает. Пока что жить и работать спокойно не удается… все уговаривают лечь в Кремлевку. Порой мне кажется, что эскулапы безумно правы, а порой тошнит от одной мысли о Кремлевке. Золотко мое, как ты себя чувствуешь?..»
31 октября 1948 года Лебедев-Кумач был госпитализирован в Кремлевскую больницу. Незадолго перед своей кончиной написал последние стихи:
…Как первый цвет, как вешний снег,
Прошла весна моя…
Вот этот лысый человек —
Ужели это я?..
20 февраля 1949 года Василий Лебедев-Кумач скончался, на 51-м году жизни. Все начиналось «за здравие», а кончилось «за упокой». Из интервью «Комсомольской правде» внучки Маши: «Я часто думаю: бедный мой дедушка Василий Иванович!..»
Да, непростая судьба с опасными поворотами. Но остались песни – «Нам песня жить и любить помогает…» Правда, цензура заменила слово «любить» на более гражданственное – «строить». Но все равно. Песни остались, и песни часто звучат, они – неотъемлемое наше прошлое, наша история. Я вспоминаю, как в бытность моей работы в Радиокомитете на Пятницкой мы провожали в ресторане «Прага» нашего товарища в Испанию корреспондентом радио и телевидения. Он по традиции дал так называемую «отвальную» с обилием еды и спиртного. Достигнув кондиции, собравшиеся, не сговариваясь, запели: «Броня крепка, и танки наши быстры…» Правда, это были слова не Лебедева-Кумача, а Бориса Ласкина, но написанные по духу и в стиле Кумача. Ну, а потом самого Кумача, чтобы отъезжающий в Мадрид не забывал о Москве:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город,
Сердце родины моей!
А далее последовал раскатистый припев: «Кипучая, могучая, никем непобедимая, Страна моя, Москва моя – ты самая любимая!» Такой вот был взрыв патриотических чувств в ресторане «Прага». Молодые официанты стояли, разинув рот, глядя на поющих седовласых дяденек.
А еще я себя помню маленьким перед войной в каком-то кинотеатре, куда меня привели, и там перед началом сеанса в фойе певица пела под оркестр песню Лебедева-Кумача на музыку Милютина «Чайка»: «Чайка смело / Пролетела / Над седой волной, / Окунулась / И вернулась, / Вьется надо мной…» И эта чайка стала для меня символом безмятежного предвоенного времени. «В море тает, улетает / Мой конверт живой».
Нет, не зря жил на свете Василий Иванович, писавший простенькие тексты, но какие-то выразительные и запоминающиеся. Когда мне сегодня бывает грустно, я ставлю пленочку и с упоением слушаю Леонида Утесова, его «Джаз-болельщик» на слова Лебедева-Кумача: «У меня есть тоже патефончик. / Только я его не завожу, / Потому что он меня прикончит – / Я с ума от музыки схожу…»
Или слушаю «Лимончики»: «Ой, лимончики, / Вы, мои лимончики! / Вы растете на моем балкончике…» «И захотелось сразу танцевать!..»
Вы скажете: глуповато, мелко. Но еще Пушкин говорил, что поэзия должна быть немного глуповатой. Но, конечно, искренней. Литавры и пафос – это Лебедев-Кумач. Но и «лимончики» тоже.