Его герои – страдающие чудики. Василий Шукшин (1929–1974)
Василий Шукшин был очень популярен в конце 1960-х – начале 1970-х годах. И что удивительно: крамолу не писал, в диссидентах не ходил, но о советской несуразной жизни, о ее перекосах и перегибах писал ярко, точно и даже смачно. «У вас вечно горячее время! Все у вас горячее, только зарплата холодная» (рассказ «Ноль-ноль целых»).
Не знаю, читают ли ныне Шукшина с прежним рвением и запоем. Один из критиков заявил, что Шукшин затерялся в толпе «малых гениев» где-то между Глебом Успенским и Михаилом Зощенко. Канул в библиотечную Лету. А кто сегодня не канул? Кроме девушек-детективщиц, разумеется. Интриговать и развлекать – пожалуйста! Теребить раны – увольте… Если говорить о фильмах Шукшина, то их на ТВ не крутят. Некогда культовая «Калина красная» увяла среди расцветших убойных сериалов. Шукшинская лента не столь об уголовнике, сколь о болеющей душе. Душа опять же нынче не в моде. И остается повторить шукшинский вопрос: «Что с нами происходит?»
Но не будем ворчать и сетовать. Лучше вспомнить хотя бы вкратце отдельные факты из жизни Василия Макаровича Шукшина. Он появился на свет 25 июля 1929 года в селе Сростки Бийского района Алтайского края. Вот уж точно родился не в рубашке. Отца, работающего механизатором, арестовали в 1933 году, и 4-летний Вася подивился: «Мама, куда это батю?» Матери с двумя маленькими детьми пришлось туго. Шукшин рос мальчишкой замкнутым, что называется, себе на уме. В общении со сверстниками держал себя строго и требовал, чтобы его называли не Васей, а Василием. Уже в этом проявилось зерно будущей личности.
Детство выдалось Шукшину голодным, и пришлось рано начать зарабатывать деньги: колхозник, маляр, грузчик, слесарь-такелажник, ремонтник на железной дороге, строитель мостов. Все худо и тяжко? Нет, рос и мужал без уныния, любил играть на гармонии «Златые горы и реки, полные вина», под его «товарочку» плясали девчата.
Из первых увлечений: кино и книги. В юные годы кино завораживало, и Шукшин говорил своей подружке Маше Шумской: «Вот увидишь, сам кино сниму и сниматься буду». Подружка ласково успокаивала: «Будешь, будешь…», абсолютно не веря в фантазии Васи. А ведь сбылось: снимал и снимался.
Теперь о книгах. «Читал я действительно черт знает что, – признавался потом Шукшин устами Ивана Попова, героя своего рассказа, – вплоть до трудов академика Лысенко. Обожал всякие брошюры: нравилось, что они такие тоненькие, опрятные; отчесал за один присест – и в сторону…» Учительница из числа эвакуированных из старой петербургской интеллигенции вовремя вмешалась, и Шукшин стал читать – по специальному списку – русскую и зарубежную классику и часто вслух, матери и сестре.
«Мы залезали вечером на обширную печь, – вспоминал Шукшин, – и брали туда с собой лампу. И я начинал… Господи, какое это было наслаждение! Точно я жил большую-большую жизнь, как старик, и сел рассказывать разные истории моим родным. Точно не книгу я держу поближе к лампе, а сам все это знаю. Когда мама удивлялась: «Ах, ты Господи! Глянь-ка!» – я чуть не стонал от счастья…»
Эти чтения, уже будучи взрослым, назвал праздником. И добавил: «Лучше пока не было».
Одна из любимых книг Шукшина – «Мартин Иден» Джека Лондона, юный Шукшин подражал этому герою. Считал книгу Джека Лондона своеобразным руководством к действию, как «писательский самоучитель». Как и Мартин Иден, Василий Шукшин «сильно натягивал тетиву своей жизни». Он выковывал именно такой характер.
В 18 лет последовал призыв на военную службу. Ее Шукшин проходил в Севастополе в одной из частей Черноморского флота в качестве радиста. Его девизом стали слова: «Не падай духом, знай работай да не трусь!» Свободное время молодой радист проводил в Морской библиотеке, именно в Севастополе начал писать свои первые рассказы. По язвенной болезни был комиссован и вернулся в родные Сростки. Преподавал в сельской школе русский язык и литературу. Помыкался на селе и, наконец, решил податься в Москву «на писателя». Мать не стала препятствовать сыну, продала корову и снабдила сына деньгами. Так летом 1954 года 25-летний Шукшин оказался в Москве. Полувоенный костюм, гимнастерка, из-под которой виднелась тельняшка, брюки-клеш и сапоги. Среди модных молодых людей и тем более стиляг того времени Шукшин выглядел, конечно, белой вороной.
Опускаем детали, как поступил в институт, важен итог: Шукшин на режиссерском факультете ВГИКа в мастерской Михаила Ромма. В последнем своем интервью Шукшин вспоминал: «В институт я пришел глубоко сельским человеком, глубоко далеким от искусства. Мне казалось, всем было видно, что я здесь чужой человек. Я слишком поздно пришел в институт – в 25 лет, и начитанность моя была относительная, и знания мои были относительные. Мне было трудно учиться. Чрезвычайно. Знаний я набирался отрывисто и как-то с пропуском. Кроме того, что я должен был узнавать то, что знают все и что я пропустил в жизни, я должен был выдерживать и еще отношение к себе. И неожиданно оно мне стало помогать. Потому что я стал до поры до времени таить, что ли, набранную силу. И, как ни странно, каким-то искривленным и неожиданным образом я подогревал в людях уверенность, что – правильно, это вы должны заниматься искусством, а не я, потому что я – вовсе лапоть. Сельский. Далекий, сибирский. Но я знал, наперед знал, что подкараулю в жизни момент, когда я… ну, окажусь более состоятельным, а они со своими бесконечными заявлениями об искусстве, окажутся несостоятельными. Все время я хоронил в себе от посторонних глаз неизвестного человека, какого-то тайного бойца, нерасшифрованного…»
Вот такое интересное признание. То есть, будучи «лаптем», Шукшин ощущал в себе большую будущую силу. Или, как нынче модно говорить, потенциал. В этом смысле Шукшин был антиподом своего сокурсника Андрея Тарковского, тот знал, что он – гений, и не только не скрывал этого, а откровенно декларировал.
Еще учась в институте, Шукшин начал сниматься в кино. Дебют был скромный: во второй серии «Тихого Дона» Сергея Герасимова Шукшин сыграл – нет, громко сказано! – изобразил выглядывающего из-под плетня матроса. В 1959 году уже главная роль в фильме Марлена Хуциева «Два Федора» – Федор большой. И первый успех.
Сергей Бондарчук писал: «Его лицо выделялось среди привычных лиц экранных героев, оно поражало необыкновенной подлинностью. Словно это был вовсе не актер, а человек, которого встретили на улице и пригласили сниматься. В Шукшине не было ничего актерского – наработанных приемов игры, совершенной дикции и пластики, которые обычно выдают профессионала. Меня, в ту пору уже достаточно опытного актера, Шукшин заинтересовал…»
Бондарчука Шукшин заинтересовал, а тех, от кого зависела дальнейшая судьба людей (как любил петь в студенческую пору Шукшин: «Ты, начальничек, ключик-чайничек…»), так вот, всех чайников-начальников Шукшин не заинтересовал. Один из многих. И пусть бьется, карабкается сам. Ему и пришлось карабкаться и биться.
После окончания ВГИКа Шукшин – не москвич, без прописки, жилья и работы. Приходилось скитаться по друзьям и даже ночевать на Казанском вокзале. Шутил, что по стольким квартирам мотался, что неизвестно, на каком доме должна висеть мемориальная доска.
Шукшин выдержал. Выстоял. Все преодолел. И главное: состоялся. Да и капризную славу сумел покорить. Как актер, режиссер и писатель.
Первый рассказ Шукшина – «Двое на телеге» – появился в 1958 году в журнале «Смена». За ним последовали другие. Увидели свет сборники рассказов: «Сельские жители», «Там, вдали», «Земляки», «Характеры», «Беседы при ясной луне». Как прозаик Шукшин снискал признание у читателей своей необычностью. Многие его рассказы драматичны, их герои страдают, болеют, гибнут. И почти все персонажи необычные в своих проявлениях, от слепого своеволия до лукавого деревенского придуривания. И еще какие-то чудики – вот за этих чудиков и вцепилась критика. Но за деревьями не разглядели леса. Шукшин писал не о чудачествах, а о национальном характере русского человека, о его боли, страдании, о подспудной безродности, о саднящем самозванстве, о людях без истинных корней, тоскующих и метущихся.
Вот диалог из рассказа «В профиль и анфас»:
«– А я не знаю, для чего работаю. Ты понял? Вроде нанялся, работаю. Но спроси: «Для чего?» – не знаю. Неужели только нажраться? Ну, нажрался. А дальше что? – Иван серьезно спрашивал, ждал, что старик скажет. – Что дальше-то? Душа все одно вялая какая-то…
– Заелись, – пояснил старик.
– И ты не знаешь. У вас никакого размаха не было, поэтому вам хватало… Вы дремучие были. Как вы-то жили, я так сумею. Мне чего-то больше надо.
– Налей-ка, – попросил старик. Выпил, тоже сплюнул. – Сороконожки, – вдруг зло сказал он. – Суетились на земле – туда-сюда, туда-сюда, а толку никакого, машин понаделали, а… тьфу! Рак-то, он от чего? От бензина вашего, от угару… Скоро детей рожать разучитесь…
– Не скажи.
– И чуют ведь, что неладно живут, а все хорохорятся. «Разма-ах!» А чего гнусишь тогда?»
Василий Шукшин возродил в русском искусстве жанр трагикомедии. Сами названия многих его рассказов («Мой зять украл машину дров», «Миль пардон, мадам!», «Раскас», «Шире шаг, маэстро!» и т. д.) говорят будто о несерьезности намерений автора, о шутейности, о невзаправдашности. Но, как заметил критик Игорь Золотусский, от шукшинского смеха не всегда смешно… ибо герой ломает комедию, а на душе у него кошки скребут…
Андрей Битов: «Я в 1974 году восхищался книгой Шукшина «Характеры». Трезвостью, точностью, зоркостью, лаконизмом, нервной переходной интонацией. Очень умный автор. Все видел. Не льстил. И до сих пор эти рассказы – как резцом врезаны в память».
Вспоминая Шукшина, Петр Тодоровский отмечал: «Обаяние у него было невероятной силы. Не устоишь. Улыбка – без края. И смеялся страшно заразительно… Никто не знает, откуда подобные самородки берутся. Огненный сплав таланта: режиссерского, писательского, актерского. Всего через край. Народ вытолкнул его из глубины души…»
Писатель Алексей Варламов подчеркивает общественно-социальную суть творчества Шукшина: «Сколько горьких судеб, сколько страдания и без вины виноватых людей появляются на страницах его рассказов и каким обвинительным актом звучат их голоса! Это непреднамеренная «критика режима» разительнее протестов тех, кто писал об этом на Западе. Непредвзятость суждений, бесхитростность персонажей и отказ от грубой пародии трогают больше, чем нагнетание страстей и построение философских концепций, как у иных из современников Шукшина вроде Зиновьева или Синявского…»
Но проза Шукшина далека от идилличности: он рисовал и злобных демагогов, подобных Глебу Капустину из рассказа «Срезал», и дуболома-бригадира Шурыгина, с наслаждением крушившего сельскую церковь («Крепкий мужик»), и своих деревенских Раскольников, упивающихся вседозволенностью («Сураз»). А еще живописал простолюдинов, заболевших интеллигентской хворобой.
Герои Шукшина не сельские жители и не городские, впрочем, эта проблема особо его затрагивала: «Так у меня вышло к сорока годам, что я – ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже – не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не поплыть нельзя, и плыть вроде страшновато… Но в этом положении есть свои «плюсы»… От сравнений, от всяческих «оттуда-сюда» и «отсюда-туда» невольно приходят мысли не только о «деревне» и о «городе» – о России».
Поначалу актерская карьера Шукшина складывалась гораздо успешнее режиссерской. После успеха в картине «Два Федора» на него посыпались предложения со всех сторон, и он снялся во многих фильмах: «Золотой эшелон», «Простая история», «Когда деревья были большими» и т. д. Играл Шукшин «молодого героя» – светлые космы, легкий прищур, нутряной мужской дух. Повзрослев, его образ изменился, Шукшин превратился в «крепкого мужика», и голос с хрипотцой. Первый режиссерский успех – «Живет такой парень» с Леонидом Куравлевым в главной роли. На международном кинофестивале лента получила приз. Второй удачной лентой Шукшина стал фильм «Печки-лавочки». И, наконец, своего триумфа Шукшин достиг в «Калине красной», где был сценаристом, режиссером и актером в одном лице. «Калина красная» сразу стала культовым фильмом, а главный герой Егор Прокудин, «раскаявшийся разбойник», любимым героем. Одна только сцена с березками чего стоила! В прокате 1974 года эта картина заняла 2-е место, собрав 62,5 млн. зрителей.
К последнему году своей жизни Шукшин знаменит и почитаем. Переехал в новую квартиру на улице Бочкова. Более или менее определился с любимыми женщинами. Мария Шумская осталась на Алтае. С Викторией Сафроновой окончательно расстался и соединил свою жизнь с актрисой Лидией Федосеевой. Они познакомились летом 1964 года в Судаке на съемках фильма «Какое оно, море?» Стали жить вместе, родились две дочки, Маша и Оля. Любопытно напутствие, которое дал Шукшин жене для маленькой Маши:
«1. Чтобы она выучила два иностранных языка; 2. Научилась танцевать ча-ча-ча. 3. И варить суп-лапшу».
Немудрящая программа, скажем мы. Но в ней весь Шукшин. Он получил звание заслуженного деятеля, кинопремии, выходили его фильмы и книги, но все равно он был недоволен собой. Он признавался: «Никогда ни разу в своей жизни я не позволял себе пожить расслабленно, развалившись. Вечно напряжен и собран. И хорошо, и плохо. Хорошо уже – не позволил сшибить себя; плохо – начинаю дергаться, сплю с зажатыми кулаками… Это может плохо кончиться, могу треснуть от напряжения…»
В последнем своем интервью на замечание корреспондента о благополучном результате его творчества Шукшин резко возразил: «Ну, какой результат! За 15 лет работы пять книжечек куцых по 8–9 листов – это не работа профессионала-писателя. 15 лет – это почти вся жизнь писательская. Надо только вдуматься в это! Я серьезно говорю, что мало сделано, слишком мало!»
Что касается кино, то и вершина «Калины красной» нелегко далась Шукшину. У картины было много врагов. Чиновники Госкино требовали таких поправок, которые можно было сделать, сняв фильм заново. Да и на экран картина попала, можно сказать, случайно: среди «новинок» показали ее на даче у Брежнева, тот посмотрел и заплакал. Слезы генсека и предопределили выход фильма в прокат. Но и в прокате нашлись критики, посчитавшие «Калину красную» антиинтеллигентной картиной, мол, не Феллини, не «Амаркорд». Воспел «деклассированный элемент».
Кстати, Шукшин не шел на компромиссы, и в конечном счете в фильме были сделаны лишь несколько купюр. Вырезали из текста слова матери: «Поживи-ка ты сам на 17 рублей пенсии» да реплику Егора: «Живем, как пауки в банке».
Главная боль Шукшина – фильм о Степане Разине по мотивам своего романа «Я пришел дать вам волю». Это была его мечта. Но чиновники от искусства никак не хотели дать «добро», все тянули, мурыжили, выматывали душу Шукшину. Он так и не начал съемки. Но, участвуя в чужих съемках ленты Бондарчука «Они сражались за Родину», думал о своей.
Съемки проходили в августе-октябре 1974 год на Дону. 4 сентября в «Литературной газете» появилась статья Шукшина, как его в больнице нагло обхамила вахтерша, не пуская к нему в палату ни гостей, ни дочерей. «Что с нами происходит?» – задавал вопрос Шукшин. Откуда это хамство, равнодушие, злость, отсутствие всякого милосердия?.. Статья вызвала большой резонанс в стране.
1 октября стало последним днем Василия Макаровича. После съемок он провел его на теплоходе, причаленном в поселке Клетская Волгоградской области, где жила киногруппа. Часа в 4 утра 2 октября Шукшин вышел из каюты, держась за сердце, и стонал. Около него хлопотал его друг актер Георгий Бурков. Ни врача, ни медсестры в тот час рядом не было. Шукшин принял капли Зеленина, единственное лекарство, которое нашлось в тот час. Под утро его не могли разбудить: Шукшин был мертв. На столике в каюте лежала раскрытая тетрадь с почти готовой новой повестью для театра «А поутру они проснулись…»
Василий Шукшин не проснулся. Он часто фантазировал: «А вот будет мне, скажем, 70 лет…» Не сбылось. Он умер в 45.
Смерть Шукшина вызвала множество слухов: убили… КГБ… Но вскрытие показало: он скончался от сердечной недостаточности. А если по-народному, надорвался, загнал себя.
Мать хотела увезти тело сына на родину, в Сростки. Но начальники-чайники распорядились похоронить в Москве, на Введенском кладбище. Однако Сергей Бондарчук «пробил» более престижное захоронение на Новодевичьем. Рассказывают, что когда дело о том, где хоронить Шукшина, дошло до председателя Совмина Алексея Косыгина, он спросил: «Это тот Шукшин, который о больнице написал?»
7 октября 1974 года состоялись похороны.
Хоронила Москва Шукшина,
хоронила художника, то есть.
Хоронила страна мужика
и активную совесть… —
написал Андрей Вознесенский. Таксисты хотели печально посигналить у Дома кино, где проходило прощание, но это им сделать запретили. Специальным распоряжением машины были задержаны. Зато власть посмертно присудила Шукшину Ленинскую премию за «Калину красную». У нас очень любят посмертно. А при жизни обожают вставлять палки колеса.
В «рабочих тетрадях» Василия Шукшина можно прочитать такие записи:
«Вся Россия покрылась ложью, как коростой» (1969).
«Разлад на Руси, большой разлад. Сердцем чую» (1970).
«Ни ума, ни правды, ни силы настоящей, ни одной живой идеи!.. Да при помощи чего же они правят нами?» (1972).
Василий Шукшин как предвестник наших бед и поражений.
И снова вернемся к заданному вопросу Шукшина: «Что с нами происходит?» Ведь не только хамство, цинизм и равнодушие, но и дикое расслоение на бедных и богатых. Одним все: и яхты и самолеты! Другим – холодные зарплаты и жалкие пенсии. И «гуляй, Вася, по деревне!» «Шире шаг, маэстро!» Вперед к канаве, яме, пропасти, бездне, в тартарары! «При ясной луне» и высоких ценах на нефть.
В «Калине красной» была фраза, когда-то звучащая юмористически до колик, а сейчас мрачно страшновато: «Народ к разврату готов». Готов к гибели…
Все – печки-лавочки, Макарыч,
Такой твой парень не живет, —
предсказывал Владимир Высоцкий, сам сгоревший в 42 года.
После смерти Шукшина регулярно выходят его книги и сборники. Один из них называется «Охота жить». На этой оптимистической ноте и закончим краткое воспоминание о Шукшине.