Кот

Маленькие домики, занесенные снегом по самые окна. Белые, упругие комочки пара, выходящие из маминого рта и изо рта очень длинного, худого, носатого человека («Ну, что же ты? Пойди к нему! Это папа!»), который как-то растерянно, неумело берет меня на руки. Мне не нравится у него на руках, непривычно, незнакомо, я вырываюсь, выгибаюсь, хнычу — и он опускает меня на снег. Пахнет паровозным дымом (железнодорожная станция?), чем-то не московским, чужим (Тюменью?), и нет Шуры, с которой ничего не страшно.

Потом темная, жаркая прихожая, в которую кто-то из комнаты вносит керосиновую лампу. Запах керосина, высокие, шевелящиеся тени. Я — одна, внизу, в темноте, среди ног, которые топчутся вокруг меня, сближаются, сплетаются… Страшно.

И вдруг ко мне подошел громадный пушистый кот и стал тереться о мои ноги. Я села на корточки, обняла его, счастливо ощутила его мягкие лапы на своих плечах, все его большое, урчащее, теплое тело — и страх растаял, сменясь мгновенной благодарной любовью к доброму, толстому зверю.

Через год после нашей с мамой поездки в Тюмень папе разрешили переехать в Горький, на должность художественного руководителя молодежного театра-студии имени Чкалова. А еще через год началась война.