Желтый карандаш

… У них были огромные круглые глаза, обсаженные палочками-ресницами, рот — палочка, а носа вообще не было. Хотя я и признавала, что в этом есть неправильность, но без носа мне казалось красивее. Как и без шеи. Голову я сажала прямо на туловище, которое представляло собой два треугольника, соприкасающихся вершинами. Из верхнего треугольника торчали руки со множеством пальцев, а из нижнего — ноги-макароны.

Брат заглядывал через плечо и говорил:

— Ты неправильно рисуешь, смотри, как надо!

Он забирал у меня карандаш и рисовал рядом с моими уродцами правильного, образцового человечка, с соблюдением пропорций, с пятью пальцами на каждой руке, с носом и с шеей. Я восхищалась (как восхищалась вообще всем, что делал брат), но продолжала рисовать человечков по-своему.

Это были мои человечки. Человечек Валя, человечек Наташа, человечек Мишка, каждый со своим, понятным только мне одной, характером. Вот если бы у меня еще был желтый карандаш!

У меня были красный, синий и «простой». Три цвета ограничивали возможности. Желтый карандаш — это солнце, юбочка у Вали, волосы у Наташи.

Мы жили в разных концах города и виделись очень редко. Но на мой день рождения почти все пришли. Почти весь «наш двор». Шура испекла пирожки с картошкой, и всё было почти как до войны.

Валя подарила мне желтый карандаш. Отломила половинку от своего. А Аня показала, что если по желтому покрасить синим, то получается зеленый. Они с Мишкой Горюновым подарили мне пряник в форме лошадки.

А самый замечательный подарок я получила от Мишки Рапопорта.

Это была небольшая брошка — белая чайка. На первый взгляд обыкновенная. Но если подержать ее на ярком свету — на солнце или даже около коптилки, — то в темноте она начинала светиться волшебным зеленоватым светом. Отойдешь в темный угол комнаты и изображаешь полет светящейся птицы. Чудо!

Мама, когда увидела, сказала:

— Зачем же Татьяна Борисовна отдала такую прелесть? Дай я спрячу, а то потеряешь.

И спрятала, да так, что потом сама уже не нашла.