Зимние каникулы

От кого-то слышала, и мама не раз говорила, что девушки к шестнадцати годам хорошеют. Значит, оставалось три с небольшим месяца, но, как показывало мамино зеркальце, видимых изменений к лучшему пока не было.

На днях шла по Кривоарбатскому. Кто-то тронул меня за косу. Я обернулась и увидела совершенно незнакомого довольно старого гражданина. Он сказал:

— Я думал, что у девушки с такой косой — лицо мадонны. К сожалению, я ошибся.

Обогнал меня и пошел впереди.

— Индюк тоже думал! — сказала я ему в спину.

— Извините! — ответил он, обернувшись.

Я зашла в какой-то подъезд и засунула косу под шубу. А дома заперлась в ванной и долго ревела. Особенно почему-то обидно было, что он извинился.

Несколько дней мы всем классом оставались в школе после уроков, делали праздничную стенгазету в стихах, нанизывали кусочки ваты на длинные нити, вырезали из бумаги снежинки. Настроение у всех было приподнятое, потому что на Новогодний вечер к нам были приглашены мальчишки из тридцать шестой школы.

Сначала, как всегда, был довольно унылый концерт самодеятельности, а потом завели патефон и начались танцы. Конечно, большинство девчонок танцевало «шерочка с машерочкой», а большинство мальчишек подпирало стены, но несколько пар танцевало по-нормальному. От Ёлки не отходил один, с пробивающимися усами и бакенбардами. Не тот, с которым она познакомилась на катке, а уже новый. Я завидовала — Ёлкиной фигурке, ямочкам на щеках, а особенно той свободе, с которой она общалась с этим своим новым ухажером. Ее и другие приглашали, оттирая этого.

Я стояла у стены в группе девчонок, которых не приглашали. Мы смотрели на танцующих, отпускали язвительные замечания и старались показать, что мы и не хотим, чтобы нас приглашали, что нам и без этого так весело, что веселее и быть не может.

Иногда в перерывах между танцами Ёлка подходила ко мне и спрашивала:

— А ты чего не танцуешь? — Хотя прекрасно понимала, что я не танцую, потому что меня не приглашают. Я отвечала:

— Неохота.

— Тогда я тоже не буду, — говорила Ёлка, проявляя дружескую солидарность.

Начинался танец, и сразу к нашей группе подходил этот ее усатый Сережа или еще какой-нибудь мальчишка и приглашал Ёлку.

— Ой, ну прямо отдохнуть не дают! — кокетничала Ёлка и победоносно уплывала в танце, а я снова язвила и смеялась, хотя мне хотелось забиться куда-нибудь в темный угол и страдать.

Поставили мое любимое танго «Брызги шампанского». Ко мне подошел Сережа:

— Разрешите вас пригласить.

Наверное, это Ёлка проявила участие. Стал бы он меня приглашать, если бы она его не попросила.

— Я не танцую! — ответила я.

(Не нужны мне ее подачки!)

— Почему? — удивился он.

— Не хочу!

Он пожал плечами и пригласил стоящую рядом Нинку. Та покраснела, одернула платье и пошла с ним.

Я постаралась незаметно выбраться из зала. Могла сделать это и открыто, никто бы не обратил на меня внимания.

Поднялась по лестнице на третий этаж, подошла к двери своего класса с табличкой «9-А», зажгла свет и вошла. Села на учительский стол и стала болтать ногами. На столе лежал кусочек мела. Я взяла его, подошла к доске и написала: «Никита». И тут же стерла.

В Никиту я влюбилась летом, в Плёскове. Вернее, в Плёскове он мне только очень нравился, а поняла я, что влюбилась, — в октябре, на дне рождения Мишки Горюнова. Никита жил в Кривоарбатском, вот почему я и моталась чуть ли не каждый день после школы по этому переулку. Мечтала его встретить. Сочиняла фразы, чтобы произвести на него впечатление остроумной и независимой. Только вряд ли он стал бы со мной терять время. Он убежден, что я дура. Все мальчишки, наверно, думают, что если девчонка некрасивая, значит, она дура. А вернее всего, они вообще ничего о них не думают. Просто не замечают, и всё.

В коридоре послышались шаги. В класс вошли Ёлка и упитанный мальчик в курточке на молнии.

— А что ты тут делаешь? — спросила Ёлка.

— Танцую па-де-грасс с Анатолием Данилычем, — ответила я.

Ёлка захохотала.

— Это Димка, — объяснила она мне. — Представляешь, он этим летом тоже отдыхал с родителями в Дубултах! Только они в июле, а мы в августе. Не совпали во времени!

— И, однако ж, от судьбы не уйдешь! — сказал Димка.

— А на эти каникулы нам с Анькой достали путевки в Вороново. Мы завтра едем. А ты, случайно, не едешь?

— Случайно нет, — ответил он.

— Ну, ладно, я пойду, — сказала я. — У меня еще вещи не собраны.

Я шла по коридору и представляла, как они стоят и ждут, пока затихнут мои шаги. А как только шаги затихнут, Ёлка будет с этим толстым Димкой целоваться.

Лыжня была крепкая, раскатанная, так и блестела на солнце. Я шла впереди, Ёлка — сзади. Мне хотелось побыстрее, но Ёлка то и дело окликала меня. У нее были какие-то неполадки с креплением. Приходилось останавливаться и ждать. Лыжня огибала кромку леса, ветви елей опускались под тяжестью снега. Заденешь нижнюю ветку — и тебя обдает веселый снежный дождь. Давно я не вдыхала такой чистый морозный и солнечный воздух. Так глубоко дышалось, так вольно двигалось, будто меня из тесной клетки выпустили на свободу.

Нас кто-то догонял на лыжах. Я обернулась и увидела двух мальчишек из дома отдыха. Высокого я еще утром в столовой заметила. Обратила внимание на его спортивную фигуру и детское, простоватое лицо. Второй выглядел повзрослее, в очках. Они поравнялись с нами и пошли рядом, по целине.

— Что вы ползете? — сказала я. — Давайте вперед.

— А мы быстрее не умеем, — ответил высокий.

Конечно, врал. Просто им хотелось завязать с нами знакомство.

С нами! С Ёлкой, конечно, не со мной же.

Ёлка сразу оживилась и стала болтать. Откуда только у нее находились темы? Я, например, никогда не знаю, о чем говорить с мальчишками.

— Вы не узнавали, здесь есть библиотека? — обратилась она к высокому. — Я взяла с собой «Мадам Бовари», но уже заканчиваю. А вы читали что-нибудь Флобера?

— Ничего не читал, — признался высокий.

— Я «Саламбо» читал, — ответил очкарик.

— Ой, что вы! — Ёлка пропустила мимо ушей ответ очкарика и обращалась только к высокому. — А хотите, я вам дам почитать «Мадам Бовари»? Мне одну главу осталось дочитать. А вы не знаете, здесь бывают танцы? Кстати, как вас зовут?

— Володя, — сказал высокий. — А его — Саня.

— А меня — Елена. Но мне больше нравится, когда меня зовут Ёлкой.

— А почему ваша подруга такая кислая? — спросил Володя.

Я повернулась к нему и мрачно ответила:

— Лимон съела без сахара!

Ёлка захохотала.

Похоже, своим присутствием я мешаю ей завлекать этого Володю. Я прибавила шаг и свернула на лесную просеку. Что мне до них, в конце концов?

Володя догнал меня и предупредил:

— Там гора.

— А вам-то что?

Гора оказалась крутая, раскатанная. Володя и его спутник съехали. Ёлка сказала:

— Я не сумасшедшая! — и стала отстегивать лыжи.

Мальчишки стояли внизу, в сторонке, и смотрели на нас.

Я подошла к самому краю. Ух, какая крутизна! Нет, боюсь.

Вдохнула поглубже, задержала дыхание и — оттолкнулась палками.

В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом такой восторг, какого я еще никогда в жизни не испытывала. Ветер свистел, снежные иголочки впивались в лицо. Ушанка слетела с головы.

Лыжи несли меня прямо на маленький трамплин. Я зажмурилась.

…Ко мне подъехал Володя. Протянул ушанку.

— Чего ж ты коленки не согнула перед трамплином?

Я поднялась и стала отряхивать с себя снег.

— Не ушиблась? — спросил он, помогая мне отряхнуться.

— Ни чуточки, — ответила я. — Не мешай, сама отряхнусь.

— Я в Сокольниках катаюсь, — сказал он. — А ты где?

— На Девичке, — ответила я. — Но с таких гор — никогда еще.

— Давай еще раз, хочешь? — сказал он.

— А вот и я! — сказала Ёлка. Она сошла с горы сбоку, по пологой части, держа лыжи на плече, а теперь кинула лыжи на снег.

— Володька! Пойди-ка, помоги! Не умею я обращаться с этими креплениями!

Володя подошел, опустился перед Ёлкой на одно колено и стал пристегивать ей крепления.

Я смотрела на них с презрительной усмешкой. Королева и ее верный рыцарь. Нет, но как это у нее так получается?!

Володя поднял голову и сказал мне:

— Ты пока взбирайся. Я сейчас.

— Очень надо! — сказала я.

— Я тебе покажу, как правильно держать корпус.

— Сам сначала научись держать свой корпус, — ответила я.

После обеда я поднялась в палату и легла на постель. Вошла Ёлка. Напевая, села к зеркалу и стала подправлять брови специальной щеточкой. Они у нее были широкие, густые и сходились на переносице как у восточных красавиц. Вообще-то, если строго подходить, она не была красавицей, но что-то в ней такое было, чего во мне не было и что притягивало к ней мальчишек.

— А я сейчас с Володей разговаривала, — сказала Ёлка со значением.

— Ну и что?

— Ничего. Как он тебе?

— Абсолютно никак!

— А по-моему, очень даже. Мы с ним гулять идем. А после ужина — на танцы. Ты пойдешь?

— На танцы? Даже не подумаю.

— Знаешь, почему тебя мальчишки не приглашают? — сказала Ёлка, возясь с бровями. — Потому что ты очень зажатая. А им кажется, что ты высокомерная. Они боятся к тебе подойти.

— И вовсе не поэтому, — ответила я.

— Отчасти поэтому.

— Вот именно, что отчасти. И вообще, я не хочу говорить на эту тему.

Ёлка пожала плечами и улеглась на постель со своей «Мадам Бовари», а я пошла в читальный зал и села в угол с журналом «Смена».

Ёлка нашла точное слово — зажатая. Но что мне делать, чтобы разжаться и вести себя с мальчишками так же непринужденно, как она?

Может быть, это смешно, но сегодня на лыжной прогулке мне показалось, что я чем-то приглянулась Володе. Но нет, чудес не бывает. Должно быть, в эту минуту они уже встретились у подъезда, и Ёлка говорит своим повелительным голоском: «Дай руку! Скользко же!»

Скрипнула дверь. Я подняла голову и увидела, что в читалку входит Володя. Он подошел к моему столику и сел рядом.

— А я тебя ищу, — сказал он. — Пойдем погуляем?

— Ты же с Ёлкой договорился!

— Ничего я не договаривался. Это она предложила, а мне с тобой хочется.

Врет! Разыгрывает!

А если не врет?.. Если не разыгрывает?

— Ну, что ты тут? А там парк! Пошли, а?

Я снова почувствовала себя на вершине горы. Может, отцепить лыжи и осторожненько сойти вниз?

— Пошли, — сказала я Володе.

В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом — такой восторг, какого я еще ни разу в жизни не испытывала.

После завтрака мы уходили на лыжах к дальним полям, отдыхали в высоких скирдах, похожих на заснеженные усеченные египетские пирамиды. Один раз заблудились, пропустили обед, вернулись в сумерках, ужасно голодные. После этого стали брать с собой хлеб из столовой. Он казался необыкновенно вкусным на морозе. А вечером мы садились в самый последний ряд кинозала и ждали, когда погаснет свет. И тогда, помедлив минуту, Володя обнимал меня за плечи. Я чувствовала правой лопаткой, как сильно бьется его сердце. И мое билось так же. Он касался губами моих волос, виска, горящей щеки. Мне было совершенно все равно, что там происходит на экране, да я бы и не увидела ничего без очков из последнего ряда. Очки у меня со дня приезда валялись в тумбочке.

— Знаешь, что мне сегодня сказала тетя Маша?

— Какая тетя Маша?

— Подавальщица в столовой. Она сказала, что я выбрал самую симпатичную девочку из всего дома отдыха.

— Ну да!

— А чего? Я и сам это знаю.

— Ты очень опираешься на палки. Попробуй съехать без палок.

— Боюсь!

— Не бойся! Начнешь падать — я тебя поймаю. Ну, раз, два, три!

— Ну вот… Я так и знала. Сильно я тебя?

— Знаешь, когда ты съезжала, у тебя такие были глаза… Огромные-огромные… Испуганные… А у тебя есть в Москве телефон?

— Тебе же не на чем записать.

— Ничего. Ты скажи, я запомню.

— Да ты законно танцуешь! Почему ты сказала, что ненавидишь танцы?

— Раньше ненавидела.

— Почему?

— Не скажу.

— Странная ты девчонка. Ты мне ужасно нравишься.

Полет продолжался, и я уже не боялась, что упаду, разобью нос, и все будут надо мною смеяться. Девочки смотрели на меня с уважением, потому что я нравилась самому симпатичному мальчику во всем доме отдыха. Я чувствовала на себе заинтересованные взгляды других мальчишек и смело отвечала на эти взгляды. Я больше не была зажатая.

— Хочу тебя предупредить, — сказала Ёлка. — Вы ведете себя слишком открыто. О вас говорит весь дом отдыха.

— Ну и пусть говорит.

— Знаешь, ни к чему хорошему этот твой роман не приведет. У меня все-таки больше опыта…

— Ты ханжа, — сказала я.

Ёлка обиделась.

— Он страшно тупой, этот твой Володя, — сказала она. — Я даже не понимаю, о чем с ним можно разговаривать. Саня в смысле интеллекта в сто раз выше. Их даже рядом нельзя поставить. Он всего Арагона читал!

Наступил последний вечер. Был прощальный ужин, потом танцы, а потом мы оделись и вышли в парк. Было тихо и морозно. Полная луна светила. Снег был мягкий-мягкий, хотелось бухнуться в него и лежать, раскинув руки.

— А ты уже с кем-нибудь целовалась?

— Нет.

— И я нет.

Он повернул меня лицом к себе и положил мне руки на плечи.

— Не надо! — испуганно сказала я.

— Мне очень хочется.

— А мне нет!

(Не верь, мне тоже очень хочется, только я жутко боюсь).

— Почему? — спросил он огорченно.

(Да ты не спрашивай!)

— Потому! — ответила я. — Принципиально.

Он опустил руки. Кажется, и ему эта вершина оказалась высока.

— Иногда можно и не быть такой принципиальной, — сказал он.

Мы повернули к дому. У подъезда Володя сказал:

— Ты замечательная девчонка. Ты…

Я ждала, что он скажет что-нибудь такое же прекрасное и важное. Но он только сказал:

— Так я тебе в Москве позвоню.

А в Москве вдруг что-то разладилось. Я даже не смогла уловить момент, когда кончилось ощущение полета. Вроде все было почти как раньше. Володя звонил мне, мы встречались у метро Кропоткинская, шли по Гоголевскому бульвару, покупали билеты в «Художественный», в последний ряд, сидели, обнявшись… Но что-то ушло. Я все чаще говорила маме:

— Если позвонит Володя, скажи, что меня нет дома.

Что случилось? Он же ничего мне не сделал плохого. Я видела, что по-прежнему ему нравлюсь. Но как-то мне с ним стало не о чем говорить. Читал он мало, стихи презирал, театр не любил.

— А что же ты любишь? — спрашивала я.

— Тебя люблю, — отвечал он, но это уже не кружило голову, как будто он дарил мне прочитанную мною книгу.

Может, причина и не в том, что он не читал Флобера. Я и сама не сумела одолеть «Мадам Бовари», малодушно перескочив через середину сразу в конец.

Володя отслужил мне, вот в чем причина.

Тщеславие мое было удовлетворено — уже оба девятых класса знали, что я «гуляю» с мальчиком. А главное: если я ему нравлюсь, значит, я вообще могу нравиться мальчишкам. Даже тем, которые мне самой нравятся.

Он продолжал мне звонить, и у него был грустный голос, когда он предлагал:

— Давай сегодня встретимся?

— Мне заниматься надо! — отвечала я. — У нас завтра сочинение!

— Но, может быть, вечером, попозже?..

Иногда я уступала, и мы гуляли, но эти прогулки были для меня как нудная повинность. Мне стало с ним неинтересно, вот и всё!

Наконец, в ответ на его очередное приглашение пойти погулять я сказала:

— Пойми, я больше вообще не хочу с тобой встречаться!

— А я очень хочу, — ответил он.

— Послушай, у тебя есть хоть капля мужской гордости?

— Нету, — ответил он.

— Мне другой мальчишка нравится, понял? — сказала я. — И больше мне не звони!

Я бросила трубку и долго сидела у телефона. Все-таки ждала, что позвонит. Нет, не позвонил.